Взгляд его остановился на одной из строчек высветившейся информации.
Беляков усмехнулся. Нурзалиев такой Нурзалиев. Опять залез куда-то.
Илья вскрыл систему и начал методично прощупывать цифровую подкладку программы.
Ну, конечно. Вот оно. В четыре утра была допущена ошибка. Видимо, все-таки Сархат задремал в кресле и потом спросонья допустил оплошность. Она не из разряда непростительных, но ведь это в данный момент. Все может пойти совсем по другому сценарию и закончиться куда более плачевно. Если не трагично. Эту ошибку он сейчас исправит, но с Нурзалиевым надо будет поговорить. Тем более уже не в первый раз. В прошлом месяце он каким-то образом ввел неправильную команду на подключение метеокосмической установки. В итоге чуть было не запорол годовое исследование метеослужб. Система фиксации, обработки и накопления данных по космическим течениям была деактивирована совершенно немыслимым образом. Не напрямую, а через какую-то боковую цепь косвенно примыкающей системы. Илья, сменивший Сархата, проблему тут же нашел и сумел исправить. Ему даже удалось найти данные незаписанного дня и вставить их в пропущенное звено исследовательской цепочки. Метеорологам Беляков ничего говорить, разумеется, не стал. Не хватало еще, чтобы ученых удар хватил! Даже ему страшно представить ситуацию, когда годовой массив данных и год жизни, отданный на изучение новых открытий, в одно мгновение ушел бы всем космическим псам под хвосты! После того раза Илья имел с Нурзалиевым короткий и весьма содержательный разговор, насыщенный высокодуховными словами. После этого казах и старается не попадаться на глаза Белякову. Даже смены просит старшего ставить так, чтобы не видеть Илью. Сегодня-то вон как забегал, когда увидел, что его не Тихомиров пришел подменять.
Хорошо, все-таки, что удалось окончить школу углубленного изучения информационной технологии и безопасности. Как оказалось, полезно знать немного больше других. Света, как всегда, оказалась права.
Она у него вообще молодец. Большая молодец, надо сказать. Все пережила вместе с ним. Не отходила ни на шаг от его искалеченного тела. Гнала своей бессмертной надеждой в глазах и уверенностью в голосе все то плохое, что непроницаемым коконом окутывало разум инвалида с того самого момента, когда к Илье вернулась способность мыслить и принимать осознанные решения. Хотя были ли они осознанными? Сейчас он сильно сомневался в этом. Эгоистичными – да. Но уж точно не основанными на разуме. Иначе он никогда не ответил бы черной неблагодарностью за ту доброту, заботу и любовь. В то время, когда Света неустанно продолжала надеяться и помогать всем, на что хватало ее скромных девичьих сил и безграничного терпения, он мыслил только об одном, прикрывая свои желания заботой о ней. Надеясь оправдать, в первую очередь, самого себя, оправдать свое решение, которое наконец позволит Свете стать свободной, а не скованной по рукам и ногам сидением возле осточертевшего реабилитационного ложа. Избавит ее от опостылевшей обязанности… И, конечно же, прекратит его мучения.
Ох, как же он ошибался! Каким дураком он был! Жалея и ненавидя себя, он думал только об одном, совершенно не замечая того, что для Светланы единственной целью в те дни было стремление помочь. Поднять на крыльях заботы и любви изувеченное тело. Заставить его заново жить и двигаться. Смогла бы она сама жить, если бы он осуществил задуманное страшное дело? Конечно же, нет! Она незамедлительно ушла бы следом, сгорев от горя, как любящие жены-валькирии уходят вслед за павшими на поле смертельной сечи мужьями, провожая их в Валгаллу.
В конце концов, разум победил тело. Победил болезнь духа. Если любишь, то докажи. Не стоит говорить, нужно сделать. Сказать можно все, что угодно, но ценно лишь дело. Только оно, а не пустая болтовня, способно двигать и тело и разум вперед по пути совершенства, преодолевая трудности и преграды. А, стало быть, делать лучше не только тебя, как индивидуальную особь, но и давать толчок к развитию всего вида. Всей расы. Так как всегда великое начинается с малого. Так было, так есть, и так будет всегда.
Кто сказал, что Свете легко дается все то, что сейчас происходит в их семье? Кто сказал, что, преодолевая препятствия, она не заслуживает поддержки? Кто, как не он должен быть ей опорой? Кто, как не он должен воздать ей должное за труды? Он неоднократно говорил, что любит ее. Неужели не пришло время подтвердить в очередной раз свои слова действиями? Он хочет, чтобы и она была счастлива, но это возможно лишь при одном раскладе.
– Вставай! – хрипел он упорно себе, превозмогая боль в теле, атрофию мышц и скованность в суставах после длительного пребывания в среде регенерационного оборудования. – Иди! Иди вперед!
И глядя, как менялось при этих попытках лицо Светы, как она начинала радостно улыбаться сквозь слезы, Беляков продолжал каждый новый день совершать личный подвиг, все больше и больше опережая прогнозируемый график восстановления.
