Между тем, Вера становилась бойцом. Во многом благодаря стараниям самого Зозона. И это его не радовало. Это его даже пугало! Еще никогда и никого он так сильно не боялся брать на задание. Он с холодным почтением викинга относился к гибели в бою своих товарищей и никогда это не принимал близко к сердцу. В конце концов, они все здесь были обречены: кто-то раньше, а кто-то позже. Но увидеть мертвой этого маленького бойца?! Этого просто не могло быть – он не должен этого допустить.
Истекал первый месяц пребывания Веры в отряде – именно на такой срок пятерка, в которую входил новобранец, освобождалась от участия в операциях. За месяц старшие товарищи должны были более-менее обучить и притереться к новому бойцу. Конечно, новобранца могли послать в бой и на следующий день после прихода в отряд, если уж сильно понадобится. Но сейчас такой надобности не было. В Муосе было затишье: в Урочище отсутствовало максимум две-три пятерки одновременно. Но даже затишье пугало Зозона – он-то знал, что за относительным спокойствием всегда наступают особенно тяжелые времена. И скоро ему придется вести Веру в бой.
IVУбры
1
Вера шла на свое первое задание. Во время тяжелых тренировок и недолгих передышек у нее в уме невольно рисовались картины с различными вариациями, как это будет – в первый раз. Получилось все очень буднично. Командир вызвал Зозона, через полчаса Зозон собрал членов своей пятерки и спокойно сообщил:
– Администратор Партизанской обратился к Центру с просьбой оказать помощь в уничтожении лесников. Амуниция обычная. Сбор на этом месте. Выходим через час. Идет только наша пятерка.
Впервые женщина-убр выходила из ворот Урочища. Как и все воины их отряда, Вера была одета в серый камуфляж. Покрой костюмов был очень просторным. И без того угловатая фигура Веры в этом одеянии полностью скрывала остатки женских черт. Камуфляжная бандана на голове, мягкие полусапоги на ногах, боевая раскраска из сажи на лице, за спиной – на обшитой камуфляжной тканью пластине – укреплены ножны меча, держатель с арбалетом и колчан со стрелами. Поверх ножен и держателей – рюкзак из такой же ткани с минимумом пожитков. На широкой портупее – три метательных кинжала и наручники. Со стороны Вера выглядела как обычный спецназовец, может быть, только более щуплый и низкорослый, чем большинство из них. Никто бы не сказал, что это – девушка. Вот только походка у нее была одновременно вялой и крадущейся – у какого-нибудь очень наблюдательного знатока могло закрасться подозрение, что этот «парень» был знаком с диггерами. И вряд ли кто-то обращал внимание на необычный чехол на портупее – туда Вера прятала секачи. Зозон категорически запретил носить их открыто, чтобы не привлекать ненужного внимания.
В переходах убры шли колонной на расстоянии трех-пяти шагов друг от друга. Так легче было всем сразу не попасть в засаду или под арбалетный залп неприятеля. Командир пятерки никогда не шел первым или последним – офицер не должен был нелепо погибнуть.
Сейчас по туннелю впереди шел Паук. Вера с первых дней с ужасом смотрела на этого мутанта: вытянутая яйцевидная голова, уродливое лицо с постоянно меняющимися гримасами на нем, длинная шея, длинные руки и ноги; сам худой и ужасно горбатый. Один его вид вызывал отвращение. Хорошо хоть, его кушетка в казарме была через ряд от Веры. Веру удивляла его привычка молиться по вечерам: Паук доставал какую-то картинку, клал ее перед собой и что-то неслышно шептал с закрытыми глазами. Потом, забываясь, он начинал шептать громче, и до Веры доносились кощунственно звучащие из уст урода слова: «Благодарны суще недостойныя рабы Твои, Господи…». Уж ему-то за что кого-то благодарить?!
Особенно удивительной была настырность Паука в приношении его ежедневных молитв после недавних вестей о событиях в Монастыре. Эта святыня для тысяч верующих Муоса, в которую, как думали раньше, не мог войти ни один недоброжелатель, пала от разврата, алчности и злобы населявших ее монахов. Спор между монахами и жителями соседнего с Монастырем поселения из-за плодородного поля на Поверхности перерос во вражду, а затем в открытую войну, в ходе которой погибло немало поселян и монахов. После этого Инспекторат был вынужден закрыть Монастырь, расселив его обитателей по всему Муосу, а на его месте обосновать обычное поселение. А весь Муос облетело сообщение о жестокости монахов, украсивших спорное поле крестами с нанизанными на них головами посмевших с ними спорить поселян; да к тому же ходили достоверные слухи о нецеломудренных отношениях между монахами и прихожанками. С дискредитацией и закрытием Монастыря рухнул зыбкий мосток между кошмаром этого мира и покоем мира горнего. Некоторые мужчины и женщины Урочища разочарованно срывали с себя и своих детей нательные кресты и швыряли себе под ноги. А Паук лишь угрюмо смотрел на происходящее, но свою православную практику не прекратил. Видимо, из-за уродства он давно жил грезами рая после смерти и отказаться от них просто уже не мог.
