Гигантская мокрица — первой. Остальные — за ней, по ней, под ней, мимо нее…
Бур углубился в стену. По стене пошли трещины. Но живой ком уже накрыл машину. Ком обрастал все новыми и новыми тварями, выползающими из темноты. Клубок больших и маленьких существ погребал под собой и комбайн, и людей в комбайне.
За сплошным месивом жутких копошащихся тел Илья уже не видел ни бура, ни даже света прожектора. Теперь он сверлил вслепую.
Снова стонало железо. Опять трескалось многослойное ударопрочное стекло. Снаружи скрежетало, царапалось, билось, шипело, клекотало, свистело…
Машину трясло и раскачивало, будто руки невидимого великана ворочали комбайн из стороны в сторону, пытаясь выдрать его из стены, как гнилой зуб из десны.
Но стена уже рас-сы-па-лась…
То, что стена рухнула под их напором, Илья понял по резкому рывку вперед. Комбайн вместе с облепившими его тварями вдруг подался в пустоту. В тот же миг из разверзшейся перед ними бреши хлынула вода.
А уже в следующий миг бур наткнулся на какую-то новую преграду — большую, мягкую и податливую. Сверла и резцы вошли в нее с влажным чавкающим звуком. Но едва это случилось, как неведомая сила подхватила живой клубок, в центре которого находилась работающая машина. Выворотила его из пробитой бреши, приподняла, перевернула, перебросила…
Бур взвизгнул, царапнув обо что-то твердое и прочное. Илью швырнуло на Сапера. На мгновение кабина оказалась внизу, а гусеницы вверху. Потом комбайн грузно, как тяжелый железный шар, перекатился набок. Падение и сильный удар стряхнули с него большую часть «живности». Но и машине досталось тоже.
Двигатель заглох. Бур отключился. В кабину посыпались истрескавшиеся и разбитые стекла. Налепленные на пленку, они звенящими лохмотьями вываливались из креплений.
Чудом уцелела и не погасла фара-прожектор. В ее ярком свете Илья увидел, что происходит снаружи.
Сапер не обманул: они находились на Ворошиловской. В самом центре муранчиного логова.
Воздух на станции был влажный, пропитанный острым запахом муранчи. Сверху текло и капало. Внизу блестели лужи и струились ручейки.
Перевернувшийся комбайн лежал у края платформы. Рядом, на путях, ворочалось, содрогалось и дергало короткими толстыми лапами, похожими на кривые пеньки и коряги, раздувшееся тело — черное, щетинистое и блестящее от влаги, с глубокой рваной раной на боку.
— Ухш-шух-ухш-шух. Ухш-шух-ухш-шух. Ухш-шух-ухш-шух… — издавало оно стоноподобные звуки.
Гора колышущейся, истекающей густой слизью-кровью плоти принадлежала существу настолько огромному, что по сравнению с ним даже гигантская подземная мокрица казалась карликом.
Муранчиная матка… Теперь Илья видел ее вблизи.
Судя по всему, когда комбайн прорубился к станции, бур сильно поранил «королеву», и та попросту выпихнула машину вместе с прицепившимися к ней тварями из своего лежбища.
В освещенный фрагмент пространства попала также широкая брешь, через которую на станцию теперь сплошным потоком валила подземная «живность».
Разглядел Илья и кое-что еще. На стенах, на сводах, на колоннах и на платформе, среди луж и потеков влаги, белели прилепленные друг к другу пухлые мешочки овальной формы. Что это такое, догадаться было нетрудно. Куколки. Муранчиное потомство…
Несколько куколок было раздавлено комбайном. Монстры подметро с жадностью набросились на яйца муранчи. Они с одинаковым аппетитом пожирали и лопнувших куколок, и еще целых. И не только их. Илья увидел, как раненая мокрица, отцепившись от комбайна, прямо с платформы принялась вгрызаться в сотрясающееся тело муранчиной «королевы».
Мокрица делала то, чего не удалось Казаку. Она убивала матку.
— Ухш-шух-ухш-шух. Ухш-шух-ухш-шух. Ухш-шух-ухш-шух… — гулко и утробно стенала «королева».
Разумеется, муранча яростно атаковала вторгшихся в ее владения чужаков. А муранчи здесь было полно. Она была здесь просто в немыслимых количествах.
— Чири-хи-чири-хи… Чири-хи-чири-хи… — Беспокойный и устрашающий стрекот несся со всех сторон. Шуршали крылья, скрежетали лапы, мелькали тени.
— Рух-рух-рух-рух. Рух-рух-рух-рух… — Одни твари сыпались сверху на других.
Из метро подтягивалось подкрепление. Муранча защищала свою территорию, свою матку и свое потомство.
А пришельцы из глубин все лезли и лезли через разрушенную стену на острый муранчиный запах, на шум разворошенного муравейника и на яркий свет фары-прожектора.
Под сводами Ворошиловской разворачивалась невиданная битва.
Муранча вцеплялась в уродливые головы, хребты, бока, конечности и щупальца «живности». Кусала, жалила. Голодные подземные твари в свою очередь давили, ломали, рвали на куски и пожирали атакующих насекомых.
И все-таки муранча брала численным преимуществом. В этом муравейнике у «живности» не было шансов. Но и чувство самосохранения у нее, видимо, тоже отсутствовало напрочь. Все новые и новые монстры проталкивались в брешь и с ходу вступали в битву, перетекающую в пожирание погибших и заканчивающуюся собственной смертью.
