Чувствуя приближающийся арест, Вячеслав попросил позаботиться о Хынге наиболее близких ему коллег. Те пристроили Хынга уборщиком в Университете, и он после ареста преподавателя терпеливо чистил аудитории, кабинеты, лаборатории и туалеты. Когда пришли войска, он спрятался и его не нашли. Когда через сутки вышел, увидел гору трупов. Подросток с еще несколькими преподавателями и студентами до сих пор занимался тем, что кремировал этих несчастных в котельной Университета, которая ранее использовалась одновременно как отопительная и доменная печь, паровая микроэлектростанция и наглядное пособие для проведения студентами высокотермичных опытов.
Оказалось, именно Хынг терпеливо отобрал все труды, черновые записи и наиболее используемые книги своего учителя. Он сложил их в рюкзак, с которым собирался в случае чего убегать из Университета. Но рюкзак был настолько тяжел, что даже Вера его подняла не без усилия.
Уходить из Улья им надо было с другой легендой. Недолго думая, Вера нашла в одной из комнат общежития студенческий комбинезон и переоделась. Раз студенткам позволено возвращаться домой, то отчего бы ей не стать на время студенткой? Тяжелее было с Хынгом. Стражи нового порядка могли определить в нем мутанта и предать смерти. Вера переодела мальчишку в девичье платье, несмотря на его возмущения, а голову повязала платком так, чтобы его большой лоб и выступающий подбородок были скрыты платком. Он стал очень похож на не слишком симпатичную девчонку.
Вере опять повезло. Они беспрепятственно вышли из Улья, прошли по ставшей еще более угрюмой Площади Независимости и без проблем миновали тот дозор, где Вера спарринговала с асмейцами. Они ее и не признали. Тот новобранец, которого она с утра уложила за три секунды, теперь стал заигрывать с беглой студенткой и даже попытался ее обыскать. Правда, интересовало его не содержимое рюкзака, в котором он мог найти два секача, а Верина упругая фигурка. Вера не отбивалась, она просто несколько раз ужом вывернулась из неловких объятий незадачливого ловеласа, отчего он был еще раз обсмеян своим командиром:
– Сегодня не твой день, салага. С утра пацан тебя на лопатки уложил, сейчас девка сквозь пальцы просочилась.
А салага, которого несколькими часами раньше распластал ловкий пацан, теперь видел более доступную цель и собирался все же доказать, что он-де мужчина. И Вера уже продумала, как его вырубить, не вызвав ненужных подозрений, но со стороны Октябрьской послышались крики. С десяток асмейцев, в основном новобранцев, перепуганных, с оружием и без него бежали оттуда на Площадь Независимости.
– Партизаны! Партизаны взбунтовались!
– Их сотни! Тысячи! Перебили всех наших на Октябрьской!
– Еле ушли!
– В Штаб сообщите, пусть всех собирают.
– Да ну этот АСМ, смываюсь я.
– Я тебе смоюсь сейчас.
Они перебивали друг друга, паникуя и крича. Пользуясь случаем, Вера крепко взяла Хынга за руку и потащила его в сторону Октябрьской. Пока отходили, по сбивчивым репликам убежавших с Октябрьской асмейцев она поняла, что еще с утра к ним пришли люди с Единой и сообщили, что на них напали Партизаны. О случившемся послали сообщить Дайнеко. А уже через несколько часов толпа Партизан вломилась на Октябрьскую. Им тут же стали помогать местные, еще не отошедшие от кровавой «чистки», и уже через десять минут те, кто не полег от метких партизанских стрел, бежали в сторону Площади Независимости.
Не дойдя до нужной двери в боковой ход, ведущий к Резервации, Вера услышала впереди топот сотен ног. Они с Хынгом остановились, прижавшись к выступу туннеля, чтобы не быть раздавленными факельным шествием. Не меньше сотни мужчин и женщин с повязанными на головах алыми лентами, с факелами и арбалетами уверенным шагом направлялись в сторону Площади Независимости.
– Кто такие? – без особой злобы спросил один из них.
– Студентка я, из Университета бежим. В Верхней Степянке живу.
– А это кто с тобой?
– Беспризорница прибилась, жалко бросить дитя было.
– Степянка – это где? На Востоке, что ли? Плохо там, не иди пока туда. Этот Деспот, Дайнеко, бьет там всех ваших. Ты б, дивчина, к нашим, к партизанам в Братство шла. Там тебя до дела пристроят. Сейчас мы этих крахоборов из Улья выбьем, потом и восточенцам поможем. Батька Батура знаешь какой у нас! Ого-го-го… Ладно, идите с Богом, девчата…
Остановившись у входа в боковой туннель, Вера прислушалась. Там, где с ней несколько минут назад заигрывал молодой асмеец, шла схватка. Они продержатся минуты три, не больше. Еще минут десять на завладение станцией Площадь Независимости. Этого времени хватит, чтобы оставшиеся в Улье военные подоспели к входу в Улей, где начнется страшная сеча…
– Вера, теперь я уверена, что ты облучена, не скрывай этого. Я вижу твое состояние – тебе непременно нужно остаться и регулярно принимать пэтэйтуин.
Вера, опираясь спиной о дверной косяк, пыталась скрыть свое дурное состояние. Какая-то вялая слабость заполняла все тело, в голове шумело, двойная доза пэтэйтуина вместе со съеденным на обед подступала к горлу, грозясь в любой момент вырваться наружу.