Паук был настолько безобразен, что ни один из воинов никогда не завещал ему своих жен. С такими патологиями найти нормальную женщину, даже несмотря на нехватку мужиков, ему было нереально. Он мог рассчитывать только на мутантку, такую же, как сам. Он, может, и нашел бы такую да привел ее в Урочище. Но что будет с ней, если он погибнет? Кто из его боевых товарищей потом позаботится о ней? Что станет с его детьми? И какими будут его дети? Нет, Паук смирился со своей участью и жил один.
Несмотря на то, что Республикой, особенно в последнее время, не поощрялось нахождение мутантов на государственной службе, в отряде к Пауку относились хорошо. Он был просто солдатом, который так же, как и все, мог завтра погибнуть в бою. Иногда, правда, подвыпившие убры начинали отпускать жесткие шутки в адрес Паука. Он же тупил глаза и молчал. Вера первое время не понимала, почему Паука так ценят Зозон и другие. Дрался он чуть лучше какого-нибудь армейца, в спаррингах даже Вере почти всегда проигрывал. Ответ на этот вопрос Вера нашла не в спарринге и не в бою.
Вера знала, что Паук делает детям удивительно красивые и достаточно сложные игрушки: маленькие дрезины, каких-то дергающихся человечков и зверюшек. Дети с нетерпением ждали новых игрушек, хотя от самого Паука шарахались. Даже Вера порой не могла удержаться от желания потрогать созданные им чудеса, которые часто замечала у малышей. Но ей не случалось наблюдать, как Паук их мастерит, потому что в блок Урочища Вера возвращалась после команды «отбой», когда Паук молился или уже ложился спать.
Но однажды она пришла чуть раньше. Войдя в казарму, она увидела что-то на топчане Паука. Лишь спустя несколько секунд, когда пришла в себя, она поняла, что это – сам Паук. Он был без камуфляжной куртки. В его майке на спине проделана огромная дыра, из которой росли еще шесть рук. Длинные, но очень худые, тоньше руки младенца, обтянутые темной морщинистой кожей с редкими волосами, свободно выгибающиеся из-за спины, с длинными членистыми пальцами – они больше походили на щупальца или конечности насекомого. Всеми восьмью руками Паук ловко орудовал, что-то строгая и подкручивая в своей новой поделке. Он так увлекся, что не обратил внимание на Веру. Но потом быстро глянул и сильно смутился, что вызвало очередную нелепую гримасу на его лице. Он быстро убрал за спину свои дополнительные руки, которые тут же сплелись в плотный клубок, и набросил на спину куртку, которая превратила кошмарное сплетение конечностей в огромный горб. Вера ничего не сказала и прошла к своей койке.
Спустя пару дней Вере пришлось увидеть, что может Паук в настоящем бою. Чтобы быть на равных с другими убрами, он всегда тренировался как обычный двурукий воин. Но иногда он уходил вглубь туннеля, чтобы развернуться во всю свою силу. В его камуфляже на спине был разрез. В полсекунды из него появлялись шесть конечностей. Они были слабее обычных рук. Но каждая конечность могла метать ножи, наносить удары врагам длинными и острыми дротиками, доставать из колчана стрелы и снаряжать ими арбалет, в разы увеличивая скорострельность. Поэтому у него было больше, чем у других убров, метательных ножей и стрел в колчане. И кроме меча у него за спиной торчали трубки, которые он за секунду мог собрать в два длинных копья и эффективно использовать их в качестве дополнительного оружия.
2
Они шли по Большому Проходу. От Жака Вера слышала легенды про этот страшный туннель, соединявший две артерии подземного мира. Вера здесь была в первый раз, потому что диггеры никогда сюда не ходили, да и вообще никогда не ходили в район подземелий, где бывал или мог появиться Шатун. Когда пятерка шла по Октябрьской и подходила к воротам, ведущим в Большой проход, она тревожно спросила об этом командира. Но Зозон спокойно ответил:
– Да. Когда-то Большой Проход был гиблым местом. Несколько обозов здесь ушли в никуда. Но потом стало спокойней. Говорят, после того как здесь прошел Присланный. Может, он укротил Шатуна, а может, это было просто совпадение. Со времен Великого Боя в Проходе вроде никто больше не пропадал. Иногда, правда, всякие глупые истории происходят с одинокими путниками. Да и сейчас в Проходе по-прежнему бывает жутковато: и время там как-то по-другому течет, и пространство какое-то не такое. Поэтому думают, что Шатун оттуда никуда не ушел, просто почему-то перестал убивать. Может быть, он спит или просто наблюдает, и лишь когда ему наскучит – начинает немного резвиться с людьми.
Когда они вышли за ворота, Вера сразу почувствовала то, что Зозон назвал словом «жутковато». Вроде бы обычный туннель. Но ощущение такое, что он заполнен тягучим воздухом: лучи фонарей выхватывали метра два-три пространства впереди, звуки стали приглушенными, движения замедлились. Туннель пошел в гору. Хотя можно ли верить своим ощущения в Большом Проходе? Шли не меньше часа. В какой-то момент Вера почувствовала незримое присутствие кого-то большого и могучего. Как-будто кто-то смотрел ей сверху в затылок, презрительно ее изучая. Она даже обернулась, но никого, конечно, не увидела. Наконец, они добрались до ворот Единой.