– Я… – не выдержал Томас и все-таки прикрыл лицо ладонью. Плечи его тряслись. – Я… знал с самого начала, но даже сейчас не верю… Я не знаю, как без тебя жить. Я…
– Нет! Томас! Нет! Это не конец! – Ивейн стояла на своем и не желала ничего понимать.
– Я тебя почти не знаю, – даже Хейзер подала голос, – но ты клевый. Мне жаль, что мы мало общались.
Уоррен попытался рассмеяться и встать с земли. Он хотел попрощаться как нормальный человек: стоя.
– Спа… – из горла вырвался глухой рык, – …сибо.
Уоррен выжидающе посмотрел на Каспия.
Ивейн согнулась пополам в беззвучном рыдании.
Каспий достал из-за пазухи револьвер, который Уоррен спрятал в бардачке автомобиля, и направил на него.
Лицо Уоррена стало человечным и понимающим, не искаженным ни голодом, ни физической болью.
В этот момент он даже казался умиротворенным.
– Скажешь что-нибудь?
Он все-таки рассмеялся.
– Команда «Спасите Уоррена»… Вы это сделали.
Рука Каспия едва заметно дрожала, он кусал губы.
Уоррен выдавил из себя последние слова.
– Теперь спасите Мунсайд.
Послышался выстрел.
Шлеп. Тело Уоррена упало на землю.
Вой. Ивейн не успела с ним попрощаться.
Грохот. Обвалились стены хижины.
Хлоп. Крылья Самаэля укрыли Уоррена.
Воздух трещал от предстоящей грозы. Не той грозы с молниями и тучами, а другой, мистической. Он чувствовал ее приближение кожей, спихивая все на пресловутую паранойю. Ведь за хорошим вечером должна следовать кошмарная ночь. Это была нерушимая аксиома в его жизни. За что-то хорошее должна быть расплата.
Он думал о девочке в белом. Сейчас у нее выпускной, и какой-нибудь мальчик кружил ее в танце, пытался поцеловать, может быть, что-то большее…
Кружка в его руках разлетелась на тысячи осколков, и Кави удивленно уставился на свои ладони. Мысль о каком-то абстрактном мальчике вызвала ярость.
Тот странный человек был прав. Нельзя было подходить к ней.
И тут она появилась у него на пороге. Платье испачкалось в грязи, траве и чьей-то крови. Ее лицо было пунцовым. Она задыхалась от бега и почти рыдала, по-настоящему, не пытаясь сдерживаться.
С пронзительным воем, прерываемым диким, совсем не девичьим плачем, она сползла на пол и спрятала голову в коленях. Он видел сгорбленный, трясущийся комок, тонкие руки, выступающие позвонки, ногти, впившиеся в кожу.
– Из-за меня, – слышалось сквозь вой, – умер. Убила…
Сердце забилось в тревоге. Он опустился на пол и вздрогнул, как только ее руки быстро и цепко обхватили его, словно щупальца.
В ее жесте сквозила детскость, она забралась к нему на колени, стараясь спрятаться. Она что-то лихорадочно шептала, не глядя на него, и прижималась к груди, где громко билось сердце.
– Уоррен, – ревела она, – мой Уоррен… Мой человек…
Какое-то воспоминание проникло в край его сознания и вызвало ревность.
Понимая, что слова сейчас бесполезны, он укачивал ее как маленького ребенка.
– Тише, тише, – шептал он и гладил ее по волосам, хотя ему физически было больно это делать. Каждое прикосновение вспыхивало каким-то горьким чувством. – Я с тобой.
На какой-то миг она успокоилась, чтобы набраться сил для новой истерики. Но та настигла ее уже в доме, на той же самой кровати.
– Уоррен. Убила. Виновата, – бормотала она.
Он не хотел знать, что произошло, но был уверен, что не изменит отношения к ней.
Когда он присел рядом, она вслепую нашла его руку и крепко сжала. Он сидел неподвижно.
– Все демоны эгоисты, а я его убила… Точнее, Каспий… Но я виновата. Это же лучше, чем если бы он ел людей… Лучше? Быть мертвым…
Ее сумасшедший шепот пугал.
– Зачем ты сделал это? Я же не справилась бы одна… Ты тоже виноват. Он виноват. Вы будете двумя. Да-да. Я вас поделю на два…
Она прикусила собственную руку. Он схватил ее за запястья и отвел их назад. Попытался заглянуть в глаза, но там ничего не было.
– Пожалуйста… – повторяла она.
Она должна была кружиться в танце с каким-нибудь мальчиком, прощаться с одноклассниками и школой, болтать с друзьями, смотреть на звезды, говорить о планах на будущее, а не сидеть на коленках у взрослого мужчины в какой-то халупе на окраине.
Кави вытирал кулаком слезы на ее щеках.
– Как тебе помочь? Как? – растерянно шептал он. – Ну же… только намекни…
– Теперь бездна смотрит в тебя.
Он ничего не успел спросить.
Резкое движение. Привычное ощущение чужеродного объекта в теле. Что-то вонзилось в живот.
Еще раз.
Еще. И еще.
В голове появилась мысль: «Когда она успела стащить нож?»
Ивейн Лавстейн – прирожденный убийца.
Первое, что я сделала, как только появилась на этот чертов свет, – убила собственную мать.
