Игорь сам вынес Анну и положил на столешницу для отпевания усопших. После панихиды к нему подошел отец Тихон.
— Чего ты не пришел ко мне? Десятый день уже.
Радист молчал, ему было не до решения глобальных вопросов. Он и вправду забыл, что сегодня был последний день второго срока послушания. Старец, видя настроение Радиста, сказал:
— Ладно, освободишься — заходи. Я думаю, ты уже готов получить ответы.
Игорь с грустью посмотрел на палатку тяжело больных — он не знал, как им сообщить о своем уходе. Это противоречило здравому смыслу, но он по-настоящему привязался к этим людям. И он, неожиданно сам для себя, выпалил:
— Отец Тихон! Я понял! Я — никчемный, эгоистичный болван, возомнивший себя Присланным. Я хочу… остаться в монастыре.
Монах помолчал, взглянул на него пристально.
— В монастыре тебе остаться нельзя… Пока — нельзя. Ты еще не сделал того, что должен сделать. И ты не выполнил свою клятву.
— Откуда вы знаете про мою клятву?
— Я знаю о тебе больше, чем ты сам о себе знаешь… Тебе предстоит трудная задача. Ты соберешь народы Муоса и поведешь их биться с ленточниками. А там пусть будет так, как поется в Поэме диггеров: «…и тогда посмотрит Бог — нужен ли ему Муос».
— Как я их поведу? Я не солдат. Я не умею драться.
— В твоей слабости — твоя сила.
— Не понимаю.
— Ты был среди своих самым слабым, но ты единственный, кто остался жив. Ты не умел драться, но дошел до цели. И ты никого не убил, я это вижу: на тебе нет крови.
Радист как-то не задумывался об этом раньше, но старец был прав: он прошел столько кровавых боев и смертельных опасностей, но ни разу никого не убил: ни человека, ни зверя. А отец Тихон продолжал:
— У тебя чистая душа, но ты был не готов к испытаниям. Трудности, боль, гибель друзей и близких закаляли твою душу, и она стала кремнем добра и справедливости. Тебе трудно это принять, но гибель Светланы дала твоей душе главный толчок к преображению… Не спеши возражать. Я вижу, что она для тебя значила. Но подумай сам, остался б ты в Муосе, если бы Светлана не погибла за тебя? Думаю, нет. Ты бы улетел, надеясь, что еще вернешься за ней. Ты еще молод и не знаешь: шанс что-то сделать дается один раз. Все шло к тому, к чему должно было прийти. И вот ты в монастыре. Я увидел тебя и понял, что ты — Присланный, о котором говорится в предсказании. У тебя для этого есть все и недоставало только одного — любви к людям. Ты делал все в память единственного дорогого тебе человека — своей девушки. Этот порыв прекрасен, но ненадежен. Поэтому я и отправил тебя в палатку сестры Марфы — на самое дно нашей несчастной жизни. Туда, где страдания и боль наиболее остры, где жизнь наиболее близка к смерти. Где ты должен был сломить свою гордость и полюбить тех, на кого страшно смотреть. Ты выдержал это испытание, и теперь я уверен: именно ты — Присланный. А то, что не умеешь драться, — не беда. Найдутся и те, кто умеет драться, и те, кто научит тех, кто не умеет. Сам же ты пойдешь к цели не с мечом, а со словом. И да поможет тебе Бог!
В ворота Октябрьской постучали со стороны Большого Прохода. Стражник УЗ-6 открыл смотровое окно и произнес:
— Что это за…
— Здравствуй, солдат. Оставь бранные слова и впусти воина Христова.
Немного озадаченный таким обращением, стражник, посовещавшись с напарником, поднял ворота. На станцию вошел молодой инок. Он был в рясе с капюшоном, надвинутым на лицо. В руке пришедший держал посох.
Войдя, инок осмотрелся и произнес:
— Да хранит Бог вашу станцию!
Было самое утро, как раз после подъема. Людей на станции было много. Некоторые из слышавших благословение с любопытством стали подходить к страннику.
Стража на воротах заволновалась, но, увидев, что администратор станции Гончар тоже наблюдает из окна своей квартиры, интересуясь происходящим, немного успокоилась и не препятствовала собираться народу, явно ожидающему от инока каких-то вестей.
Инок сам подошел к офицеру, откинул капюшон, обнажив шею. Офицер промямлил что-то, как будто извиняясь, но при этом затылок незнакомца осмотрел с предельной внимательностью.
На станции было тревожно. С Немиги и других американских поселений шли беженцы, которые рассказывали про творящиеся там беды. Пытались под видом беженцев пробраться и ленточники, но их выявляли. Паники пока не было, однако укоренялось то напряженное состояние, когда люди боятся думать о завтрашнем дне и вздрагивают при каждом подозрительном звуке со стороны туннелей.
Кроме приносящих дурные вести американцев, на станции стали появляться диггеры. Раньше они сторонились метрошных поселений, а теперь приходили сами, рассказывали новости, говорили о «землянах» и Присланном, который «мечом и правдой добьется победы». Бдительных офицеров внутренней безопасности это настораживало, и они решили доложить о «сепаратистских призывах» диггеров Буковскому. Но тот сердито посоветовал им лучше заняться ленточниками. После этого диггеры посещали Центр почти беспрепятственно.
