Притащили стол, застелили его сукном, положили Библию. Он взял листок с заранее приготовленным текстом присяги и начал читать, положив руку на книгу. Буквы скакали перед глазами, руку жгло – не выходили из головы слова Джессики насчет воздаяния и покаяния. Его сверлила ужасная мысль о том, что написанное в книге, на которой он держал свою руку, может оказаться правдой. Текст длинной присяги он читал сбивчиво и невнятно. Подняв глаза, он увидел, что никому не интересен этот придуманный им фарс. Все смотрят на поваров, выкладывающих дымящийся картофель из чанов в огромные миски. Кто-то не выдержал и подбежал к столу, схватил миску, начал хватать картофелины и, обжигаясь, запихивать их в рот. Увидев это, один за другим люди срывались с мест и, не обращая внимания на своего нового Кинга, сумбурно читающего присягу, бежали к еде. Прервав чтение, Бил пытался остановить их:
– Назад, уроды! Все в строй!
Но его никто не слушал. Они толкались, дрались, разбрасывая картофель. Никто не обращал внимания даже на детей. Кто-то зацепил один из чанов, и кипяток ошпарил двоих или троих мавров. Они кричали, но никому до них не было дела. Едва насытившись, мавры потянулись к спирту и стали пить его прямо из бутылей.
Еще вчера утром эти люди стояли в очереди за скудным пайком – каждому выдавался черпак похожего на жижу пюре из картофеля с перетертым лишайником. Но тогда в очереди они оставались людьми. А потом, придя в квартиры и превозмогая голод, они вылавливали ложками в своих мисках самые сытные комочки и перекидывали их в миски своих детей. Теперь же им было наплевать на детей, каждый думал лишь о насыщении своей утробы.
Видя это, Бил пришел в ярость. Он с ненавистью смотрел на этих людей, благодаря ему за час скатившихся до уровня животных. Только Джерри и еще двое его соратников оставались рядом, и то нетерпеливо посматривали на «пирующих». Остальные повстанцы и даже дозорные с кордонов теперь ползали в общей толчее, боясь упустить свой кусок.
Бил со злостью отшвырнул лист с так и не дочитанной присягой и ударом ноги перевернул стол с Библией. С ненавистью он бросил взгляд на связанных людей Эрика. По его изначальному плану коронация должна была закончиться присягой подданных. И приближенным Эрика он великодушно даровал бы жизнь, если бы они публично отреклись от старого Кинга и принесли присягу ему. Но коронация была сорвана, а значит, и процедура помилования в том виде, как ее представлял себе Бил, стала неосуществимой.
– Кончайте этих, – отдал он команду Джерри, кивнув на связанных, и, не дожидаясь исполнения приказа, подошел к ползающим у еды, вырвал у одного из них недопитую бутыль со спиртом, у второго – остатки окорока, пошел в апартаменты Кинга и уселся на пол, прислонившись к кровати, на которой остывала убитая им Джессика…
Обильная пища, да еще и запиваемая крепким спиртом, для отвыкших от этого желудков была сродни отраве. Уже через час появились первые признаки того, что предсказывала Джессика: одних тошнило, кого-то мучил нестерпимый понос, половина поселян ходили или ползали, согнувшись от острых желудочных спазмов. Одна мулатка трясла свою маленькую дочку, сердце которой не выдержало резкой нагрузки на желудок. Но для многих эти муки были еще впереди – они доедали то, что осталось в мисках и прямо в чанах, а некоторые ползали по полу и соскабливали растоптанную картошку, запивая все спиртом.
Никто не заметил, как не участвовавшая в этих адских оргиях Линда, придя в себя, что-то сказала Хынгу, и тот побежал во второе поселение Резервации. Он беспрепятственно открыл дверь, потому что постовые уже давно были в холле. А через два часа объединенная дружина второго и третьего поселений вступила в холл, наполненный смрадом спирта, перегара, рвоты и испражнений. Вокруг лежали и ползали по полу опьяневшие и мучающиеся от болей в животах мавры. На ногах были только Бил, Джерри и еще один мавр, они забаррикадировались в апартаментах и отстреливались из арбалетов. Вице-кинг не стал тратить силы на них, в дверной проем полетели бутыли с недопитым спиртом, а затем несколько горящих стрел. Вскоре обгоревшего несостоявшегося Кинга подвесили под потолок вниз головой. Всех повстанцев ожидала та же участь. Несколько человек умерли за сутки от переедания и отравления спиртом. Первое поселение Резервации сейчас выглядело, как обиталище мертвецов. Мавры боялись подымать глаза друг на друга: они сидели по углам, почти не разговаривали и не ходили. Еще вчера их терзал голод, но у них был мудрый кинг, талантливый врач, сильные защитники, любимый их детьми учитель. У них были семена для следующего урожая. У них было гордое единство народа, который многое вытерпел и готов перетерпеть еще больше. Наконец, у них была вера в Бога, унаследованная от предков-протестантов, у кого-то – искренняя, у кого-то – формальная, у кого-то – переполненная сомнениями, но все же вера, так или иначе дающая надежду на благополучие в жизни и положительный ответ после смерти. Теперь у них не оставалось ничего: своим трусливым молчанием этой ночью, предательским переступанием через трупы убитых и животной уступкой своим инстинктам они уничтожили все, что имели. И впереди им не виделось ничего, кроме позорной медленной смерти…
– Вэра, крэп’итэсь. Ид’итэ со мной на Пов’ерхност. Ю, солджэ Паха, ользоу…
Едва двигая ногами, Вера прошла за вице-кингом и его сопровождающим в дезактивационную каморку, где висели костюмы для выхода на Поверхность. Эти защитные одеяния уже сами едва не светились от радиации, но теперь это Веру совсем не занимало. Вице-кинг со своим адъютантом, Вера и Паха оделись и минут через десять шли по Поверхности. Была середина дня, но лучи солнца едва пробивались сквозь черные тучи и густую метель. Даже через прорезиненный костюм завывающий ветер пронизывал насквозь, как будто хотел выдуть из этих слабых человеческих тел их души. Утопая по колено в снегу, вице-кинг вел их к хозпостройке, в которой резерванты хранили сельхозинструмент. Две тени метнулись от постройки, как только люди приблизились к ней. Это были псы – они рыли подкоп, и явно их так привлекали не плуги, мотыги и тяпки. Злобно рыча, они отбежали прочь и уселись метрах в тридцати, терпеливо наблюдая за двуногими, которые отвлекли их от этого занятия.
