Но чем она могла помочь этим несчастным, таким же обездоленным, как и она сама? Чем могла бы облегчить их путь? Она не может их ни защитить, ни накормить, ни дать совет; потому что сама еле ходит, голодна и не знает, как выживать дальше. Единственное, чем обладала она и чего не было у них, единственное, чем она могла поделиться со своими ближними, – это книжки в рюкзаке за плечами. И несомненно, она должна уговорить этих людей взять по одному экземпляру.
Стараясь вселить в них надежду, она вдохновенно продолжала свою речь:
– Я знаю одного великого человека, который предсказал все это еще давно. И он всю жизнь трудился над тем, как помочь людям в этой катастрофе. Вот это средство…
Вера достала одну из коробок из своего рюкзака, открыла ее и бережно перелистнула несколько страниц.
– Эта книга может храниться очень долго в любых условиях. Она может пережить нас с вами, а может быть, наших детей и внуков. И кто-то когда-нибудь в далеком будущем откроет эту коробку и начнет листать страницы. И этот человек без посторонней помощи сможет научиться читать, а затем получить азы знаний об этом мире. Он сможет учить по этой книге своих детей и соседей. Закрыв последнюю страницу, эти люди станут совсем другими. Они не смогут оставаться в состоянии животных, к которому катимся мы с вами, а начнут искать другие книги, которые наверняка еще останутся где-то вокруг. Начнут целенаправленно изучать окружающий мир, механизмы, которые за ненадобностью брошены нами. И этим людям будет достаточно одного поколения, чтобы восстановить то, что мы разрушили за этот год. А быть может, они создадут другую, более правильную цивилизацию, потому что не захотят повторять наши ошибки.
Никто из этих людей не пошевелился и не проявил и тени любопытства, кроме пары равнодушных взглядов, брошенных на коробку, бережно удерживаемую этой странной женщиной, которую сопровождал крепкий парень с простоватым лицом.
– Какие будущие поколения, женщина? – наконец-то отозвался один из асмейцев. – Нам бы до утра протянуть да до вечера продержаться.
– А если продержитесь? Если продержитесь до утра и до вечера, а потом еще много-много дней? Допустим, проживете вы еще много лет, слоняясь по Муосу. И умрете, успев родить детей. Что вы им оставите? Умение ловко охотиться на крыс и слизняков? Это нужно сейчас, а что потом? Неужели вас радует перспектива оставить после себя неисчислимую цепочку потомков, мало чем отличающихся от пожираемых ими грызунов? Неужели человек создан Богом для этого?
– Бог? Ха-ха! – неожиданно вскрикнула женщина со свертком. – Она говорит про Бога! Если Он и есть, то я не должна Ему ничего. Мы с Шунечкой Ему ничего не должны.
Женщина на мгновение приподняла сверток – и Веру передернуло. В свертке действительно был ребенок, только давно умерший. Женщина не обратила внимания на реакцию Веры и продолжала кричать:
– Вот что сделал твой Бог! Оглянись вокруг, посмотри на меня, на Шунечку – вот работа твоего Бога!..
Женщина кричала что-то еще, но Вера ее не слушала. Какая-то страшная истина открылась ей как противоположность того, что доказывала эта женщина. И она, подобно этой несчастной, дальше говорила сама с собой:
– Нет, это не Бог. Бог дал нам свободу. А все, что вокруг – это сделали мы. Это сделала я! Это моя работа! Я распорядилась своей свободой в угоду своей гордыне. Я убила лесников, убила диггеров, развалила Республику, убила вашего Шунечку. Все это – из-за меня… Бог посылал мне вестников: Антончика, Зозона, Паука, Идущего-по-Муосу, Зою, а еще раньше – моих родителей. Они меня предупреждали, говорили остановиться. Но я их не слушала, я шла напролом, и вот что из этого вышло… Простите меня… простите… простите… простите…
Эти люди сейчас казались ей святыми по сравнению с нею, оставившей тьму трупов на своем пути. Она давно не видела священников или капелланов, и исповедаться ей было некому. Когда-то давно, требуя суда диггеров над собой, она тоже была не совсем искренна – это был больше психологический ход, чтобы вызвать к себе доверие тех, кого она предала и в чьей помощи тогда нуждалась. А теперь все было по-другому: сидящие напротив нее страдальцы – вот перед кем она должна исповедаться; вот те, кто совсем не должен, но может ее простить.
Слезы потекли из Вериных глаз, ее ноги подкосились, и она стала на колени перед этими, быть может, последними людьми умирающего подземного мира. Но никто из них не понял, о чем твердила Вера, ни один не придал значения ее слезам и словам, сочтя это за обычный нервный срыв. Лишь юная партизанка, выдернув ладонь из руки своего спутника, подскочила к Вере, присела к ней и стала ласково, словно младшую сестру, гладить рукой по мокрым щекам:
– А вы поплачьте, поплачьте. Мне мама говорила, что когда плохо, надо наплакаться вдоволь, пока голова не заболит… Нам всем сейчас тяжело, но должно же быть когда-то лучше, потому что хуже уже вроде бы и быть не может…
И удивительно, грязные ладони и простые слова этой пацанки действовали лучше любой диггерской медитации. Эти люди не поняли, что она хотела им сказать, но если бы небесам надо было ее сейчас покарать, это непременно случилось бы, а раз этого не случилось – значит, не пришло для этого время.
