Поселение Ботаники располагалось в бывшем подземном служебном помещении Минского Ботанического сада. Когда-то оно использовалось как хранилище для семян, саженцев, для проведения каких-то ботанических исследований – собственно, это и дало название поселению. Поселение Ботаники было относительно небольшим, но многолюдным. До нашествия ленточников оно не имело статуса самостоятельного поселения, входило в юрисдикцию станции Академия наук, с которым соединялось прямым подземным коридором. Ботанический сад, очищенный от экзотических деревьев и кустарников, превратился в плодородное поле, способное прокормить почти семь десятков Ботаников. После изгнания ленточников поселение Ботаники заполнили переселенцы, которых из-за естественного прироста и плановой миграции становилось все больше. Сюда же на постоянной основе прикомандировали двух ученых из Университета для проведения исследований по выведению новых сортов картофеля, льна и других культур.
Вера всматривалась в этих перепуганных людей, носивших заношенные повязки сомнительной стерильности и эффективности, но видимых признаков какой-либо болезни не заметила.
– Администратор жив? – спросила профессор.
– Пока жив, – ответил один из мужчин. – Но вряд ли вы захотите с ним общаться.
– Понятно – заражен. А кто здесь за старшего?
– Аня! Ты? – выступила вперед высокая женщина в очках, вымученно улыбаясь и всматриваясь в стеклянное забрало скафандра профессора. – Я надеялась, что сюда пришлют именно тебя, подруга.
Женщина неуверенно сделала шаг вперед. Профессор резко одернула ее:
– Тамара, оставайся на месте. Ни шагу вперед. Обниматься мы с тобой не будем. Тебе как биологу должно быть понятно почему. Но помощь твоя, конечно, будет мне нужна.
Тамара растерялась, услышав ледяной тон своей подруги, и, как бы оправдываясь, с нескрываемой обидой сообщила:
– Анна, я здесь не сидела сложа руки. С Виктором, пока он не… мы работали по изучению этого. Но у нас нет нужных приборов, расходников…
– Да уж, работали они… Вот она, ваша работа, повылазила вся наружу… Наделали… – недовольно забурчали Ботаники, сдерживая свои эмоции в присутствии посторонних и к тому же вооруженных людей, не оставляя сомнений в том, кого они винят в своих бедах. Царапины на лице Тамары, ее подпухшие от слез глаза и загнанный взгляд говорили о том же.
– Ладно, начинаем работать! Я бы предпочла, чтобы нам не мешали, – властно сообщила профессор, повернувшись вполоборота к Вере и тем самым дав понять, что ей пора действовать. – А ты, Тамара, иди со мной.
Вера немедля кивнула своим бойцам и, чуть приподняв арбалет, громко крикнула:
– Все зайдите в то помещение. Что это у вас? Кладовая? Отлично, все зайдите туда. Так, хорошо. Если кто-то попытается выйти, мы стреляем без предупреждения. Если это случится, могут пострадать дети. Еще раз насчет детей – вы за них в ответе, поэтому позаботьтесь, чтобы никто не выходил…
Ботаники удивились, услышав женский голос, не слишком искаженный фильтрами скафандра, но все же покорно попятились. Они едва вместились в кладовую. Снаружи за ними заперли дверь.
– Офицер, предпочту, чтобы вы шли с нами. Там больные, и я бы не хотела всяких недоразумений, – вроде как попросила, но на самом деле приказала профессор.
– А мы пока займемся своими делами, – сообщил один из инженеров, направляясь со своим коллегой осматривать помещения. Штабист уже давно от них отошел и, смешно заложив руку за спину, прохаживался взад и вперед, как на прогулке, при этом внимательно осматривая пол, стены, потолок и внутреннее убранство помещений.
Вера убедилась в прочности запора, оставила там двух солдат, а сама с еще двумя направилась за профессором и Тамарой. Они вышли в коридор, который огибал основное помещение по периметру. Профессор пропустила Веру вперед как бы из вежливости, но Вера подумала, что профессор боится своей подруги, вернее, той заразы, носителем которой она может быть. Из-за Вериной спины Анна спросила у Тамары:
– Твои соображения?
– Это мицеон.
– Я читала это в твоей докладной. Но насколько ты в этом уверена?
Тамара остановилась и резко обернулась.
– Анна, мне бы поговорить с тобой наедине.
После недовольной паузы профессор ответила:
– Ладно. Где тут у вас есть какой-нибудь закуток? И кстати, офицера ты можешь не бояться. Она умеет быть глухой и слепой. Ведь так, офицер?