Еще до того, как вице-кинг открыл замок на двери каморки, Вера уже знала, что там увидит. Ее ноги подкосились, и она упала на колени. Адъютант подхватил ее под руку и вернул ее невесомое тело в вертикальное положение.
– Са-ха! О Божа, Са-ха! Са-ра! О Божа! – это кричал Паха, первым вошедший в каморку.
От его вопля, казалось, затих ветер. Даже псы убежали за развалины, нутром почуяв, что кричащий с таким отчаянием человек трижды опасен. Адъютант почти внес Веру в каморку, так как двигаться она не могла.
По каким-то старым поверьям мавров, покойникам здесь не закрывали глаз. И теперь они смотрели на нее: Вячеслав, Джессика, Кинг Эрик, Саха и жена Пахи Сара. Смотрели без страха, без укора, а как бы с жалостью к ней, оставшейся в этом кошмарном мире. Паха, упав между Сахой и женой и обняв их задубевшие от мороза тела, причитал на белорусском языке, сотрясаясь от рыданий.
– Ми сп’ецально винесли их на Пов’ерхност, чтоб тела сохранились и ви могли проститься, – сообщил вице-кинг.
На Пролетарской Вера рыдала, как маленькая девочка. А сейчас ее словно выжгло изнутри. Плакать было нечем, да и незачем. Люди плачут, чтобы стало легче; чтобы хоть как-то облегчить тяжесть придавившего их несчастья и идти или хотя бы ползти по жизни дальше. А Вере идти дальше было некуда и от тяжести избавляться незачем. Мир опустел. Единственный источник тепла и света в этой ледяной Вселенной, единственная ее надежда и единственный ее смысл теперь сам стал таким же ледяным. Все вокруг потеряло реальность, и мир стал таким же призрачным, каким рисует его в своем воображении читающий мрачную книгу – отложил книгу, и нет этой временной реальности.
Вера не помнила, как мужчины вырубили в промерзшей земле братскую могилу, похоронили в ней убитых, а сверху поставили пять сделанных заранее деревянных крестов: два четырехконечных протестантских и три восьмиконечных православных. Она не помнила, как снова оказалась в поселении. Она почти не помнила поминок по убиенным, которые напоминали поминки по этому поселению, пока еще живому. Поминали водой с небольшой долей спирта, а закуски на столах не было вообще. В себя Вера стала приходить, лишь когда вице-кинг, отведя ее немного в сторону, завел с ней разговор не соответствующим произошедшим здесь событиям деловым тоном:
– Вам, Вера, совсем незачем уходить, оставайтесь со своими друзьями у нас. Вы и те, кто погиб, много сделали для нас, и я бы хотел, чтобы Резервация для вас стала домом. И не думайте, что мы предлагаем вам какую-то подачку. Нет, я предлагаю вам работу. Братья-близнецы на славу потрудились при обороне Резервации. Вы несколько отошли от боевой практики, но мавры были бы вам очень признательны, если бы вы возобновили то, что умеете делать лучше всего. После того, что произошло в первом поселении, я вынужден принять на себя обязанности Кинга и восстановить порядок. Да, нападения извне почти прекратились. Но теперь первое поселение становится для нас головной болью, потому что прокормить его мы не сможем, а вы сами видите, какую опасность представляют голодные люди. Я предлагаю вам возглавить и обучить дружину второго поселения, а Саху направить в третье. Тогда мы сможем высадить картофель и убрать урожай, а следующей весной вернуться в исконную Мавританию, в добротные удобные бункеры с прекрасными полями на Поверхности. Мы не знаем, от кого нам придется оборонять свой урожай летом и с кем нам придется встретиться при совершении зимнего перехода, но с вами наши шансы на успех этих предприятий увеличиваются.
Если бы Вере не было так плохо, она засмеялась бы вице-кингу в лицо. Нет, безумие в Резервации не прекратилось, оно только в самом разгаре. Не успели избавиться от одного узурпатора, и вот уже появился другой «вынужденный принять на себя обязанности Кинга». Конечно, иметь под боком двух преданных бывших убров любой власти не помешает. Нет сомнений, что кормить ее и Саху будут с королевского стола, лишь бы они поддерживали внутри порядок и не дали возможности повториться тому, что случилось с прошлым кингом. Новоиспеченный предводитель уже вычеркнул из списка живых обитателей первого поселения, он даже не ставит на повестку дня вопрос о помощи этим несчастным, обреч