регенерировать. После каждого перерождения попадаю для того, чтобы привести себя в порядок, в один из тысяч вездесущих и удачно расположенных «Представительских туалетов класса люкс» от «Слэмми», кажется, давших буйный рост по всей стране. Должен сказать, люксовые придорожные туалеты — это гениальная идея. Вот почему «Слэмми» так давно считается самой инновационной компанией. Хотелось бы мне придумать такую идею. К счастью для меня, каждый раз после регенерации я нахожу новенькую трехдолларовую купюру от «Слэмми» — ровно ту сумму, что требуется на входе в стабильно ухоженный туалет. И очень радует, что никогда нет очереди, ведь все остальные, кажется, умерли.
«Когда времени больше нет, любая еда — быстрая. „Слэмми“ на завтрак, обед и ужин; теперь все едино».
Каким-то образом я прибываю через дым, огонь и вышеупомянутые тысячи перерождений к зеву огромной пещеры. Это поистине зев — пасть со слегка вытянутыми губами, словно она безмолвно насвистывает похоронный марш Шопена под руководством Элгара или украшает лик колоссального каменного Дональда Транка. Уверен, сюда вело бесконечное число маршрутов — точно так же, как в любое место ведет бесконечное число маршрутов. Правда в том, что любой маршрут приведет в любое желанное место, но некоторые маршруты прямые и требуют меньше энергии. Некоторые столь мучительны, что практически невозможны, хотя при бесконечном количестве времени и энергии на деле вполне возможны и они. Куда проще попасть в завтра, чем во вчера, но уверен, что — по крайней мере, в нынешней инкарнации мира — возможно и то и другое.
Неужели эта пещера — в Олеаре Деборд, той самой горе, что я некогда любил? Если так, она изменилась. Больше я ее не узнаю.
Вхожу я с трепетом — не только из-за омерзительного анусоподобного вида отверстия или опасения, что меня отвергнет бывшая возлюбленная, но и потому, что в детстве я случайно узнал о платоновской аллегории пещеры и пришел в ужас из-за мысли, что, возможно, я тоже узник, отвернувшийся от истины. Это одна из множества причин, почему, когда я впервые знакомлюсь с человеком или предметом, всегда оборачиваюсь. Я целиком предан полному пониманию всего и вся во всей полноте. Целиком. В голову приходит, что, по размышлении, может показаться достаточно ироничным то, как я нашел свое призвание в буквальном просмотре теней на стене (или, так сказать, экране), и не сходя с места я решаю, что впредь с этого момента, если мир вернется в узнаваемый вид, добавлю в свой процесс критики восьмой шаг: буду отворачиваться от киноэкрана и глядеть прямо в проектор.
Но пока что, хоть и испуганный, я чувствую потребность пройти через эти немые, свистящие, транковские губы в темный зев. Почему? Кто знает? Возможно, потому, что устал от этого нескончаемого цикла сгорания и перерождения. Впечатляет, спору нет, и я чувствую себя везунчиком, но сказать, что это подкашивает мораль, — ничего не сказать. Теперь я почти все время чувствую себя как при гриппе — и сложно не считать сопутствующим фактором то, что я все время горю. Внутри пещеры, в теории, хотя бы попрохладнее. Так что я рискую и вхожу.
Вау, ну и темнота. Я в панике выскакиваю и довольно неохотно сгораю. Снова переродившись и умывшись в ближайшем «Представительском туалете класса люкс» от «Слэмми», я сооружаю горящий факел из горящего факела, найденного на заброшенной и объятой пламенем факельной фабрике по соседству. В общем, сооружаю без труда. Когда вхожу вновь, в голове возникает мысль, что, возможно, внутри есть что-то страшное и это как раз оно, а не просто темнота, обратило бывшего меня в поспешное бегство. И все же я вхожу.
— Эй? — кричу я.
Мое «эй» возвращается минимум тридцать раз. Должно быть, это огромное место, либо стены здесь из высокоотражающего камня. Возможно, известняк. Или игнац. Игнац — это камень? Или, может, пещера просто наполнена дружелюбными Незримыми людьми с голосами, похожими на мой, и все со мной здороваются. Маловероятно, но нужно узнать. Мне довольно одиноко. Я спрашиваю в лоб:
— Вы кто?
Ко мне возвращается приблизительно тридцать «вы кто?». Возможно, не лучший вопрос, ведь можно представить, что это они спрашивают, кто я, или даже не хотят отвечать первыми. И, конечно, будь это эхо, результат стал бы тем же. Хотя надо сказать, как минимум в нескольких откликах «вы» как будто произнесли с ударением, что указывает на присутствие в пещере около тридцати Незримых людей. Может, отчасти это эхо, а отчасти — Незримые. Поделим пополам и скажем, что пятнадцать того и пятнадцать других. Я решаю попробовать еще разок.
— Я Б., — кричу я.
— Я Б., — доносится ответ.
Ладно, эхо.
Если только других не зовут точно так же Б. Конечно, совпадение неслабое, но Б. — распространенный инициал. Навскидку могу назвать Билли, Боба и Бретта, и это только мужчины (или трансмужчины). Не стоит исключать и группу женщин с контральто. И ведь не то чтобы у меня имя начинается на «X». Видимо, наверняка мне уже никогда не узнать.
