Наказав Голему покормить нас, я дала Уоррену ключ от библиотеки, а сама пошла принять душ. Я слегка нервничала, оставив его одного. Вряд ли он там что-то найдет.
Я выросла в тепличных условиях, но жизнь в интернате быстро сломала меня. Параноидальность засела во мне глубоко и надолго, и, сколько бы я ни говорила, что это мера предосторожности, это была психическая болячка, словно в моей голове вечно мигала лампочка «Будь осторожен», и порой это доходило до абсурда.
Я хотела доверять Уоррену. Я могла доверять Уоррену. Я видела демонов и людей и с уверенностью могла сказать, что разбираюсь в них, пусть в основном благодаря интуиции. В библиотеку я вернулась с мокрой головой, неся поднос, полный еды. Я заметила, что в последнее время Уоррен ел как ненормальный. Что ж, каждый боролся со стрессом как мог.
Он сидел в окружении книг и периодически что-то записывал. Выглядел он увлеченным и совсем не жалким. Перед ним лежал огромный учебник по бестиарию и демонкратии, открытый на главе «Карательные меры».
Я заглянула к нему через плечо, попивая чай. На ветхой странице была изображена черная лохматая собака с огненными глазами и острыми зубами. В детстве адские гончие пугали меня особенно сильно, несмотря на то что к жутким созданиям я привыкла чуть ли не с младенчества. Вспомнить хотя бы моего отца.
Наверное, потому что, в отличие от других монстров, гончие карали за убийство, кражу и другие мелкие (для демона) преступления. Эти твари с удовольствием преследовали виновного и отрывали от него по кусочку. Иногда я не могла заснуть по ночам, боясь, что гончие придут за мной ночью, потому что опять не убрала за собой игрушки.
– О, отлично, еда. – Уоррен отвлек меня от воспоминания, запихивая в рот кусок пирога. Голем почему-то частенько готовил выпечку. – Смотри, что выпало из книжки.
Он протянул мне старую желтоватую фотокарточку. На фоне кухни блондинка с короткими кудрями в старом, поношенном, скорее всего, мужском свитере держала на руках примерно годовалого мальчика, такого же светлого и голубоглазого. Женщина смеялась, глядя на ребенка, а тот смотрел в камеру широко раскрытыми глазами. Пухлые губы блестели от слюны. Мне потребовалось довольно много времени, чтобы понять, кто это: Элиза и Вольфганг, мои мама и сводный брат.
– Красивая, – произнес Уоррен, склонив голову набок. – У вас губы и подбородок похожи.
Я задумчиво ощупала лицо. Я всегда ощущала себя копией отца. С Вольфгангом у нас было мало общего, кроме цвета волос.
– Почему ее нет на древе? – Уоррен ткнул на стену позади меня. Не успели?
– Возможно, – пожала плечами я. – Отец нашел Элизу, когда его родители уже умерли. А он не особо чтил аристократические традиции. Ты посмотри только, – я обернулась, чтобы лучше рассмотреть гобелен, – нас было так много… Двенадцать поколений. Четыре века. В детстве мне казалось, что у любого ребенка висит фамильное древо, что каждый должен знать всех своих предков, а сейчас понимаю, какая это глупость. Знаешь, кем был Генри Лавстейн? Вон, на самом верху.
Уоррен качнул головой. Он внимательно слушал меня, даже перестал жевать.
– Матросом. Прикинь: безграмотным матросом. Во время завоевания Нового Света сюда прибыл французский корабль. Большая часть команды погибла из-за какой-то болезни еще по пути. Несколько человек чудом выжили и прибыли сюда. Они думали, что спасены, но нет: Новый Ад, только на суше.
– Я давно хотел спросить, – перебил меня Уоррен, – почему именно ифрит? Это же из мусульманской веры.
– Мать Генри Лавстейна была мусульманкой, служанкой. Он бастард какого-то там немецкого герцога. На арабском говорил чуть лучше французского, а мама воспитала в нем любовь к своей культуре. В ее сказки он верил больше, чем в церковь, вот и явился ифрит. Есть, конечно, и другие демоны. Тот же Асмодей – вполне католический персонаж, но первым был Кави. Кто успел, тот и съел. – Чтобы продемонстрировать это, я запихнула в рот печенье.
– Значит, в тебе арабская, французская и немецкая кровь?
– Как и в любом американце.
– Я знаю только о прадедушке. Потому что он участвовал во Второй мировой. Кузина в Сан-Диего замужем за бельгийцем. – Он усмехнулся. – Ничего хоть мало-мальски интересного. Моя семья самая обыкновенная.
– Везунчик.
– Раньше думал, что нет, но сейчас…
– Смотришь на меня и понимаешь, как хорошо, что ты из самой обыкновенной семейки?
Мы рассмеялись. Мне в голову неожиданно пришла мысль, что самоирония куда лучше магии. Не будь у меня ее, я бы точно покончила с собой.
Мы не говорили ни о Селене, ни о Кави, Уоррен поделился своими догадками об Обществе лунатиков, и я поймала себя на мысли, что ощущаю себя ребенком, играющим с соседским мальчиком.
– Пойдем на выпускной вместе! – воскликнула я, и наш безмятежный разговор прервался. Уоррен смотрел на меня во все глаза, приоткрыв рот. – Как друзья, – добавила я, хотя это казалось мне очевидным. Все его радостное настроение, за которое я боролась, померкло. Возможно, из-за того, что я напомнила ему о горьком расставании.