Повсюду плескалась вода, кровь и слизь, хлюпали и бились в грязных лужах извивающиеся тела, лапы, хвосты, щупальца, хрустел хитин, сломанные конечности и муранчиные крылья. Твари наползали, напрыгивали и налетали друг на друга. Шипение, свист, клекот и стрекот чудовищной какофонией наполняли станцию и эхом разносились по примыкающим к ней туннелям.
А из туннелей валом валили свежие орды насекомых-мутантов. Не считаясь с потерями, муранча набрасывалась на каждую тварь, что выползала из-под земли.
Илья видел, как мокрицу, заживо пожиравшую «королеву», уже облепили со всех сторон. Мокрица клекотала. Ее единственный хвост судорожно дергался и подобно толстому кнуту перебивал муранчиные тела, срубал головы, крушил крылья и лапы. Но муранча, накрыв врага сплошным шевелящимся одеялом, уже рвала его раны, вгрызалась в панцирные пластины, впрыскивала яд под хитин.
Такого мокрица пережить не могла. Хвост-кнут дернулся в последний раз. Мокрица свернулась клубком и, кажется, сдохла. Но в раздувшееся жирное тело матки уже вгрызалась другая подземная «живность», ошалевшая от обилия пищи.
— Ухш-шух-ухш-шух. Ухш-шух-ухш-шух, — вздыхала и стонала «королева».
Муранча бросалась на чужаков. Подземные твари отбивались от муранчи. Яростная грызня продолжалась…
Битва тварей шла на полу, на стенах, на потолке. Всюду бурлило живое месиво. Трупы погибших и раненых существ покрывали Ворошиловскую сплошным ковром. Даже, пожалуй, коврами, настеленными уже не в один слой.
В какой-то миг Илье показалось, что в общей свалке о комбайне и о находящихся в нем людях забыли обе противоборствующие стороны. Но проклятая муранча словно подслушала его мысли. Скребущий звук сухих сильных лап по металлу возвестил о том, что двум людишкам, затесавшимся среди грызущихся чудищ, тоже несдобровать.
Высыпавшиеся стекла уже не способны были защитить кабину, однако разбитые окна оказались слишком малы для муранчи. Сразу покончить с людьми в помятой железной коробке она не могла. Большие — больше человеческой головы — жвалистые морды с выпуклыми глазами тупо тыкались в узкие отверстия пустых проемов. Мощные челюсти скрежетали о железо. Тянущиеся в кабину лапы выпихивали остатки триплексов и покачивались перед глазами, стараясь достать, подцепить, подтащить…
— Чири-хи-чири-хи… Чири-хи-чири-хи… — гремело над головой.
— Пистолет, Колдун! — сдавленно простонал Сапер. — Где пистолет?!
Где? Хороший вопрос.
Илья судорожно шарил в полутьме кабины, но лишь резал пальцы об осколки стекла.
Во время недавнего кульбита, когда комбайн кувыркнулся вверх гусеницами и грохнулся о платформу, оружие выпало у него из рук и где-то затерялось. То ли в кабине, то ли вовсе вылетело наружу…
— Колдун! Пистолет! — подвывал от ужаса Сапер.
Он тоже пытался нашарить оружие, но вдвоем, в тесноте положенной набок машины они лишь мешали друг другу.
«Вообще-то все это — никчемная мышиная возня, — подумал Илья. — Даже если удастся найти „макара“, несколько патронов не спасут их от смерти».
Однако изрезанные в кровь руки все равно упрямо шарили по стеклу. И…
— Вот он! — …нашарили.
Илья нащупал рифленую рукоять. Схватил оружие.
— А-а-а! — дикий вопль Сапера вдруг заглушил муранчиное «чири-хи».
Шипастая, покрытая редкими жесткими волосками лапа захватила прочный капюшон его сталкеровского плаща и рывком подтащила Сапера к разбитому дверному окошку. Затем уже другая лапа перехватила добычу поперек груди. И снова — первая. И опять — вторая. Муранчиные лапы загребали Сапера, словно скребки-захваты снегоуборочной машины.
Сапер бился, как рыба на крючке, но вырваться не мог.
Лапы прижали его к окну запертой двери. Наверное, так муранча уже могла достать до своей жертвы жвалами. Что-то чавкнуло. Хрустнуло…
Сапер затрясся всем телом и, выпучив глаза, жутко, на всю станцию, заорал. То ли жалили его, то ли жрали — не понять.
Что-то теплое, липкое брызнуло на руку с пистолетом.
— Стреляй, Колдун! — умоляюще прохрипел Сапер. — Стре-ляй!
Куда и в кого, он не уточнил. Да и не требовалось этого уже.
— Стреляя-а-а…
Илья навел ПМ на голову Сапера. Нажал на курок. Громыхнул выстрел.
Кажется, он попал прямо в раззявленный рот бывшего начальника Аэропорта.
Крик оборвался. Голова дернулась, заляпав всю кабину кровью и мозговым веществом. Видимо, пуля задела также и тварь, державшую Сапера. Муранчиные лапы разжались. Мертвое тело упало на Илью.
Содрогаясь от омерзения, Илья спихнул с себя труп. Затылок у Сапера отсутствовал напрочь, шея и плечи были сильно изгрызены. Кровь хлестала фонтаном.
Илья прислушался к своим чувствам. Месть свершилась. Так просто и так быстро. Одним нажатием на спусковой крючок. Да и месть ли это была вообще? Она, скорее, напоминала милосердное избавление Сапера от мук и никакого удовлетворения не принесла.