– Почему именно на полях?
– Давай предположим, что это – наиболее доступный для детского творчества материал, который легко поддается слабым детским рукам или чем там они рисуют. Ты же трехлетнему малышу не дашь в руки молоток и зубило, чтобы он изваял портрет своей мамы в граните или мраморе.
Я задумчиво хмыкнул.
– То есть, исходя из твоей логики, знаменитые геоглифы на плато Наска в Перу – это рисунки взрослых больных или персонала, присматривающего за детьми?
– Вполне может быть, – охотно согласилась Катя. – По крайней мере, пока мне не приведут доказательства обратного, могу смело считать эту теорию состоятельной.
– Допустим. Но почему тогда они не воюют между собой?
– Кто? Эти две цивилизации?
– Да.
– А почему они обязательно должны воевать? – Катя рассмеялась. – Я прямо сейчас могу привести тебе два аргумента в пользу мирного сосуществования их рядом друг с другом на территории одной планеты.
– Давай.
– Эти две цивилизации – соседи и братья. Но если даже они враждуют, насчет санатория у них подписан договор о ненападении. Может же быть такое?
– Может, – согласился я. – Но это ведь все только декорация. Ты же сама говорила.
– Декорацией она была у тебя, – рассмеялась Катя. – А у меня это – равноправный участник основного действа. Причина, я бы даже сказала.
– Интрига.
– Еще какая! Представь, что ваша четверка, исходя из общих взглядов на историю окружающего мира, решила посетить одно из полей, на котором может появиться загадочный круг.
– Вот так вот, да? Выбрали случайное поле, и совершенно случайно на нем как раз появляется круг. Ну что за тотализатор!
– И опять ты не прав. – Катя вздохнула. – Это с твоей точки зрения все выглядит так, будто это случайность. Но у тебя же нет полной информации. Может быть, они заранее знали, в каком месте и в какое время появится очередной круг. Поэтому так спонтанно и сорвались со своих рабочих мест, толком никому ничего не объяснив. Но даже если это и случайность, невероятное стечение обстоятельств или обычное везение, разве оно не имеет права на существование?
– Хорошо, – вздохнул я. – Допустим. Как они умерли?
– Представь, что они стали непосредственными свидетелями появления круга на поле. Но как именно происходит процесс рисования? Рисует ли ребенок круги сам, руками, или же у него есть какой-то определенный инструмент? Мне видится, что четверка погибших просто взяла в руки то, что им нельзя было трогать. Может быть, они нашли самого ребенка. Или взяли игрушку, которой он рисует круги.
– Убивать из-за игрушки? Не слишком ли это?
– Это с какой стороны посмотреть. Вот сидим мы с тобой на поляне, пьем чай. Кругом лес, травка и все такое. И тебе чай показался не таким сладким, как ты любишь. И на клеенке лежит последний кусок сахара. Тебе бы его положить себе в чай, но вдруг ты видишь на нем четырех муравьев, которые, учуяв сладкое, облепили его со всех сторон. Что ты сделаешь? Стряхнешь их, и все. Совершенно не заботясь о том, что с ними будет.
– Для них мы, как муравьи на сахаре?
– Почему бы и нет? Все познается в сравнении. Возможно, для кого-то они тоже будут муравьями.
– Весьма необычная позиция. Но почему сахар? Мы же про детей…
– Если ты положишь ребенка на траву и по нему начнут бегать муравьи, ты оставишь это без внимания? Я про сахар сказала просто потому, что он первым пришел мне в голову.
– Надо подумать.
– Надо, – согласилась Катя. – Только давай не здесь. А то уже совсем похолодало.
Ночью мне не спалось. Я все лежал и смотрел в прозрачный плексигласовый потолок. Черное небо Торгранта в восточном полушарии было до непривычности фиолетовым. Звезд почти не видно. Слева медленно надвигалось одно из двух местных солнц. Еще полчаса – и автоматика дома затемнит купол.
Рядом тихо посапывала Катя, видя уже десятый сон. А я все не мог отделаться от сидящих в моей голове мыслей.
Может, Катя права и все было именно так, как она предположила? А я не прав? И Шумовский не прав?
Может быть, Шумовский уже обо всем знает? И я всего лишь нужен ему…
А собственно, зачем я ему тогда нужен? Ответа на этот вопрос я так и не нашел. Но меня неотступно преследовало ощущение, что я ничем не лучше того немца, который ждал от меня помощи по поводу подводных сигналов. Может быть, я так же, как Гройс, пытаюсь что-то понять…
Неужели от меня действительно что-то скрывают? Знаете ли, очень обидно оказаться в роли охотничьей собаки, которой указали цель и приказали взять. И ты бежишь со всех четырех сбитых лап, исполняешь свой долг, поскольку свято веришь в правдивость и честность своего хозяина. Приносишь ему то, за чем тебя послали, виляешь хвостом, преданно глядя в глаза. Ждешь похвалу и подтверждение того, что ты все сделал правильно. И, что самое страшное, ждешь этого от чужого человека, у которого могут быть совсем другие понятия и мерила чести, справедливости, добра и зла! И веришь ты ему, а не себе. Удовлетворенный, идешь на коврик у порога или в будку, сторожить дом. И понятия не имеешь о том, что происходит дальше с добычей, которую ты принес. Что с ней могут сделать?
Я мысленно помотал головой. Как теперь жить с этим? Почему, когда я был в другом отделе, у меня не возникало подобных вопросов? Может, все потому, что там была более ясная цель, без вариантов и сомнений? Сказали – взять, и надо было работать. Защищать страну от врагов.
Я еще долго перекатывал мысли в голове, пока благодатный сон наконец не спас мой несчастный мозг от этой пытки.
Последняя мысль, которую я запомнил, была: «Что нужно сделать лично мне и каждому из нас, чтобы перестать ощущать себя муравьями на сахаре? Перестать ими быть…»