Дальше тюрьма и заточение. Выбор избранника, капризы нечисти, затхлый дом, ночные кошмары, надоедливые до оскомины улицы – источник плохих воспоминаний. Мунсайд – столица моего личного ада. И внутри меня все противилось его воле.
Я хотела нормальной жизни, странствий и путешествий, которые так и не случились. Мне хотелось видеть новых людей, иметь колледж, работу, что-то нормальное, то, чем дразнили меня менталисты.
Трикстер улыбнулся, и я насторожилась.
– Тебе понравилось убивать?
Я изогнула бровь, не понимая, к чему он. На самом деле понимала и боялась ответить на этот вопрос.
– Знаешь, в чем прелесть убийства? – Он вытянул карточку, довольно хмыкнул и забрал себе банкноту. – В момент, когда твой противник закрывает глаза, когда жизнь уходит из него, ты чувствуешь железную, тверже алмаза, уверенность в своей правоте.
Я знала, о чем он говорит.
– В этом шатком мире, сотканном из предубеждений и миллиардов теорий, лишь умерщвленный твоими руками – гарант собственной уверенности и правоты. Да, ты мог убить по ошибке, но труп тебя не оспорит, ничего тебе не скажет. Он мертв, а ты жив. Следовательно, ты прав.
Трикстер изнывал от скуки, вот и хотел раскачать лодку. Нельзя было поддаваться. Надо было сконцентрироваться на игре.
– Ты ведь согласна, Ивейн?
Молчать. Не двигаться. Он пытался что-то выяснить.
– Чего ты хочешь?
Трикстер пожал плечами.
– Избавиться от скуки. – Толика бешенства все-таки проскользнула в надменном, скучном голосе.
Главное – не заулыбаться от самодовольства. В этом городе на любую радость найдется своя сотня печалей.
– Хочешь небольшую затравку?
Не совсем понимая, что он имел в виду, я согласилась. Трикстеру была противопоказана тишина.
– Ты знаешь, откуда я родом? Из какого мифа? Из какого фольклора?
К чему был этот вопрос?
– Кому я принадлежу? Каково мое место в иерархии? Кто мой брат, кто отец?
Я будто язык проглотила. С каждой секундой моего тупого безмолвия оскал Трикстера становился все шире и шире, позволяя разглядеть в нем демонические, лисьи черты.
– То-то же, Ивейн. То-то же. Тебя не смущало, что среди всего бестиария, среди оживших легенд я один безродный?
Об этом я никогда не задумывалась. Даже в той древней книге, по которой меня учили, Трикстера не было. И запаха я его не чуяла, никакого. Не бывает существа без запаха.
Я знала о нем от Кави, по автобиографии Корнелиуса Лавстейна и слухам.
Трикстер, выражаясь научным языком, – фольклорный архетип. Он есть почти в каждом сказании. Он и Барон Суббота, и Ананси, и Локи или Велес (скандинавы у нас редко водились, как и славяне). Лучшее описание его дал Мефистофель у Гете. «Я – часть той силы, что вечно жаждет зла и вечно совершает благо».
Корнелиус уделял большое внимание психологии в своей «Исповеди», он говорил о демонах как о психоявлениях, считая их олицетворением человеческих пороков. Этакие «внутренние демоны».
– Слышала это выражение: «Мои личные, или внутренние, демоны»? – Он будто прочитал мои мысли. – Нечто неподвластное человеку и настолько ужасное, что он заталкивает его в образ чужеродного существа.
Я снова покрутила рулетку. Цифра девять. Моя. Я получила пятьдесят тысяч и прошла на девять клеток вперед. Неплохо.
Многие думают, что архетип Трикстера был придуман Юнгом, хорошим другом Корнелиуса. Он гостил здесь какое-то время. У него есть работа, название которой уже вызывало для меня сложность: «Кросс-культурная концепция провокативности».
Именно фигура Трикстера стояла в центре всех фольклорных персонажей. Он не сильный, не слабый, не добрый, не злой. Он, наверное, ближе всего к людям. Этакий утрированный человек с гротескными чертами азартного игрока.
И почему раньше меня не смущал тот факт, что он сошел со страниц книжек? Не было такого демона, в отличие от ифрита, Асмодея, Лилит или Барона Субботы. Не было у него и легенд, конкретных черт. Он просто архетип.
– Я соткан из другой магии, – цокнул он, двигая машинку на четыре хода. Поравнялись. – Из людской. Я – демоническо-комический дублер культурного героя, наделенный чертами плута, озорника. Твой дублер.
Я посмотрела на него в упор и не глядя покрутила рулетку.
– Считаем деньги?
Я выиграла. Я выиграла. Это было видно невооруженным глазом, но сладости победы я не чувствовала. Он – мой дублер и двойник, но мой ли он противник? Если в итоге он «совершает благо», то был ли смысл с ним бороться?
Я всегда записывала его в категорию врагов, но являлся ли он таковым на самом деле?
– Так, а теперь твои… – Я не шевелилась, пока он перебирал купюры. – Или ты мне не веришь? Хочешь проверить сама?
– Нет, ты хотел, чтобы я выиграла, – бросила я. Трикстер расплылся в улыбке.
– Ты – прекрасный персонаж, Ивейн.
– Я – человек.