– Мне нужно еще кое-что сделать… Еще одно дело – и все, Джессика, я целиком твоя. Как он? – перевела разговор Вера на другую тему.
– Как видишь, пришел в себя, разговаривает. Этот мальчуган, Хынг, от него ни на шаг не отходит. Все какие-то тетрадочки с листочками перекладывают, которые ты в рюкзаке принесла. Но это ничего не значит, воспаление он все-таки схватил, и вылечить его без нужных лекарств будет сложно.
– Я пыталась их достать, но Госпиталь и склады медикаментов хорошо охраняются – генерал считает их, в отличие от Университета, нужными объектами. Ведь его солдат надо кому-то лечить, чтоб потом быстрее снова отправлять на войну. Если партизанам удалось прорваться в Улей, то, скорее всего, эти склады тоже разорены, а лаборатории по производству лекарств вряд ли заработают в ближайшие год-два.
– Рано или поздно его армия придет сюда. Он нас, резервантов, ненавидит не меньше мутантов. Тогда нам очень понадобится твоя помощь, Вера. Она уже теперь нам нужна, чтобы подготовиться к обороне Резервации.
– АСМ, может быть, здесь и не появится. Им тяжело будет справиться с восточенцами и партизанами одновременно. Да и следователи за головой Дайнеко охотятся, а если они вынесли приговор, то либо он будет приведен в исполнение, либо они умрут. К тому же я хочу привести сюда двух надежных людей, бывших убров. Шансы удержать Резервацию с ними только увеличатся.
– Вера, я знаю, что ты упрямая, что тебя не переубедить. Но послушай и запомни, что я тебе говорю, и пойми, что это все очень серьезно: ты больна, смертельно больна. Единственным лекарством, которое может тебя спасти, является пэтэйтуин, во всяком случае, я на это очень надеюсь. Ты дождешься вечернего приема и только тогда уйдешь, и сделаешь все, чтоб вернуться не позже завтрашнего вечера. После этого ты никуда из Резервации не выйдешь! Я кингу скажу, чтобы он запретил тебя выпускать, и будь уверена, он меня послушается. Тебе понятно?
– Да, Джессика, чтоб завтра к вечеру была готова моя любимая картофельная настойка! – с шутливой строгостью произнесла Вера, и Джессика в первый раз за время их разговора улыбнулась.
– Я приветствую тебя, Жак…
– Я приветствую тебя, Стрела.
Жак шел навстречу, держа ладони обращенными к Вере – это был жест наивысшего благорасположения.
– Цетка Вера!
– Цетка Вера вярнулася! Зараз вы з намі будзеце?[7]
– Да, зараз я буду разам з вамі, хлопцы,[8] – по-белорусски ответила им Вера.
Жак пристально смотрел на Веру, как будто томился долго мучившим его вопросом, ответ на который он наконец-то должен получить именно сейчас. Вера догадалась о его мыслях.
– Нет, Жак, это не совсем то, о чем ты подумал. Поверь мне, я бы сама с радостью осталась у вас. Но мне надо хотя бы начать разгружать ту свалку бед, которую я оставила на своем пути. А значит, мне нужно возвращаться туда, откуда я пришла.
– Ты сделала главное – диггеров больше не преследуют. Это ведь ты сделала так, чтобы война прекратилась?
– В некоторой мере в этом поучаствовала и я. Но тех, кто был убит по моей вине на этой войне, уже не поднять. Да и с прекращением вашей войны началась новая, более страшная бойня.
– Хаос, о котором поется в Песне.
– У нас это называют Крахом.
После минутной паузы, во время которой каждый думал о своем, Жак спросил:
– Зачем же тогда ты пришла?
– Во-первых, забрать Паху и Саху. Сам говорил, что они не-диггеры.
– Они с радостью пойдут за тобой. Они не надышатся на тебя. Только меня коробит, когда они тебя «теткой» называют.
– Знаешь, иногда я чувствую себя старухой; Бабой Ягой, которой меня когда-то пугал старший брат.
– Я так не считаю. Хотя сейчас ты выглядишь совсем неважно.
– Устала… А может быть, и заболела…
– А во-вторых?
– Во-вторых, мне надо встретиться с Зоей. Прошлый раз она мне отказала, но теперь передай ей, что я от своего не отступлюсь.
Зоя почти не изменилась, если не считать, что волосы, затянутые на затылке бечевкой, стали совершенно седыми.
– Что ты хотела от меня? Сразу скажу, что я не Жак и восторга от общения с тобой не испытываю. Поэтому будь предельно краткой.
– Мне нужны ответы.
– Ответы?
– Да, ответы. Все время я искала смысл в том, что происходит вокруг. Я не оправдываюсь, но те беды, которые я причинила диггерам, мне когда-то казались справедливыми и правильными. Теперь я поняла, какую страшную ошибку я совершила…
– Ошибку? Ты называешь «ошибкой» уничтожение почти двух третей диггеров…
– Называй это, как хочешь… Я хочу все исправить… Вернее, хочу исправить все, что можно исправить. Но мне нужно стать на твердую почву, чтоб быть уверенной, что очередные мои действия не являются такими же чудовищными ошибками, какие я уже совершила.