Самка тоже бросается вперед, но вкусить отравы не успевает. Кислотная струя со свистом рассекает воздух. Воин номер 103 683 изготовился к стрельбе и дал залп. Обожженная ломехуза корчится от боли.
Свое вмешательство солдат объясняет просто: «Странно, что мы наткнулись на эту тварь на такой глубине. Ломехузы не умеют рыть землю. Значит, кто-то нарочно затащил ее сюда, чтобы не дать нам проникнуть дальше! Нас наверняка здесь ждет какое-нибудь открытие».
Самец с самкой лишь в растерянности разводят лапами, восхищаясь проницательностью своего товарища. Они втроем начинают поиски. Сдвигают камни, обнюхивают все закутки в зале. Почти никаких следов. Однако в конце концов они улавливают знакомый затхлый запах. Слабый запах камня, как у тех, кто их преследует. Едва уловимый – всего две-три пахучие молекулы, но этого вполне достаточно. Он исходит оттуда. Вон из-под того камушка. Они откидывают его – под ним виднеется потайной ход. Еще один.
Вот только удивительно: он прорыт не в земле и не в дереве. Его пробили прямо в гранитной породе! На такое не способны никакие челюсти.
Проход довольно широкий и покатый. Проделав недолгий путь, они попадают в просторное хранилище, заполненное снедью. Разной мукой, медом, зерном и разным же мясом… Там всего вдосталь – таких запасов Городу хватило бы на пять зимних спячек! И от этого богатства исходит тот же запах, что и от вояк, которые гонятся за ними.
Возможно ли, чтобы такой богатый продовольственный склад устроили здесь втайне? Да еще приставили ломехузу охранять его! Подобные сведения никогда не передавались в Рое от усика к усику…
Они изрядно подкрепляются, после чего, сцепившись усиками, обсуждают свое положение. Дело принимает все более мрачный оборот. Загадочное войско, уничтожившее первую экспедицию, вояки со странным запахом, которые устроили на них охоту, ломехуза, потайной продовольственный склад в подземелье под Городом… Тут орудует не просто шайка лазутчиков-наймитов, действующих по указке карликов. И эти солдаты должны быть на редкость хорошо организованны!
Но у 327-го и его спутников нет времени на раздумья. По всему подземелью раскатывается глухая дрожь. Бух-бух-бубух, бух-бух-бубух! Это рабочие дробно бьют брюшками по земле. Дело серьезное. Тревога второго уровня. Не откликнуться на такой сигнал нельзя. Они машинально разворачиваются. Подгоняемые неумолимой силой, муравьи спешат присоединиться к остальным жителям Города.
Хромой, следивший за ними на порядочном расстоянии, вздыхает с облегчением! Уф, они ничего не обнаружили!..
В конце концов, поскольку мать с отцом так и не выбрались из подвала, Николя решился сообщить об этом полиции. Придя в комиссариат, изголодавшийся мальчонка с покрасневшими глазами принялся объяснять, что «его родители запропастились в подвале», – наверное, их съели крысы или муравьи. Двое изумленных полицейских отправились вслед за ним на улицу Сибаритов, в дом номер 3 с таинственным подвалом.
РАЗУМ (продолжение): Я решил повторить опыт, только на этот раз с видеокамерой.
Тема: другой муравей того же вида и из того же выводка.
День первый: муравей дергает за ветку, толкает ее, кусает, но безуспешно.
День второй: все то же самое.
День третий: есть! он нашел способ, он немного дергает за ветку, просовывает брюшко в щель, надувает его, потом ослабляет хватку и проделывает все сызнова. Таким образом, он потихоньку, медленно вытаскивает ветку.
Вот так…
Тревога вызвана чрезвычайным происшествием. На братский город Ла-шола-Кан, расположенный к западу, напали легионы муравьев-карликов.
Выходит, они взялись за старое…
Теперь война неизбежна.
Уцелевшие лашолаканцы, которым удалось прорвать блокаду воинов Ши-га-Пу, рассказывают невероятные вещи. Судя по их сообщениям, произошло вот что: когда температура упала до 17 градусов, на главный вход в Ла-шола-Кан надвинулась длинная ветка акации. Она двигалась сама по себе, что было совсем уж невероятно. В один миг она вонзилась в отверстие и разрушила его… проворачиваясь!
Вперед выступили стражи, вознамерившиеся дать отпор неведомому врагу, но были разом уничтожены. После этого все затаились кто где и стали ждать, когда все успокоится, а разрушения прекратятся. Но не тут-то было.
Ветка снесла купол, словно какой-нибудь бутон розы, и принялась крутиться в проходах. Солдаты обстреливали ее, не жалея кислоты, но все без толку: они ничего не могли поделать с вредительницей.
Лашолаканцы пришли в ужас. И вдруг все прекратилось. Температура упала еще на пару градусов, и это дало им передышку, однако вскоре появились легионы карликов, и наступали они стремительно.
Развороченный братский город с трудом отразил первый натиск. Потери исчислялись уже десятками тысяч. В конце концов уцелевшие укрылись в чреве соснового пня, чтобы пережить осаду. Но долго они там не продержатся: у них не осталось провианта, а бои уже идут в артериях Запретного города.