Факт оставался фактом. Мое рождение погубило всю семью, пусть и «случайно». Выполнив предназначение Создателя, можем ли мы отмахнуться этим словом?
Лев убивает овцу. Неслучайно.
Я убила Голема. Неслучайно.
Я вонзила нож в человека, который одновременно был источником всех моих страданий и радостей. Если бы я сделала это только раз, можно было бы списать все на случайность, но я сделала это ровно семь раз, пока с омерзением не отбросила украденный с кухни нож.
Этих семь ударов – забытая печаль и сожаление, отупляющая злость вперемешку с животным счастьем. Забыть, что он должен выжить. Всего семь ударов.
Внутри меня что-то взвизгнуло от ужаса. Так визжат, когда видят дохлую мышь, принесенную котом, а не когда выпускают кому-то кишки.
Конечно, я утрировала. Поверх темной кофты расползалось темное пятно.
Приоткрытые губы, чуть вздернутые брови вверх. Он ни разу не шевельнулся. Его взгляд выражал лишь детское недопонимание, будто кто-то из взрослых рассказал пошлый анекдот. Ни единого вскрика, ни вздоха. Он не пытался защититься.
Мое сердце стучало, словно сотня барабанов, а легкие жгло от недостатка воздуха. Сконцентрироваться на дыхании, чтобы ни одна мысль не пролезла в голову.
На секунду меня охватила паника. Он слишком долго не двигался.
Я зажала рот рукой, подозревая самое ужасное, что могло произойти.
Но его глаза все-таки открылись, как у тех жутких фарфоровых кукол. На лице застыли царственное спокойствие и инфантильное дружелюбие, которое невозможно перепутать ни с чем другим.
– Ивейна? – удивленно и слабо спросил он, поднимая подбородок, а другой рукой прикрывая раны. – Неужто Асмодей смилостивился и я не пропустил твой выпускной?
Затем его взгляд зацепился за мои окровавленные руки, разодранное платье и нож, лежащий рядом. Он сложил два и два.
Мой Кави. Настоящий. Тот, которого я не видела пять лет, которому писала письма, о котором мечтала, к которому стремилась. Мой, настоящий. Мой. Мой. Мой.
– Я тебя ненавижу! – вырвалось у меня, и пару раз он позволил ударить себя, но потом с уверенной ловкостью, несмотря на раны, схватил за плечи. – Что ты со мной сделал? Зачем ты бросил меня?
Во мне кричали брошенный ребенок, несчастная сиротка.
Я эгоистка. Единственное, что меня волновало, – демон, который предал меня, из-за которого погибли мой лучший друг, моя мать и сводный брат. Последнего он убил собственными руками, которыми в детстве заправлял мне пряди волос за уши и поправлял одеяло.
Я должна была его ненавидеть. Я была обязана. Но не могла.
– Ивейна, Ивейна, – заботливо шептал он, уверенно вытирая слезы, словно я опять разбила блюдце или коленку. Я разбила все. – Я же… Я просто хотел спасти маленькую невинную девочку. – В его тоне сквозили растерянность и разочарование.
«Маленькая невинная девочка» чуть не убила его.
Кави пытался ободряюще улыбаться, говорил о том, какая я сильная и смелая…
Но я не та маленькая невинная девочка.
– Мы подписали договор. Одно лишнее слово – и у тебя не останется шанса.
– Мой брат…
– Ивейна, потерпи еще немного, и я все тебе скажу. Остался последний рывок.
Маленькая невинная девочка.
Я видела в глубине его глаз брезгливость и сожаление, замечала, как пальцы слегка поджимались после каждого прикосновения.
Раны затягивались.
– У нас осталось немного времени.
Немного времени на что? На осознание того, какая я тупая?
– Ты справишься. Если бы ты не справилась, я бы даже не начинал, не пытался…
Маленькая невинная девочка.
– Осталось совсем немного, затем я расскажу тебе все, а ты – мне. Никаких тайн, никаких загадок.
Он и говорил со мной как с маленькой невинной девочкой, его Ивейной, «человечком», персональной игрушкой.
Он был растерян, потому что я не та, что была в его воспоминаниях, потому что я – грязная, в чужой крови, разбитая и уничтоженная, ударившая его ножом, – не была достойна его спасения.
– Мне пора уходить.
Я кивнула. Мы были как никогда далеки друг от друга. Неизменный Кави, могущественный демон, воплощение принца, не был готов к такой встрече, но вежливо держал благородную маску, пытаясь не обидеть и не задеть меня.
Но я слишком хорошо тебя знала. Я все видела. Потому что с детства страдала привычкой всматриваться в бездну.
– Прощай, мой человечек.
Последняя рана затянулась, и Кави прикрыл глаза, уступая место другому.
В его взгляде действительно виделась забота.
Когда-то все боялись Кави. Когда-то все боялись Вендиго.
Теперь все будут бояться меня. Потому что я и есть бездна.
Я послала все к дьяволу, но я и есть дьявол.
Моя душа – выжженное поле, мое сознание – это сокращенное до одной мысли пространство с выключенными эмоциями, чувствами и всем тем, что мне досталось от человека. Больше я не дам себе поблажки. Роза обросла такими шипами, что бутон стал незаметным.
– Сегодня на повестке дня…
Забавно явиться на экстренное собрание Комитета после попытки убийства ифрита, после смерти друга. Снять окровавленное платье, принять душ, поспать два часа и выпить чашку кофе. И вот я здесь.