– Супруг мой не хотел, упирая на то, что там пыльно, тесно, воняет и совершенно нечего смотреть, тот же камень. Но я настояла. Мы столько проехали и заплатили уже прилично за эту экскурсию. Лишние десять фунтов на двоих никакой роли не сыграют, убеждала я его. И, в конце концов, он согласился. Мы заплатили гиду, и он повел нас и еще трех человек с нашего автобуса внутрь через узкий прямоугольный вход. Как нам рассказал гид, пока мы спускались по довольно крутой лестнице вниз, под землю, этот вход был проделан специально для туристов. Настоящий вход в усыпальницу великого царя находится намного выше, и именно его нашли английские ученые. Но потом было решено проделать более удобный для людей вход.
Не знаю, что они называли удобным входом и какой тогда был старый вход, но коридор, по которому мы шли, был чрезвычайно узким. Нам пришлось идти цепочкой, так как даже вдвоем поместиться там было нельзя. Идти пришлось довольно долго, метров сто. В самом конце коридора была небольшая площадка. В стене справа был виден еще один проход, закрытый металлической решеткой. Гид рассказал, что внизу находится незавершенная погребальная камера. Ее начали строить первой, еще в момент закладки нижних уровней. Но затем по каким-то причинам вход в нее был замурован. Точную дату начала строительства и дату заморозки постройки не знает никто. Археологи, которые вскрыли замурованную погребальную камеру, не смогли установить даже примерное время. Радиоуглеродный и прочие анализы почему-то оказались бесполезными. Потом гид начал рассказывать жуткие истории о гибели всех членов археологической экспедиции. Говорят, после проникновения внутрь гробницы все они умерли от какой-то неизвестной мучительной болезни, которая убивала их долго, а некоторых даже сводила с ума. Когда началось расследование, сперва все подумали о каком-то неизвестном науке древнем вирусе или бактерии. Не помню точно. Но врачи проверили умерших и не нашли ничего. Да и смертей больше никаких не было. С тех пор по приказу местного правительства самую нижнюю камеру закрыли решеткой и доступ к ней был запрещен. В общем, я сильно расстроилась. Вместо того чтобы за такие деньги мы могли осмотреть все доступные места, по сути, нам дали пройти только по одному коридору. Да и то не до конца. Почему нельзя отвести нас в две достроенные погребальные камеры, которые, по утверждению гида, находятся на верхних уровнях, подумала я тогда. Повернулась, чтобы сказать это мужу, но не увидела его…
В последующие десять минут клиентка рассказывала о том, что найти пропавшего мужа ей так и не удалось. Еще минуту назад он стоял в коридоре позади нее, и вот теперь просто исчез. Подняться наверх он не мог. Шахта просматривается прекрасно. Мужчина просто не успел бы преодолеть за столь короткое время ведущую на подъем стометровую лестницу. К тому же коридор был очень узкий и пройти куда-то незамеченным мимо других экскурсантов муж физически не мог. Она и гид поднялись наверх, вышли наружу и стали опрашивать стоявших на входе людей, но никто из присутствующих не видел мужчину, выходившего минуту назад из тоннеля. Привлечение местных правозащитников, подключение консульства и прочих официальных представителей, как и в рассказанном сегодня случае, ни к чему не привело. Мужчина пропал. Исчез, как будто его никогда и не было.
– Приехали, – подал голос таксист.
Я стащил с головы наушники, бросил взгляд в окно и, увидев знакомый зеленый забор, кивнул в ответ. Узнав цену, я слегка поморщился, но заплатил и вышел из машины. Меня тут же захватил в свои мокрые, холодные объятия ветер. Мимо меня пронесся пустой пакет, сухие листья и еще какой-то мусор. По-видимому, начинался самый настоящий ураган. Стараясь укрыться от бьющего в лицо дождя, я заторопился к входной двери. В голове пронеслось: «Погода стоит замечательная. Легкий октябрьский ветерок колышет за окном арматуру. Иногда мимо пролетают листья, птицы и дети до восьми лет».
Вскоре я уже стоял в вестибюле перед старым седым охранником, ощущая, как к телу противно липнет промокшая насквозь одежда и как в кроссовках начинает хлюпать. Смартфон пискнул, и на экране выскочило смс:
«ФГБУ Центральное УГМС: ожидается усиление ветра порывами до 25 м/с…»
«Вовремя», – раздраженно подумал я.
Пропуск на мое имя был уже выписан. Поднявшись на третий этаж, я оказался в большом квадратном холле перед закрытой дверью без ручки. Вместо ручки в металлическом корпусе виднелось круглое отверстие.
Я нашел в смартфоне нужные имя и фамилию и написал в одном из мессенджеров: «Я пришел». Через десять секунд пришло ответное «Иду». А еще через минуту дверь открылась. На пороге стоял Тимур Айдаев, мой старый школьный друг, врач-психиатр одной из городских психиатрических больниц.
– Привет. – Тимур широко улыбнулся и, не глядя мне в глаза, протянул руку, здороваясь. – Заходи. – Он пропустил меня внутрь, закрыл дверь и, вытащив с внутренней стороны дверную ручку, положил ее в карман своего халата. – Идем. – Он указал рукой в сторону коридора, по которому флегматично расхаживало несколько престарелых дамочек. Подойдя к ординаторской, Айдаев вновь достал дверную ручку из кармана, открыл ею дверь и жестом предложил мне зайти.
