Вера знала, что враждебность этой растительности отнюдь не кажущаяся. В дебрях скрываются твари больших и малых размеров, многие из которых прямо сейчас наблюдают за людьми. Обитатели Поверхности знают, что на двуногих нападать опасно, когда те на своей территории. Но если кто-то из людишек зазевается и подойдет слишком близко к забору, тогда… Батура предупредил, что близко к забору подходить ни в коем случае нельзя, во всяком случае, по одному. Да и без увещеваний администратора не было никакого желания приближаться к этой границе человеческих владений. Чудовищные вопли, рыки и визги с разных сторон ни на секунду не давали забыть о том, что за забором – чужой враждебный мир.
Единственное, что было прекрасным в этом мире – это небо. Оно неизмеримо выше и больше, чем представлялось Вере по рисунку матери на потолке их поселковой квартиры. Хотелось повернуться на спину и смотреть в эту бездонную синеву с редкими почти неподвижными облаками и плывущими точками высоко летящих птиц.
Незаметно закат сменился сумерками; за ними на мертвый Минск спустилась ночь. Разноголосицу дневных хищников вытеснили ужасающие уханье, шипение, скрежет ночных обитателей.
Вера и Фойер должны были обогнуть поле с левой стороны, Зозону, Пауку и Лису следовало сделать полукруг с правой. Обе группы ползли вдоль забора, не приближаясь к нему ближе, чем на десять метров. В скафандрах передвигаться было неудобно, особенно избранным ими способом: чтобы создавать меньше шума, убры двигались как ящерицы, опирались только на руки и ступни ног, а все тело держали на весу. И все же их слышали и видели: из-за стены слева то и дело раздавались жуткие ухи и чавканья. Оставалось надеяться, что их не видят те, кто прятался в Универмаге.
Наконец Вера доползла к условленному месту – границы поля, за которым росла высокая трава с кустарником, а затем вздымалась громадина Универмага. Именно здесь Вере и Фойеру предстояло пролежать, если не повезет, всю ночь.
Зозону, Пауку и Лису повезло меньше – их путь ползком должен быть едва ли не в два раза длиннее. Когда Вера и Фойер были на месте, остальные должны были еще где-то подходить, но их Вера не слышала, а значит, тем более, не слышали те, кто был в Универмаге. Зато в лунном свете было хорошо видно расхаживающих возле хибары партизанцев.
Фойер – самый старший в их пятерке, по муосовским меркам – почти дед. Он в спецназе еще с тех пор, когда для поступления в отряд не надо было проходить какие-то там испытания. Его взяли за его неуемную страсть к огню, которая оказалась полезной. До армии он работал в мастерской по производству спирта, и поэтому отлично знал не только одурманивающие свойства этой жидкости, но и то, как ее можно использовать в бою. У него был, пожалуй, единственный в Муосе огнемет, и Фойер уверял, что его привез из Москвы сам Присланный. Это оружие предназначалось для более горючих жидкостей, чем дрянной спирт муосовского производства, и он не мог выплевывать горящую струю – выпрыскиваемый спирт не воспламенялся от фитиля. Но Фойер все-таки наловчился обходить это неудобство. По индивидуальному заказу огнемет был скомбинирован с арбалетом. И сразу за струей спирта Фойер посылал зажженную стрелу. Иногда в самом начале боя удавалось поджечь одного-двух неприятелей или зажечь укрытие, где они скрывались. Но главный эффект производил сам огонь, особенно крики подожженных. Это вызывало шок и смятение у оборонявшихся, что давало убрам фору в несколько секунд.
И теперь Верин напарник лежал рядом с нею, направив в сторону Универмага свой арбалет-огнемет. За спиной у него канистра с закачанным под давлением спиртом. В руке – зажигалка, чтобы в секунду поджечь тряпичную пропитку стрелы.
Чуткий слух Веры даже сквозь резину скафандра уловил приближение чужих. Они двигались в гуще кустарника и были еще не заметны. Сквозь сплетение ветвей и высокой травы чужаки пробирались с завидным умением и осторожностью. Вера тронула за плечо лежавшего рядом Фойера. Тот кивнул головой – значит, тоже что-то слышит. Несколько теней появилось на границе кустарника и поля. Несколько секунд они стояли, потом, словно животные, на четвереньках посеменили в сторону хибары. За арьергардом из кустов появлялись новые фигуры, которые также становились на четвереньки и ползли в том же направлении. Их выползло не меньше полусотни. Хорошо, что они появились там, где и ожидалось, – как раз посредине поля, между двумя группами убров. Если бы эта толпа вышла прямо на засаду – исход схватки был бы предрешен не в пользу республиканцев. Но племя прошло в сорока шагах от Веры с Фойером и целенаправленно двигалось к пока ничего не заметившим партизанам. Когда чужие отдалились от полосы кустарника на достаточное расстояние, убры приподнялись и, пригнувшись, побежали за ними.
Группа лесников разделилась, одни стали рыть картофель, другие наступали на партизан, третьи бежали к воронке спуска в метро, намереваясь отрезать путь к отступлению хозяевам поля, которые наконец-то заметили приближавшихся врагов, засуетились, защелкали арбалетами. Лесники заорали, подбадривая себя; в партизан полетели куски бетона и кирпичей. Побросав арбалеты, обнажив мечи, республиканцы бросились к метро. Один не добежал – его свалил угодивший в голову камень. Двое отчаянно схлестнулись с лесниками, отрезавшими им путь домой.
