Жужжание возобновилось и стало еще интенсивнее. Лязгнул отодвигаемый засов. Митяй толкнул дверь. Прямо в глаза ему светил фонарь, укрепленный на строительном шлеме мужчины лет сорока. Двумя руками мужчина держал приподнятый меч, готовясь нанести удар. Луч фонаря Митяя осветил стоявших рядом с мужчиной женщину, мальчика лет двенадцати и девочку помладше. Они решительно держали копья, готовые к бою.
— Я пришел с миром, — сказал Митяй, бросая на пол меч и показывая разряженный арбалет на культе.
— А вы все приходите с миром, а заодно и с гнидами своими. Ну что ж, заходите по одному, познакомитесь с семьей Страпко. Мы не такие, как Липские, будем драться.
— Я не ленточник. Можете проверить меня. Видите — я без оружия.
— Тогда ползи сюда на коленях!
Поборов свою гордость, Митяй лег на пол, по-пластунски подполз к главе семьи и покорно лег на бетонный пол. Тот приставил к его шее острие меча — Митяй не отреагировал. Страпко-старший начал давить — Митяй лежал. Страпко стал давить сильнее.
— Э-э-э, зарежешь так, — не двигаясь, сказал Митяй.
— Да, блин, — задумался Страпко-старший, — ленточник бы уже прыгал как ошпаренный. Но, кто там вас знает, может, вы уже научились терпеть это.
— Па! А ты ему перережь шею. Если червячка не увидим — значит не ленточник, — добродушно посоветовала девочка.
— Да цыц ты, нехристь малолетняя! То ж человек живой! — прикрикнул мужик.
Он присел и стал рассматривать шею. Из ранки от острия меча сочилась кровь. В остальном состояние шеи Митяя Страпко-старшего удовлетворило.
— Не-а, видать, не ленточник. Ладно, брат, вставай. Ты уж извини — времена такие. Мы тут последние остались в округе. Всех наших ленточники того: кого повырезали, кого силой забрали, а кто и сам согласился с ними уйти. Меня Михайло звать, а это жена и дети мои, значит.
Митяй поднялся. Теперь он видел, что от шлема Михайло шел провод. Он заканчивался метрах в трех за его спиной — там был установлен велопривод к динамо-машине, который усиленно крутил еще один мальчишка, лет восьми. Страпко снял шлем с фонарем, положил его, что-то переключил, фонарь на шлеме погас, и вверху зажглось несколько лампочек.
Домом и фермой семье Страпко служил бывший канализационный колодец. Десятилетия назад во время дождя сюда с городских улиц сбегала дождевая вода. По трубе, через которую приполз Митяй, она стекала в главный канализационный туннель. Перед Последней Мировой канализационные колодцы также переделали под мини-убежища. При необходимости обычный решетчатый люк снизу подпирала герметичная металлическая плита с окном из тугоплавкого полимерного стекла, приводимая в движение электроприводом.
Выходцы с Украины, Страпко относились к территории Вест-Гейт и формально подчинялись Америке. Особых проблем с властями после утверждения губернатором Заенчковского-младшего они не знали. В колодце были установлены обычные для этой части Муоса ящики с землей, уходившие вверх — под самое окно-люк. Этому люку повезло — его не завалило сверху во время Удара. Днем через мутное стекло сюда проникал свет. Правда, для оранжереи его не хватало, поэтому в убежище круглосуточно горели лампы, питаемые от двух ветряков, установленных где-то наверху. Для того чтобы очистить стекло от скопившейся грязи и наладить ветряк, приходилось один-два раза в год выходить наверх в самодельном противорадиационном костюме. Худо-бедно Страпко снимали со своей оранжереи по два урожая в год. Этого хватало, чтобы прокормиться и использовать излишки для обмена с торговцами. Иногда подкармливались слизнями, которых собирали на дне канализационного туннеля.
Но последнее время участились набеги ленточников. Потом сломался генератор одного из ветряков, а мощности второго было мало, чтобы дать достаточно света всей оранжерее. Торговцы перестали заходить сюда, а сами они боялись идти в Вест-Гейт — дорогу туда знал только отец, а если он не вернется — погибнет вся семья. Да и не было излишков, которыми можно заплатить за починку динамика. Прошлый урожай они съели, до созревания нового при таком свете оставалось ждать не меньше месяца. Выходить в туннель за слизнями также было опасно — в любой момент могли напасть ленточники. Так случилось с семьей Сусловых, которые жили тремя колодцами дальше. Страпко терли молодые побеги пшеницы и ели их, почти не утоляя голод.
Но страшнее голода для них было «обращение» ленточниками. Защищаться им было почти нечем: арбалеты они давно поменяли у соседей на еду. Остались только меч и копья.
— Только на Бога и надеемся, — закончил, вздохнув и перекрестившись, Михайло, глядя на собравшихся в его тесном жилище бойцов. Его жена и дети, как по команде, также перекрестились.