— Блин, — говорю я в досаде.
Все остальные тоже говорят «блин». Или не они? Или не я? Возможно, я и есть эхо.
Я продолжаю путь, как мотылек на свет — или, в данном случае, во тьму. Летучая мышь, если угодно. Летучая мышь во тьму, раз они ночные животные. Инстинктивно прикрываю лицо свободной рукой. Ненавижу летучих мышей и переживаю, что они в меня влетят, привлеченные самой тьмой меня. Тут замечаю в отдалении тусклый свет. Что бы это могло быть? Я направляюсь туда, наконец-то как мотылек на свет, — страхи перед летучими мышами испаряются, как вода при испарении, — и вхожу в пространство, подобное собору, где сталкиваюсь лицом к лицу с тысячей Дональдов Транков, даже миллионом: они стоят лицом ко мне на трибунах и поют. У них ангельские голоса. Как это может быть? Кто бы мог подумать? Никто не знал. Звучит красивая баллада, элегическая и проникновенная, даже при умноженном в миллион раз отвратительном квинсовском акценте. Один из них — в синем блейзере и кремовой водолазке — наигрывает на акустической гитаре. Неплохо, хотя его практически заглушают все эти красивые, ужасные голоса.
Народ наш не ослаблен,
Сияет подо мглой,
Путь левый был исправлен,
А в будущем — светло.
Ведь пламя нас омыло —
Крещение огнем.
Расстались мы с постылым,
С усобицей и злом.
Здесь мы непобедимы,
Средь солнечных глубин,
Как равные сгорим мы,
Воскреснем как один.
Пепел к пеплу,
Прах к праху.
На бога уповаем
И в бозе возгораем.
Со временем я узнаю Транков лучше. Их повар готовит для меня искусственную еду (им самим есть не нужно), они пускают меня в свою удобную кровать (им самим спать не нужно). Так или иначе, с удивлением я обнаруживаю, что они мне даже нравятся. По-своему, по-неотесанному, они довольно очаровательны и любезны. И, хотя они одинаковые роботы, сошедшие с производственного конвейера компьютера метеоролога (роботы делают роботов, хвастаются они мне; и никто не знал, что это возможно!), у каждого свои заскоки. Транк № 33 боится пауков. Транк № 72 любит посмеяться. Транк № 97 вечно любопытничает. Транк № 38 — мастер на все руки. Мораль такова: все уникальны, даже роботы в массовом производстве. Меня очень утешает мысль, что каждый может что-то дать миру. И в честь этого откровения я решаю составить список десяти лучших Транков на все времена.
1) Транк № 143. Что можно сказать о 143-м, что уже не сказали до меня? Бесспорно, это самый сложный Транк, сочетающий бредовый мыслительный процесс своего предтечи с почти сверхъестественной любовью к логическим загадкам. Решить их, понятно, он не может, потому что идиот, но его неустанная уверенность располагает к себе и, пожалуй, являет всем нам ценный жизненный урок.
2) Транк № 3907. Вау. Ну и Транк! То смешной, а то трагичный — этот Транк точно стоит цены за билет. Должен признаться, когда мы познакомились, я был чуточку в депрессии — застрял во время апокалипсиса в пещере. О горе мне! Да? Но 3907-й и слушать этого не стал. После того как он подбил меня на игру в гляделки, в которой я проиграл (они не моргают! Никто не знал!), он еще целый час травил мне анекдоты. В основном детсадовские и часто женоненавистнические, но меня тронуло уже одно знание, что он пытается меня подбодрить.
3) Транк № 908. С этим Транком мы сблизились больше всего. Может, он не такой блестящий или умелый, как 38-й или 3907-й, но благодаря этому Транку я заглянул в себя. Почему? Потому что 908-й больше всех похож на меня: пытливый, страдающий, амбициозный. Мы говорили допоздна, пока он попивал пунш (на горьком опыте я узнал, что пунш ненастоящий!), а я — синтетический ржаной виски. Именно он сказал, что мне стоит дать Окки второй шанс. Я объяснил, что Окки почти наверняка давно уже сгорел, но если нет, то я прислушаюсь к этому мудрому совету.
4) Транк № 17. А этот Транк — всем Транкам Транк. Когда я его вижу, кажется, будто я вижу настоящего Транка во плоти — того самого, что давным-давно жил в Белом доме. С ума сойти. Это вам не анемичная и гнусавая Вирджиния Вулф от Николь Кидман. Это Черчилль от Олдмена, Чаплин от Дауни, Флинтстоун от Гудмена. Не считая ангельского певческого голоса, лазеров из глаз и способности летать — это и есть Транк!
5) Транки № 10 846 и 710 (ничья). Глядя на этих Транков, я плакал. Их любовь друг к другу переступила все границы и научила нас раз и навсегда, что любовь есть любовь.
6) Транк № 6555. В 6555-м вы найдете всю кутерьму, фальстарты и тупики настоящей жизни. Этого Транка не подают на блюдечке с голубой каемочкой. Он не объясняет, как его понимать. Он вознаграждает повторные взаимодействия. Этот Транк то влюблял в себя, то доводил до бешенства. Возможно, ни один Транк не отражает наши настоящие человеческие отношения, наши попытки найти общий язык так же, как № 6555.