У Веры нарастала неприязнь к профессору, причину чего она пока сформулировать для себя не могла. Может быть, из-за патологической трусости, проявившейся в брезгливой манере общения этой женщины со своей коллегой и, надо полагать, бывшей подругой, и вылившейся в боязнь остаться с ней наедине даже в скафандре. Вера дала знак остальным оставаться на месте и пошла за Тамарой. Когда они зашли за поворот коридора, Тамара каким-то неестественным сбивающимся голосом, стараясь говорить достаточно громко, чтобы слышала Анна через прорезиненную ткань головной части скафандра и в то же время не слышали те, кто оставался за углом, быстро проговорила:
– Анна, Ботаники догадываются, что причина болезни – наши с Виктором испытания. Если они узнают, меня и Виктора убьют, хотя он и так почти мертв. О мицеоне… Очевидно, гриб в результате очередной мутации стал очень агрессивным. Виктор заразился первым, скорее всего, от спор мицеона. Он долго температурил, а потом у него пошла сыпь. У нас был небольшой запас антибиотиков – Виктор сдерживал ими развитие болезни. Но большую часть антибиотиков Виктор вколол мне, хотя ему они были нужнее, я отказывалась, но он настоял – ты же знаешь Виктора. Скорее всего, это и спасло меня, вернее, пока спасло. А местные начали заражаться один за другим – споры мицеона здесь везде. То, что я пока внешне здорова, а Виктор сообщил о болезни далеко не первым, временно спасло нас от расправы, иначе местные точно решили бы, что болезнь пошла от нас… Анна! Вытащи меня отсюда! Заприте меня в отдельную палату в инфекционке Госпиталя или у себя в лаборатории, понаблюдайте, а когда убедитесь, что я чиста, выпустите, и я буду работать над этим. Умоляю тебя, сделай это!
– Тамара, скажу честно, пока вопрос о выходе – твоем или кого-то еще из Ботаников – не стоит. Отсюда выйдут те, кто выживет, и то лишь тогда, когда болезнь будет излечена. Да и не к лицу тебе просить о таком: сама же говоришь, что из-за вас с Виктором все началось. Ты должна принять ответственность на себя и работать здесь, с этими людьми, которые страдают по вашей вине.
– И это говоришь ты, Анна? Это говоришь ты?! – Тамара произнесла это надрывным голосом, едва не срываясь на крик. – Вспомни, кто инициировал полевое испытание мицеона здесь, в Ботаниках? Кто кричал на Ученом совете и в Инспекторате, что это решит проблему продовольствия в Республике? Ты! Мицеон – это твое детище! Это ты, Анна, во всем виновата…
– А ты считала по-другому? По-моему, ты была докладчиком на Ученом совете.
– Что я? Кто я такая? Я во всем верила тебе, – теперь Тамара уже плакала. – А надо было верить Виктору… Он нашел мицеон, он увидел его пищевую ценность и плодовитость, но он же предположил, что мицеон, вернее, его первичные, не дошедшие до нас формы, – биологическое оружие, сброшенное в Последнюю мировую. Он ведь и тебе говорил не раз, что мицеон продолжает мутировать, и нельзя проводить его открытые испытания, пока мы не найдем устойчивую форму…
– Так это же ты убедила его молчать на Ученом совете…
Вера, даже не видя лица профессора, не сомневалась, что та произнесла эту фразу с омерзительно циничной улыбкой на лице. Тамара уставилась на Анну, потом истерично всхлипнула и, уже задыхаясь от плача, произнесла:
– Да, я… Это я по твоей просьбе убедила его молчать… И он согласился… И ты была уверена, что он согласится, потому что знала, что я для него значу… Я его использовала для тебя… А ты нас использовала для себя самой… Ты по нашим трупам въехала в Ученый совет…
– Все, хватит, Тамара. Поговорим об этом позже, а пока осмотрим инфицированных.
Тамара отвернулась, продолжая тихо подвывать, надела головную часть скафандра и стала затягивать шнуры, зажимающие герметичные стяжки между головной и туловищной его частями. Из-за трясущихся рук или безразличия она сделала это не очень тщательно, и одна стяжка завернулась так, что в образовавшуюся щель сзади была видна тощая шея Тамары. Анна в этот момент стояла сзади и однозначно заметила эту оплошность. Вера была уверена, что она поправит стяжку своей подруге или хотя бы сообщит ей о разгерметизации, но та не сделала этого, даже когда ее коллега направилась к лепрозорию.
– Постойте, я вам скафандр поправлю, – громко сказала Вера, догоняя Тамару. Проходя мимо профессора в узком коридоре, она специально, но как бы нечаянно толкнула ее.
Лепрозорий находился в мастерской поселения Ботаники. В старой ржавой двери не было предусмотрено запорного устройства, между дверью и стеной коридора вставлялись упоры, не дававшие открыть дверь. Так от больных ботаников отгораживались ботаники здоровые или, вернее, считавшие себя пока здоровыми. Перед тем как открыть дверь, по команде Веры двое ее людей поставили на боевой взвод арбалеты и вскинули их для возможного выстрела. На удивление, за дверью не было слышно плача или стонов, не было слышно ни единого шороха.
Одна потолочная лампочка мастерской давала очень тусклый свет. В тесном помещении на станках, верстаках, стульях и прямо на полу сидели и лежали около двадцати больных. На звук открывшейся двери они зашевелились, начали вставать и подходить ко входу в мастерскую.
– Назад, всем назад! – приказала Вера.
Больные остановились и молча уставились на посетителей. На этих людей, больше похожих на леших, было страшно смотреть. Их тела полностью покрылись наростами, словно стволы трухлявого дерева трутовиками. У некоторых из-за этих твердых на вид опухолей не было видно глаз, носа, ушей. Профессор отшатнулась от дверного проема и, похоже, только усилием воли заставила себя сделать шаг обратно и снова смотреть на эти порождения кошмара.