– Может, для Кави, но не для меня. Для меня ты – такая же пластиковая машинка. – Он поддел ногтем фишку, и автомобиль перевернулся вместе с розовой резиновой тушкой. Я чувствовала это. – Поздравляю, ты выиграла. Итак, твои вопросы? – Он заинтересованно наклонился вперед и подпер подбородок кулаком.
Он сам спровоцировал меня на первый вопрос. Два еще в запасе. Я всегда ему противилась, но сейчас, кажется, было не то время. А может, это блеф?
– Кто ты такой? Вся история. Целиком и полностью.
Этого он и ожидал. Самодовольно откинулся в кресло, готовясь к долгому рассказу.
– Демонам, как и людям, охота говорить только о себе, не правда ли?
Я молчала. Сколько времени осталось до полуночи? Полтора часа. Надеялась, что их хватит. Затем нужно будет добраться до Кави и не умереть по дороге.
– Раньше весь мир был как один большой Мунсайд. Земля, способная породить человеческие выдумки, живущая на вере. Так было до Нового Света, рокового открытия, вынудившего людей подвергать сомнению все сущее. Земля больше не плоская, не неизведанная, ей больше нельзя доверять.
Все это я знала и так.
– Но Мунсайд оставался последним нехоженым участком, абсолютно безлюдным и мертвым. Сила, наполняющая его и желавшая выжить, вцепилась в глупого, наивного матроса и щедро одарила его своими реализованными выдумками. Я родился в 1901 году.
Родился? 1901 год. Корнелиус, черт бы его побрал.
– Если так можно вообще сказать. Своим отцом я считаю Карла Юнга и Корнелиуса Лавстейна, великого в некотором смысле человека. По сути, Ивейн, я гомункул, искусственно созданный демон, выросший на злобном гении и маниакальной вере, доказавший Корнелиусу, что на этой земле можно сотворить что-то новое даже спустя три столетия.
То, как он произнес имя Корнелиуса, доказывало, что между ними была крепкая, вполне человеческая связь. Все это не укладывалось в голове. Но Трикстер, как ни парадоксально, был искренен и честен.
– Я – демон нового поколения, демон, сотканный из людской магии: психоанализа.
Бред.
– Корнелиус всегда знал, что мифология, культурология и психология – неотрывно связанные силы, и всю свою жизнь потратил на то, чтобы узнать, как устроен этот аппарат. Он был моим Виктором Франкенштейном, я – его Монстром. Он хотел отдать Мунсайд мне, сделать из него нечто совершенно иное, но одного демона было мало.
– И тогда появились менталисты?
– Второй вопрос! – Трикстер поднял палец вверх. – И он правильный. Ивейн, я выложу тебе все свои козыри из рукавов потому, что надеюсь, ты оценишь его и мой замысел! – Он задрожал от предвкушения и детской радости.
Он и правда был моим двойником. Только я слепо следовала за Кави, он – за Корнелиусом, продолжая делать это даже после смерти.
– Менталисты выросли из масонов, реально существующего тайного общества, которое возвело вокруг себя такую мощную мифологему, что та породила их самих, силу, трансформирующуюся от поколения к поколению и вечно меняющуюся. Архетип сильнее любого демона, ограниченного легендами и своей верой. В этом и секрет Штатов, принцесса. Мультикультурализм создал эту потрясающую, безбожную и безродную нацию и тем самым позволил Мунсайду выжить. Мировые заговоры, мода на пришельцев, тайные комитеты, ощущение фатальности и контроля кого-то сверху – все это, – громогласно объявил он, – воплотилось в них, в кучке людей, таких же, как ты, твои одноклассники, случайные прохожие, с одной простой силой – подчинять умы. Инженеры сознаний, они долго оставались в тени. И нет-нет… оставь свой третий вопрос при себе, я и так расскажу, почему они выступили сейчас и почему это пришлось на твое правление.
Он выдержал театральную паузу, а я замерла в оцепенении, боясь лишний раз вздохнуть или моргнуть.
– Мы долго ждали критической точки. Ослабление Кави, Мунсайда, нужен был сильный энергетический скачок, когда все поколения крестом сойдутся на тебе лишь для того, чтобы, как сейчас говорят люди, совершить ребрендинг Мунсайда.
– Ребрендинг?
– Ребрендинг, – шепнул он, наклонившись еще ближе и сверкая безумной улыбкой. – Другие демоны, Ивейн: внутренние, личные.
Боже мой.
– Все сложилось лучше, чем когда бы то ни было. Кави, очарованный маленькой принцессой, уставший от вечной жизни, отдал тебя в царство Морфея, позволил нам заковать твою личность, и мы взяли с него клятву о неразглашении и невмешательстве.
Мы не должны воссоединиться ни в коем случае.
– И Мунсайд достается нам, новым, с новыми демонами, созданными из людских патологий.
Исчезнувшие.
– Да-да, принцесса! – рассмеялся он. Как сверкали его глаза от счастья. – Мы воплотим идею Корнелиуса, нового бога, новых демонов. Ты заметила, да? Мы зовем их Апостолами Безумия. Каждый из них – ходячая иллюстрация душевного расстройства. Люди уже верят в них: в депрессию, ОКР, панические атаки, нимфоманию, клептоманию, фобии. Верят с большей охотой, чем в Асмодея или ифрита. Верят и сами не знают, что возвели внутри себя храм в их честь, молятся им каждым своим словом. И эту веру мы заключим в конкретные тела, которые со временем смогут выйти за пределы города. Если бы не несчастье Уоррена, он стал бы новым богом. У мальчика был маниакальный психоз…