А вот священнослужители были здесь редкими гостями. Атеистическое руководство Центра считало их «бесполезным отвлечением от важных задач». Инока бы тоже не пустили, но стражники решили, что человек, в одиночку одолевший Большой Проход, наверняка пришел неспроста и заслуживает, чтобы его выслушали.
Инок медлил. Было видно, что он собирается сообщить что-то важное. Наконец странник начал:
— Я вижу, братья и сестры, что сердца ваши переполнены тревогой. И тревога ваша не напрасна. Ленточники захватывают дальние американские поселения и штурмуют Немигу. Я был там недавно. Люди отчаянно дерутся, но силы не равны. Они молят о помощи. Если весь Муос им не поможет — Америка падет и станет территорией ленточников. Есть среди вас кто-нибудь, кто сомневается в этом?
Толпа молчала, и инок продолжил:
— Да, мы все понимаем, что Америке не устоять. А что будет потом? Ленточники одержимы идеей захватить весь Муос. Я был у них в плену и знаю об их планах не понаслышке. Поверьте, они не остановятся после захвата Америки. Следующая их цель — Партизанские Лагеря. Партизаны — храбрые отчаянные люди, но они понимают, что одни не смогут помочь Америке выстоять против армады ленточников. Но рано или поздно партизаны и нейтралы также станут ленточниками, и что будет тогда? Тогда придет ваш черед. Они мечтают захватить ваши ресурсы, у них уже распланировано, как ими распорядиться.
Кто-то перебил инока:
— Ленточники с нами подписали Пакт о ненападении. Они не могут его нарушить!
Пришедший спросил:
— Скажите, какой это по счету Пакт?
— Второй.
— А вы помните, что было написано в первом?
— Ленточникам отходят Независимые Станции Востока…
— …А Америка, партизаны, нейтралы и Центр остаются в тех границах, в каких существуют на момент подписания Пакта. Ленточники нарушили первый Пакт! Точно так же они нарушат и новый. Они неизбежно начнут войну с Центром. Но это будет недолгая война: Центр к тому времени станет одиноким островом, осаждаемым ленточниками. И в их рядах уже будут обращенные американцы, нейтралы и партизаны. А ведь вы знаете, как те умеют драться. Выстоит ли тогда Центр?
Тот же человек с нашивкой УЗ-6 язвительно спросил:
— И что ты предлагаешь? Объединиться с голодранцами-партизанами и с американцами, которым никогда нельзя было доверять? Ну, даже если и так, то выходит — наших объединенных войск не хватит, чтобы победить ленточников?
— Братья и сестры! Бог создал прекрасный мир, который самые старые из вас еще помнят! Он создал людей равными. Но люди стали делиться на богатых и бедных, правителей и подчиненных, сильных и слабых, бороться за власть. После Катастрофы мир, к сожалению, не изменился. Поэтому мы с вами и стоим сейчас на краю гибели. У нас есть шанс спастись, но для этого надо объединиться, надо признать других равными себе, отказаться от кастовой системы. Неужели вы считаете нормальным позорное разделение вашего общества на уровни значимости? Будьте свободны! Вам предстоит великая святая битва с настоящими врагами человечества!
Администратор станции Гончар, до которого дошло, что это призыв к свержению существующих порядков, крикнул из окна своей квартиры:
— Взять его под стражу!
Несколько солдат приблизились к иноку, но он спокойно сказал:
— Дайте договорить Присланному, а потом делайте, что считаете нужным.
Солдаты остановились. По толпе пробежали удивленные возгласы:
— Присланный?! Это — Присланный?! Не может быть!..
Солдаты неловко переминались, не зная, что делать. А инок продолжал:
— Ничего не бойтесь. Вам поможет Бог и «земляне»!
— «Земляне»? А где они, эти «земляне»? В бабских россказнях?
— «Земляне» среди вас. И каждый, кто хочет, может к ним присоединиться. А теперь я говорю: «земляне», подойдите ко мне!
На станции воцарилось гробовое молчание. Даже выбежавший из своей квартиры администратор остановился как вкопанный.
У Сергея, которого здесь назвали Сериком, перехватило дыхание. Его недавно повысили до УЗ-4 и назначили командиром всего войска станции. Сейчас он должен был принять решение.
…Четыре года назад, когда он еще был рядовым стражником на воротах в Большой Проход, он обратил внимание на девчонку, постоянно ходившую с партизанскими обозами. Она ему приглянулась. Девчонка была бойкая, стреляла в него глазами и давала понять, что он ей нравится. Перекинулись парой слов. Другие стражники стали подначивать Серика: мол, чего теряешься, сама рыбка в руки плывет. Однажды он осмелел и пригласил ее в свою квартиру.
Купчиха согласилась. Серик, несмотря на показную смелость, комплексовал с девушками, стесняясь своего рыжего цвета волос и конопатого лица. Стыдно сказать — он даже никогда не целовался. Поэтому, пока вел партизанку к своей квартире, он робел и не знал, что будет там делать с этой бойкой красоткой. Но все повернулось неожиданно. Как только они заставили картоном дверь, Купчиха посерьезнела, села напротив Серика и шепотом начала ему объяснять, почему она хочет с ним познакомиться…