Я прошел и уселся на стул, стоявший напротив старенького потертого стола, на котором в художественно рабочем беспорядке лежали стопки историй болезни.
– Слушаю тебя. – Тимур уселся за стол и поднял глаза к потолку.
– Я специально не хотел писать тебе или звонить по телефону, – начал я издалека, намекая на серьезность нашего разговора. – Помнишь, ты мне рассказывал про одну девушку, которая проходила у тебя курс лечения?
– Весьма точное описание, – засмеялся Айдаев. – Есть другие ее данные?
– Ты мне не говорил ее данные. Сказал тогда, что это все тайна, нарушение этики с деонтологией, и все такое.
– Совершенно верно. И сейчас это повторю.
– Значит, найти ее не получится?
– Диагноз ты, конечно, не помнишь? – усмехнулся
Айдаев.
– Да куда мне! – Я махнул рукой. – Там столько слов заумных у вас. Я даже повторить их не смогу.
– А история заболевания? – Тимур перевел взгляд с потолка в пол. Ох уж эта его дурацкая привычка! – Не та девушка, что поступила к нам три месяца назад с одного из курортов?
– Да. Она.
– Ты хочешь с ней поговорить?
– А у тебя остался ее домашний адрес?
– Все здесь. – Айдаев похлопал рукой по стопке папок. – И адрес, и имя, и все остальное.
– Так она еще у вас лежит? – удивленно воскликнул я.
– Да. – Тимур философски развел руками: мол, все в жизни бывает. И встал, чтобы удобнее было рыться в огромной стопке медицинских документаций.
– Когда она сюда поступила и я тебе о ней рассказал в тот вечер в пиццерии…
– Помню. – Я торопливо кивнул головой. – Поэтому я к тебе и пришел. Тот разговор не иначе как судьбоносным я теперь назвать не могу.
– В тот раз мне казалось, что ничего необычного или сложного в постановке ее диагноза нет. Обычные псевдогаллюцинации. Девочка была убеждена, что видит что-то или кого-то. Как правило, все это наблюдается при шизофрении, а она дебютирует зачастую в молодом возрасте. В общем, я был убежден, что проблем с ней у меня не возникнет. И поначалу так все и было. Девочка дала хороший ответ на подобранную терапию. Галлюцинации, впервые начавшиеся в отпуске на одном из курортов Тихого океана, больше не повторялись. Я решил, что скоро смогу попрощаться с ней, когда неожиданно она выдала обострение. Соседки по палате были разбужены ночью… Вот. Нашел. – Психиатр вытащил историю болезни. – Пименова Дарья Дмитриевна. Девятнадцать лет. Адрес… Работа… Так вот, чуть больше двух месяцев назад она начала биться в истерике. Рыдать и кричать, что мы все скоро умрем. По сути, у нее развился острый психоз. Она стала опасной и, прежде всего, для себя. Медперсонал скрутил ее уже тогда, когда она пыталась разбить себе голову об пол. Ее перевели в надзорную палату, положили на вязки и обкололи аминазином. Но в эту девчонку словно бес вселился, только она в воздухе не зависала и по потолку не ползала… Когда действие лекарства начало уменьшаться, Дарья попыталась перегрызть себе вены на руках и разбить затылок. Мне до сих пор кажется, что, опоздай санитары хоть на пять секунд, она бы размазала свои мозги по стене. Несколько дней после этого больная продолжала находиться в крайней степени возбуждения. Была полностью дезориентирована в собственной личности и в окружающем пространстве. А затем, через… – Айдаев открыл историю болезни и, пролистав примерно половину, что-то высмотрел, – через три дня как будто ничего и не было. На все последующие расспросы – мои, дежурных врачей, консилиума кафедральных специалистов – Дарья только качала головой, отказываясь объяснять хоть что-то из того, что она видела. Причем, она все помнит. Все те галлюцинации, что приводят ее в такое состояние. Мы это знаем точно. Но она не говорит о них.
– Может быть, она мне скажет? – предположил я. – Слишком самонадеянно с моей стороны, но мне кажется, что я смогу ее разговорить.
– Почему ты так думаешь? – На этот раз искренне удивился Тимур.
– Потому, что у меня есть несколько фотографий, которые я раздобыл сегодня. Мне кажется, на них изображено место, которое очень похоже на то, с которым девочка связывает начало своих приступов. Или как это у вас называется?
– Покажи мне для начала, – потребовал друг.
– Идем. – Айдаев положил руку мне на плечо. – Сейчас мы все равно ничего не узнаем.
Мы вдвоем стояли возле надзорной палаты. Через небольшое зарешеченное окошечко я отчетливо видел девушку. Дарья сидела в дальнем углу, вся сжавшись, обхватив голову и колени руками. Стараясь сделаться как можно меньше, почти невидимой. Защитить себя хотя бы таким смешным способом. Все остальные способы защиты были признаны ею недейственными, иначе она не вела бы себя подобным образом.
– Идем, – повторил Тимур. – Придешь позже, когда ей полегчает и ее опять переведут в общую палату. Я говорил по дороге сюда, что это уже четвертый раз. Будут и еще, я в этом уверен.