Они переночевали прямо на полу между ящиками под тихое и уютное жужжание велопривода. Утром, когда уходили, Митяй молча раскинул на полу плащ-палатку Ментала, которую зачем-то таскал с собой. Затем он открыл свой вещмешок, достал оттуда добрый кусок окорока, штук десять печеных картофелин и положил их на плащ-палатку перед Страпко. Бойцы один за другим стали доставать из своих вещмешков печеную и сырую картошку, вяленое мясо, сушеные грибы, тушенку, сухари. На плащ-палатке уже лежала внушительная горка продуктов, которые должны были помочь этой семье дожить до нового урожая. Женщина плакала, шепча: «Спаси вас Господи…». Дети с жадностью смотрели на сокровища, не смея ничего взять без разрешения родителей. Потом Митяй положил рядом с продуктами два арбалета и штук двадцать стрел, оставшихся от убитых бойцов. Даже Расанов расчувствовался — подарил хозяину пистолет ПМ с двумя обоймами патронов, пояснив:
— Чтоб защищались. Или обменяете на что-нибудь… Только с дверью вам надо что-то сделать — слышно больно издалека.
У решительного и смелого украинца Михайлы затряслись губы:
— Спасибо… Боже, да зачем вам мое «спасибо»?! Я по гроб жизни не откуплюсь от вас… Я должник ваш, хлопчики вы мои… Митяй, ты прости меня, Бога ради, что встретил так тебя не по-христиански…
Они вышли в канализационный канал и уверенно направились на юго-запад. Михайло подробно объяснил бойцам дорогу на Нейтральную. Все семейство Страпко вышло их провожать.
За три часа они без происшествий добрались до бокового ответвления канализационного туннеля. Это было то ответвление, которое вело на Нейтральную. Перед тем как в него войти, сделали привал, как всегда, выставив с двух сторон дозорных. Остальным разрешалось отдохнуть, сидя или лежа на грязном бетонном полу туннеля.
Вдруг они услышали детский крик — это кричала Майка. Крик доносился из глубины канализационного туннеля, где они недавно шли. Пока бежали, дозорный-уновец испуганно объяснял:
— Она пописать попросилась. Я ее отпустил. Фонарем не светил — хоть и ребенок, но ведь девочка, неудобно как-то. Потом вдруг она закричала — уже где-то далеко.
Крик Майки то прерывался, то звучал вновь — сдавленно, как будто кто-то пытался зажать ей рот. Тот, кто тащил девочку, явно бежал, но не так быстро, как бойцы. Свернув в боковой проход, они внезапно оказались в довольно большой комнате. Это было подвальное помещение какого-то предприятия, раньше использовавшееся под склад или цех. Теперь здесь было пусто. Странно, что его до сих пор не заселили. Оказавшись в центре этого помещения, отряд остановился, думая, куда бежать дальше. Кроме маленькой двери, через которую они вбежали, в помещение вело двое больших производственных ворот — в торцевых частях подвала. Майки здесь не было, и она уже не кричала.
Вдруг и одни, и другие ворота скрипнули, резко распахнувшись. Через них, а также через дверь, в которую они только что вбежали, в помещение входили люди: мужчины, женщины, дети. Вскоре их набилось в подвал не менее сотни. Они подходили все ближе, плотно обступая отряд. Бойцы поняли, что оказались в западне, и стали кругом, спина к спине.
Разумеется, незнакомцы были ленточниками. Их выдавал рассеянный взгляд, несколько замедленные движения и отсутствие даже попыток выглядеть аккуратными, у многих на лице сияла совершенно неуместная в этот острый, напряженный момент улыбка… Радист содрогнулся.
Из толпы вышел мужчина — старый, хромой и явно нездоровый. Он заговорил:
— Ну что ж, несчастные, мы долго вас ждали. Вы знаете, кто мы, мы знаем, кто вы. Я — Миша, носитель Третьего Прародителя. Мне выпала честь удостоиться неземного счастья, которым я хочу поделиться с вами. Сложите свое оружие, покоритесь. Я обещаю безболезненные операции, после чего вы тоже познаете счастье быть носителем Хозяина. А одному из вас, возможно, выпадет всечудесное блаженство стать носителем Третьего Прародителя. Я познал в своей жизни неисчерпаемую любовь, и теперь мне пора уходить. Я уйду — но в этом мире останется моя любовь к моему Хозяину…
Его речь прервал Лекарь:
— Вот дебил! Все поняли? Он предлагает нам воспылать любовью к глистам, которых они вскармливают. Я вот сейчас твоего хозяина отстрелю вместе с твоей замороченной башкой!
По толпе ленточников прокатился ропот негодования. Их лица перекосили гримасы злобы. Некоторые ступили через условный круг, желая быстрее расправиться с оскорбителями. Миша, испугавшись угрозы Лекаря, отошел в толпу и кричал уже оттуда:
— Меня не удивляют твои слова, несчастный! Хотя ими ты очень оскорбил согревающего меня своей любовью Третьего Прародителя. Посмотри вокруг: все эти благородные, которых ты видишь здесь, когда-то тоже не хотели быть носителями. — Толпа почти синхронно закивала головами, кто-то выкрикивал: «Да-да!». — Но спроси у любого из них, какая жизнь им больше нравится: та, которая была до появления Хозяев, или та, которая у них сейчас. — Из толпы уверенно закричали: «Сейчас!!!» — Вы слышите? Не могут же все ошибаться, подумайте об этом! Я не прошу вас ни о чем. Через пару дней вы так или иначе все будете согреты любовью Хозяев. Я предлагаю вам сложить оружие, чтобы не причинять вреда Хозяевам, которые живут в телах этих благородных.