Брязнул люк гермозатвора, из метро выбегали люди Батуры. Они карабкались на бруствер, выстраивались в боевой порядок, беспорядочно стреляя в лесников. Дикари сначала попытались смести партизан, но те стали плотной стеной, ощетинившись арбалетами. Лесники отбежали, оставив несколько трупов, но отступать не собирались. Нечленораздельно что-то выкрикивая, они как ни в чем не бывало стали рыть картофель: либо они были настолько уверены в своем превосходстве, либо голод толкал их на безрассудство.
Батура выстроил в ряд полтора десятка партизан, и теперь они приближались к лесникам. Лесники снова завопили и, унося каждый по паре картофелин, побежали в направлении Универмага. Люди Батуры стреляли им вслед, но в темноте по убегавшим попасть было нелегко.
Две группы убров сомкнулись в один ряд на пути у лесников. Вера уже хорошо различала силуэты бежавших с диким уханьем дикарей. В прицел арбалета она поймала самого рослого. Выстрелил арбалет Зозона – это был сигнал. Почти сразу щелкнуло оружие других убров. Свистнул огнемет Фойера – и один из лесников превратился в горящий факел, освещая своих собратьев. Спусковой крючок плавно прогнулся под указательным пальцем Веры. Мягкий толчок арбалетного приклада в плечо – «рослый» дернулся, завопил, но не упал, – выстрел был неудачным. Вера от досады скрипнула зубами, быстрыми движениями перезарядила арбалет, почти наугад стрельнула, забросила арбалет за спину, выхватила секачи и бросилась к «рослому». Теперь она уже видела, как тот, замедлив шаг, как-то скуля, пытался выдернуть застрявшую в плече стрелу. Он смотрел на рану, и поэтому Веру не заметил. Не заметил он и взмаха секачом, голова «рослого» неестественно свесилась – удар по шее был смертельным. Вера не стала смотреть, как он падает, и, сделав рывок в сторону, рубанула еще одного лесника, пытавшегося пробежать мимо. Беспрерывно щелкал арбалет Паука. Рассекая воздух, свистели мечи Зозона и Лиса. В такт ударам громко выдыхал воздух Фойер. Нагоняя лесников, подходили люди Батуры.
Бетонный обломок ударил Веру в затылок. Падая на руки, она услышала боевой клич новой группы лесников, выбегавших из зарослей со стороны Универмага. Они не подбегали близко, а только швыряли камни, после чего прятались в зарослях. Убры вынуждены были развернуться к новой угрозе. Минутная заминка ослабила их заслон, и отступавшие лесники пробегали мимо, скрываясь в кустах.
Вера вскочила на ноги и тут же столкнулась с налетевшим на нее низкорослым лесником, который тонко взвизгнул от соударения с Верой. Вера замахнулась, но в последний момент повернула секач плашмя, ударив сталью по голове низкорослого. Глухой удар свалил его на землю. Он был последним из отступавших. Еще несколько неудачно брошенных обломков упали рядом с убрами и подоспевшими партизанами, и «обстрел» на этом закончился. Лишь удаляющееся шуршание в кустах выдавало убегавших лесников.
Партизаны добивали лежащих лесников, собирали арбалетные стрелы, не гнушаясь выдергивать их из трупов. Один из партизан с окровавленным мечом подошел к низкорослому леснику, корчащемуся рядом с Вериными ногами. Предугадав его намерения, Вера кратко сказала:
– Он мой.
Партизан пожал плечами и пошел дальше. Вера с ноги ударила в живот лесника, который уже пытался ползти в сторону кустарника, хлесткий удар подбросил лесника и перевернул на спину. Вера видела, что Зозон стоит рядом и окуляры его шлема обращены к ней. Ей показалось, что он смотрит с любопытством. Еще не придумав цели для своих действий, Вера стала связывать лесника. Зозон и Лис подняли его на руки и потащили к входу метро, следуя за отступавшими партизанцами.
Они снова сидели в администраторской. Снова на столе дымилась картошка. На огромной сковороде по центру стола – жаркое. Рядом со сковородой кувшин с сивухой. Все, как в первый вечер их прихода на станцию. Только теперь на еду не налегали даже местные. Батура был еще мрачнее, чем в первую их встречу. Он осушил одну кружку с пойлом и теперь вращал ее руками по столу и иногда с остервенением заглядывал в ее пустое дно, как будто искал там выход из круговерти своих мрачных мыслей.
Зозон, не то оправдываясь, не то уговаривая администратора, пытался ему что-то объяснить:
– Я не понимаю, чем вы недовольны, Кирилл Олегович. Операция прошла, на мой взгляд, достаточно успешно. Полтора десятка убитых лесников, столько же, думаю, ушло раненными. Половина из них подохнет со временем. Вот пленного тоже вам привели. Я думаю, они к вам не сунутся больше. По крайней мере, в ближайшее время…
– В том-то и дело, что в ближайшее время не сунутся. А потом? Как нам перезимовать? Вы видели, сколько их? Из кустов град камней сыпался. Но меня не это больше беспокоит. Плохо то, что мы снова потеряли людей – один убит, один может и не выкарабкаться. Это на других станциях не так заметно, может быть. Но у меня таких, как эти, единицы остались. Остальные – сброд, люмпены да бабы с детьми и калеками. Но и не это меня больше всего страшит. Меня страшит то, чем убит Гаевский!