Поскольку Ла-шола-Кан входит в состав Федерации, Бел-о-Кан и все находящиеся поблизости братские города обязаны прийти ему на выручку. Боевую тревогу объявляют еще до того, как усики белоканцев успевают дослушать первые сведения о трагедии до конца. Тут уж не до отдыха и не до восстановительных работ! Грянула первая весенняя война.
В то время как 327-й самец, 56-я самка и 103 683-й солдат стремглав взбираются вверх, преодолевая ярус за ярусом, в Городе царит переполох.
Кормилицы перетаскивают яйца, личинок и куколок вниз – на 43-й ярус. Доильщики тлей перемещают поголовье этих зеленых букашек в глубокие подземные загоны. Жнецы делят провизию на отдельные порции, заготавливая боевые пайки. В стане воинских каст стрелки загружают в брюшки кислоту под завязку. Муравьи-стилеты затачивают челюсти. Наемники собираются в легионы. Половые особи запираются в своих камерах.
Впрочем, наступать прямо сейчас невозможно – слишком холодно. Но завтра утром, с первыми лучами солнца, война полыхнет с новой силой.
Между тем на самом верху, на куполе, заделываются отверстия, предназначенные для терморегуляции. Город Бел-о-Кан наглухо закрывается, прячет когти и стискивает челюсти. Он готов кусать и жалить.
Более крупный из двух полицейских обнял мальчонку за плечи.
– Так ты уверен? Они все еще там?
Выбившийся из сил Николя молча высвободился. Инспектор Гален склонился нал лестницей и громко позвал:
– Эй!
Получилось смешно. Ему ответило только эхо.
– Похоже, там действительно очень глубоко, – заметил он. – Так, запросто, и не спустишься, понадобится специальное оборудование!
Комиссар Билсхейм с озабоченным видом приложил мясистый палец к губам.
– Само собой. Само собой.
– Пойду схожу за пожарными, – вызвался инспектор Гален.
– Валяй, а я пока опрошу малыша.
Комиссар указал на расплавленный замок:
– Это твоя мама сделала?
– Да.
– Она у тебя смышленая, как я погляжу. Насколько мне известно, не каждая женщина сумеет вскрыть бронированную дверь с помощью газового резака… Мало кто из них и раковину-то на кухне прочистить сможет.
Николя было не до шуток.
– Она собиралась искать папу.
– Да-да, прости… И сколько они уже там сидят?
– Два дня.
Билсхейм почесал нос.
– Зачем же твой отец туда полез, знаешь?
– Сперва он хотел найти собаку. А после – даже не знаю зачем. Он накупил кучу всяких железок и снес их вниз. Потом накупил уйму книжек про муравьев.
– Про муравьев? Разумеется, разумеется. – Комиссар Билсхейм, очевидно, сбитый с толку, лишь покачал головой и снова прошептал: – Разумеется, разумеется.
Дело принимало не лучший оборот. Комиссар не мог ухватиться за его суть. Ему было не впервой заниматься «особыми» случаями, можно даже сказать, он постоянно получал безнадежные дела. И все из-за одного из его основных талантов: на дураков он производил впечатление человека, который понимает их с полуслова.
То был врожденный дар. Когда Билсхейм был еще совсем мальчишкой, одноклассники обращались к нему, желая поделиться своими бредовыми фантазиями, и он с понимающим видом потряхивал головой, глядя в упор на собеседника, и всякий раз повторял: «Разумеется…» Это всегда срабатывало. Люди осложняют себе жизнь, придумывая всякие заумные слова и любезности, чтобы произвести впечатление на собеседника и понравиться ему; а Билсхейм заметил, что для этого и одного слова «разумеется» вполне достаточно. Вот вам еще одна раскрытая тайна межличностного общения.
В результате, что было очень занятно, юный Билсхейм, известный молчун, снискал себе в школе славу непревзойденного трибуна. Его даже просили читать поздравительные речи по случаю окончания учебного года.
Билсхейм мог бы стать психиатром, но мундир производил на него поистине неизгладимое впечатление. И на его фоне простая белая рубашка казалась совсем уж невзрачной. В нашем безумном мире полицейские и военные казались ему кем-то вроде знаменосцев, шагавших во главе отряда людей «здравомыслящих». Поскольку, даже прикидываясь, будто он понимает их с полуслова, Билсхейм презирал всех этих… дураков! Но больше всего ему досаждали людишки в метро, громко сокрушавшиеся по поводу своих бед и неудач, от которых им очень хотелось бы избавиться.
Когда Билсхейм поступил на службу в полицию, его дар быстро подметило начальство. И на него стали неизменно спихивать все потенциальные «висяки». По большей части многие из них так и оставались нераскрытыми, но, как бы там ни было, он брался за них, и на том спасибо.
– А еще спички!
– При чем тут спички?
– Из шести спичек нужно сложить четыре треугольника, если хочешь найти разгадку.
– Какую еще разгадку?
– Новый способ мышления. Другую логику, как говорил папа.