Наконец обрадованной Свете, к тому времени уже давно переехавшей жить в палату к супругу, разрешили забрать идущего на поправку Илью домой. Но еще долгие месяцы парня мучили хандра и депрессия. Молодой, но уже нездоровый Беляков чувствовал себя бесполезным куском мяса. Даже приезд Коренкова и Днепровского не смог вернуть Илье утерянное душевное равновесие. Кому он теперь нужен? Что он может дать обществу? Он же ничего не умеет, кроме как водить космические корабли. Но про полеты можно было забыть, и списанный по состоянию здоровья космолетчик мрачнел с каждым днем. Он даже начал завидовать жене, которая, поставив Илью на ноги, вернулась на свою работу.
Мозги Белякову вправил не кто иной, как Иван Алексеевич. Бывший учитель одним ранним утром заехал к своему ученику в гости. Отдав должное прекрасному чаю и домашней выпечке, Корнеев поинтересовался состоянием дел. После чего разнес Белякова практически до состояния атомарных решеток. Красному от стыда Илье пришлось согласиться с тем, что в этой ситуации он был единственным дураком и эгоистом.
– Ты что, не можешь найти работу для себя? – гремел над ним Корнеев, да так, что Илья вновь ощущал себя мальчишкой-школьником. – Это в нашем-то веке! Ты с ума сошел, парень! Тебе не кости, а голову менять надо было! К твоим услугам десятки профессий, тысячи рабочих мест! Космолетчиком, видите ли, он больше быть не может и крест на себе поставил! Сопляк! Иногда жизнь ломает тебя! И ломает конкретно! А ты докажи и ей, и себе, и всем, что ты сильнее обстоятельств! Перешагни через себя. Засунь гордость себе в задницу и сядь на нее! Завтра в восемь пятнадцать утра я жду тебя в центре распределения. Знаешь, где это? На Талалихина шесть. Найдем тебе занятие. Если не придешь, я тебя ни знать, ни видеть больше не хочу!
Через пять с половиной месяцев после этого разговора Илья приступил к своим новым профессиональным обязанностям – предотвращению ошибок в электронно-вычислительных начинках промышленных гигантов Земли. Массовое перепрофилирование и модернизация фабрик и заводов, адаптация механизмов к условиям невесомости и агрессивным средам чужих планет – все это требовало введения в работу новых систем и связей. А все новое, необкатанное может дать сбой в процессе подачи реальных нагрузок на рабочие линии. В общем, дел хватало, и поначалу Белякову работа нравилась. Светлана, которая была с мужем в центре распределения, радовалась как девчонка. Но потом…
Он замечал все чаще и чаще, что при упоминании космоса, кораблей и путешествий друзей его все сильнее тянет ввысь. К манящему мерцанию звезд. К бездонной глубине чернеющего над головой космоса. В бескрайние просторы галактики. Добраться бы хотя бы до ее середины, собственными глазами увидеть ту чудовищную массу, которая своим притяжением вращает вокруг крохотной оси миллиарды одних только звезд. И сердце все сильнее и сильнее сжималось от тоски, напоминая об истинном предназначении своего хозяина. О бесконечно сильной любви, сравниться с которой могла лишь любовь к одному-единственному человеку.
Но занимать кресло пилота Илье было категорически запрещено еще, как минимум, год, и медицинская комиссия в этот раз, как и в предыдущий, была неумолима. Только восстановление и полная реабилитация. Нагрузки даже второго пилота, несмотря на непрекращающееся усовершенствование технической базы летательных аппаратов, для Ильи сейчас были опасны. Впрочем, если он желает, то выходить в космос все-таки сможет. Но не более чем на два часа, не подвергая свой организм чрезмерным нагрузкам.
Одним словом, Беляков мог устроиться работать на одну из околоземных платформ или же в любой лунный город, в котором есть турбинно-волновой генератор гравитации. Расчетное время подлета к этим точкам составляло около двух часов; стало быть, они вполне могли подойти.
Но на технических орбитальных платформах работы шли вахтовыми методами, а на Луне рабочие места практически полностью были разобраны переселенцами, оставшимися жить на спутнике. Впрочем, один из вариантов удалось найти. Навигационно-диспетчерский пункт, или попросту «маяк», принимал любого из желающих работать по стабильному графику сутки через четверо. Сначала, как выяснилось позже, на маяке безвылазно находилось только двое людей. Затем руководство, обеспокоенное резким снижением морального духа и возросшим количеством ошибок, ввело сменный график дежурств – сутки через двое. Но потом пришлось увеличивать штат дежурных еще до двух человек. В этот раз панику подняли уже сомнологи. Ученые, проведя исследование множества данных гипнограмм и физических параметров мозговой активности в различные временные интервалы, пришли к неутешительному выводу: если после суточной смены человеку не дать отдохнуть хотя бы четыре дня, то в мозгу у несчастного начинают возникать необратимые дегенеративные изменения. Что в дальнейшем напрямую сказывается на частоте возникновения внештатных ситуаций и ошибок вследствие человеческого фактора. Мозг и тело не виноваты в том, что разум хозяина подвергает их хроническим перегрузкам, разрушая клетки серого вещества. И наличие ошибок, которые могут стать трагическими, приводящими к невосполнимым утратам, – всего лишь закономерный итог, естественное течение сложившейся ситуации. И если, вводя организм в подобные условия, ты исключаешь вероятность возникновения ошибки, стало быть, у тебя не все в порядке с головой.