– Я думал, ты пойдешь с Каспием. – Он уткнулся в какую-то книгу по лесным существам.
– А я думала, что ты – с Томасом. – Шутка подействовала, но несильно. Уоррен усмехнулся, но как-то безжизненно.
– Просто Каспий так заботится о тебе… Будто он твой брат или…
– Парень? Ха! Мы всего лишь друзья, и то я частенько сомневаюсь в этом. Слишком странно и резко он появился в моей жизни.
Уоррен задумчиво постучал пальцами по дереву. Он тянул с ответом.
– Да. Почему бы и нет? Отчего бы и не пойти на выпускной вместе?
В этот момент я поверила, что я – самый обыкновенный подросток.
Уоррен раньше не бывал в кабинете директора. И когда его имя объявили по радио на всю школу, он даже не мог представить, за что его вызвали на ковер. Его ужасало другое: теперь-то он знал, кем именно является глава «Доктрины». Самаэль – ангел смерти, и встреча с ним куда страшнее, чем с директором школы.
Теперь он иногда замечал его истинную сущность. Белокурый альбинос с широкими плечами и едва заметными крыльями за спиной, которые можно было принять за игру света. Он стоял к нему спиной, глядя на школьное футбольное поле, и обернулся, лишь когда Уоррен пристыженно и беззвучно занял свое место напротив стола.
– Ты, верно, догадался, что я обращаюсь к тебе не как директор и не как «человек».
Его движения были плавными, излишне медленными. Уоррену было страшно. Самаэль опустился в свое кресло и внимательно смотрел на него.
– Скорее всего, ты выберешь мои услуги. Точнее, только они тебе и остаются.
– А Барон Суббота? – промямлил он.
Самаэль качнул головой, и последние надежды Уоррена вмиг исчезли.
– Или ты выбрал… другой вариант?
– Не выбрал, – процедил он сквозь зубы, стараясь, чтобы голос звучал максимально уверенно. Но глупо скрывать свои сомнения от демона: для него вся человеческая душа как на ладони.
– Твое дело, – равнодушно пожал плечами он. – Хотел спросить… кто сделал тебе такую прекрасную маскировку от Лавстейн? Селена Хиллс?
Уоррен мотнул головой.
– Селена не знает. Никто не знает. Кроме Томаса, ее брата.
– Да-да, оракул, лунатик, как их сейчас называют.
– Лунатик? – переспросил Уоррен, а Самаэль чуть нахмурился. Кажется, он сказал нечто лишнее, но на пояснения можно было и не рассчитывать. Может, это было связано с Обществом лунатиков, а возможно, и нет. Оставалось только догадываться.
– Скажите… сколько я еще протяну?
Самаэль задумчиво посмотрел сквозь него, будто подсчитывая что-то.
– Если с чарами, то чуть дольше выпускного. Чарами вас обеспечит глава ковена, я уже договорился.
Щедрость от Самаэля? Подозрительно.
– С-спасибо.
– Ты сообразительный мальчик, Уоррен, и лучше справился бы с Мунсайдом, чем Лавстейн.
– Она тоже прекрасно справляется. – Он уже поднялся на ноги, собираясь уходить.
– Ты даже не представляешь, насколько ошибаешься.
Каспий не появился и на второй день. Не сказать, что два пропущенных учебных дня – повод для паники, если только ты не живешь в Мунсайде. Я начинала нервничать. Каждый час проверяла телефон, писала, но ответа не было.
После уроков в какой-то вязкой и беспросветной тоске я добралась до своего дома, мечтая ненадолго забыться сном. Перед глазами стояла пелена, мозг уже устал думать и отчаянно требовал сна. Я вошла в коридор, и дрема спала моментально. Я почувствовала запах и сразу прикрыла нос рукой. К такому принюхиваться нельзя, иначе пропадешь.
Тоска сменилась злостью, я почувствовала прилив сил. Сжала руки в кулаки и рванула в сторону гостиной.
– Каспий! – рявкнула я, но, влетев в комнату, ошеломленно остановилась. Это был не Каспий, а его старшая сестра, их запахи было легко спутать. Она сидела в дальнем кресле, спрятавшись в тени, безупречно одетая. – Я не знаю, где Вольфганг.
Криста наклонилась вперед, и я увидела, что лицо у нее красное и опухшее, а глаза неестественно блестящие, как будто она рыдала несколько минут назад.
– А я к тебе. – Голос ее был осипшим.
Теперь мне стало страшно. Я оглянулась, думая позвать Голема.
– Это из-за тебя и всей твоей семейки. Каспий в тюрьме.
Я не сразу поняла смысл ее слов.
– В тюрьме…
Криста всплеснула руками, явно недовольная моим тугодумием. Я видела, как раздувались ее ноздри, а кожа покраснела. Еще немного – и полезли бы рога.
– Я так больше не могу, – залепетала она. – Это невозможно…
Она что-то тараторила, я схватила телефон и зачем-то набрала Каспия. Потом поняла, насколько это бессмысленно, и бросила трубку. Может, это очередной его дурацкий розыгрыш?
Кольт. Кольт. Я быстро нашла его имя в телефонной книге. Гудки казались бесконечно долгими.
– Да, мы задержали полукровку. – Он зевнул. – Обокрал Трикстера. Вынес какие-то личные дела…