– Подарите мне эту книгу, пожалуйста.
Вера удивленно посмотрела на беременную женщину, которая до этого, как восковая скульптура, совершенно неподвижно сидела между двумя былыми асмейцами.
– Когда подрастет мой сынок, мы будем учиться по ней читать. Ведь можно по ней учиться читать сейчас? Не обязательно ждать долго-долго?
Женщина приветливо улыбалась, ласково поглаживая рукой свой живот. Асмейцы посмотрели на нее удивленно, но без злобы. Почему женщина была уверена, что у нее родится именно мальчик, было непонятно. Но лицо ее излучало уверенность не только в том, что это будет сын, но и в том, что с ребенком непременно будет все хорошо. Временную растерянность Веры женщина расценила по-своему:
– Нет-нет, вы не думайте. Я сберегу книгу, обещаю вам. И мальчика своего научу ее беречь. Дайте, пожалуйста.
Вера положила в протянутые руки женщины коробку, и та быстро притянула ее к себе, прижала к животу и стала поглаживать, улыбаясь чему-то своему, непременно доброму и хорошему.
– Мам, я тоже хочу эту книжку. Попроси у тети, мам. Колька обещал научить меня читать, но Кольки больше нет. Попроси, мам.
Вера, не дожидаясь, пока женщина решится, сама достала из рюкзака «Начала» и протянула книгу матери мальчика. Но малыш, испугавшись, что мама не захочет взять или тетя передумает отдавать книгу, сам выхватил ее из рук Веры.
– Знаете, я не успела выучить до конца Поэму Знаний, а все из нашей бригады погибли. Я бы тоже взяла одну – это ведь что-то вроде Поэмы Знаний? Так ведь?
– Любопытная вещица, я бы приобрел один экземплярчик, – поддержал инспектор маленькую диггершу.
Вскоре десяток экземпляров разошлись по рукам этих людей. Они не спешили прятать их за пазухи, в свои мешки и чемоданы. Они внимательно рассматривали чеканку коробки, открывали крышку, перелистывали необычные страницы. Они даже делали редкие комментарии, в общем-то, одобрительные.
Кто-то из них вскоре умрет или погибнет. Кто-то разуверится и в бешеном приступе начнет выдергивать каждую страницу «Начал», а потом с садистским наслаждением рвать их на мелкие кусочки. Кто-то злобно выбросит книгу после того, как ее не удастся обменять и на кроху пищи. Это будет потом. А сейчас эти люди на мгновение стали единой общностью, почти что тайным орденом, которому поручено вынести в грядущее эти шкатулки с сокровенными знаниями.
Почти год Вера не покидала Резервацию. Жизнь в относительном спокойствии, малоподвижности, под заботливым наблюдением Джессики, пичкавшей ее своими новыми фармакологическими изобретениями, создала иллюзию того, что она почти здорова. Насколько эта убежденность не соответствовала действительности, Вера почувствовала в этой своей вылазке во внешний Муос. Она очень быстро уставала, ноги стали неимоверно тяжелыми, и порой Пахе приходилось ее едва ли не нести на руках. После нескольких сотен шагов у нее давило в груди и невыносимый шум в голове заставлял ее чаще останавливаться, чтобы присесть, а то и прилечь. Она чувствовала себя старухой, а впрочем, внешне она такой и становилась.
И все же сквозь шум в голове она услышала то, чего не почувствовал вполне здоровый Паха. Дав знак, она указала ему идти вперед, а сама застыла в нише туннеля. И вскоре услышала сзади едва слышное шуршание диггерской походки, вернее, это была походка кого-то, старающегося быть похожим на диггера, или же начинающего диггера.
Так и есть! Она перехватила потянувшуюся к единственному секачу руку одноглазой девчонки и прижала ее к стене.
– Следишь?
Перепуганный подросток хлопал длинными ресницами своего единственного глаза:
– Нет… То есть да…
– Зачем?
– Возьмите меня с собой.
– Зачем?
– Не знаю, просто я хочу быть с вами.
– Почему?
– Потому что вы делаете правильно.
– Что правильно?
– Ну, эта книжка… Я тоже хочу так, как вы… Ради будущих поколений…
Эта маленькая калека отнюдь не добавляла им бонусов в выживании. Можно было представить, что сказали бы мавры, приведи она в Резервацию еще и эту девочку. Но этот большой серый глаз светился такой надеждой. Она напомнила Вере ее саму много лет назад, ищущую Истину в потемках. Верино замешательство девочка расценила как шанс:
– И вы не думайте, что я вам обузой буду. Я же диггер и многое могу – я сильная. И на глаз не смотрите, я его не просто так – в бою потеряла. В неравном бою. До конца дралась.
– А секач куда подевала, сильный диггер? Ведь диггер с одним секачом – не диггер. У меня их, например, два, как положено.
Вера достала свои два зачехленные секача. Девочка виновато потупила взгляд, жалобно чмыхнула носом, но не заплакала.
Направляясь дальше, Вера спросила:
– А имя у тебя, диггер, есть?