– Торопитесь?
Вместо ответа Михалыч снова потыркал кнопку и стукнул в стекло.
Это сработало. В окошко вплыла кассирша и поглядела на Михалыча с тоской.
– Не глухая, – раздалось из динамика. – На кнопку жать надо…
– Я жал, – ответил Михалыч.
– …и пождать, сколько положено. Докуда вам?
– В туалет.
– За вход – двадцать рублей.
Михалыч хотел пошутить: «А за выход?» – но подумал, что там, за мутным стеклом, его чувство юмора могут не понять.
Михалыч залез в карман. Подошла, обойдя собак, мать.
– Я сама за себя заплачу, – сунула какую-то мелочь.
– Два, – сказал Михалыч. Тоже решил забежать, хотя сигналов оттуда пока не было.
Кассирша просунула билеты, типа автобусных.
Дверь «Буфет не работает» затарахтела, кассирша вышла и поглядела на мать:
– Билетики!
Забрала билеты, надорвала. Так же, глядя на мать, сунула ключ. Мать зашла.
– Купите расческу… – Кассирша поглядела на закрытый киоск. – Наши местные умельцы делают, экологическая… От сердца, от почек.
– Ты им, Люб, скажи, из чего они ее делают, – встрял мужик.
– А ты сиди! – ответила кассирша. – Пустили тебя, сиди и радуйся. Могу обратно выпустить. – Снова повернулась к Михалычу: – Будем расческу брать?
Михалыч раздумывал. Может, Лене взять? И Катюхе. Одну Лене, одну Катюхе. Одну матери. Всем одинаковые, чтоб без обид. Вот эту, в виде ежика. Нет, в виде ежика не очень нравилась. Морда не забавная.
– Сейчас мать выйдет, спрошу.
– Спросите, – кивнула кассирша. – У нас их с руками хватают… Может, ей и там это пригодится… куда вы ее везете.
Михалыч промолчал. То-то она к матери присматривалась. У них тут глаз настрелянный, у местных. Михалыч потер ладони.
– На позапрошлой неделе, – кассирша заговорила тише, – такие же приезжали. Он и мать… Полкиоска закупили. Она ему – купи это, хочу то. Время тянет. А он все: да-да, покупает, такой, все ей… Прямо кино.
– Скажешь – полкиоска! – хмыкнул мужик.
– А ты еще здесь, сокол мой? – обернулась кассирша. – Давай лети отсюда.
– Куда я полечу… Некуда, сама знаешь, лететь мне.
– Ничего я не знаю. Сейчас Колиным позвоню, они тебе быстро рогов наломают…
Вышла наконец мать, вытирая мокрые руки друг о друга.
– Там полотенце есть, – переключилась на нее кассирша. – Можно даже вытереться.
– Да… что уж возвращаться. – Мать поглядела на Михалыча. – Иди.
Михалыч зашел. Полотенце действительно висело над раковиной. Михалыч потрогал его и задумался. Снаружи что-то долетало о расческах.
Быстро сделав свои дела, подставил руки под кран. Вода неторопливо прогревалась.
– Что ж я делаю, – сказал Михалыч, глядя на свои большие ладони под водой. – Что же я, мудак, делаю?..
«А ты знал, что Василиса Петровна лекарствами торговала?» – спросила как-то Лена.
Михалыч даже не сразу сообразил, о ком речь. Лена редко называла свекровь по имени и отчеству. Вообще редко о ней говорила, больше молчала, старалась ее не замечать.
Дело происходило поздно в Лениной спальне, Михалыч смотрел вползвука футбол, Лена в ночном виде занималась у зеркала лицом. Выдавливала, втирала, гремела своими баночками.
Михалыч глядел на зеленое поле с бегающими людьми. Ум его тоже в этот момент был там, среди этих мужиков с быстрыми мохнатыми ногами, среди опасных моментов, полетов мяча и рева трибун. По крайней мере, не рядом с женщиной с собранными в фигушку волосами и лоснящимся при свете телевизора лицом.
«Михалыч… – Влажный червяк выполз из тюбика на Ленину ладонь. – Ты в курсе, что мать лекарствами торговала, этой вашей фабрики?»
Он ответил, что был такой факт. И снова попробовал переключиться на игру. Резко встал и сел на кровать. Почесал шею, поглядел на Лену:
«А ты как узнала?»
«Случайно услышала. – Лена потянулась за полотенцем. – По телефону она с кем-то говорила. Может…»
«Да не…»
«Может, поговоришь с ней, узнаешь?»
«А что сама не поговоришь?»
«Я и так у нее враг номер один».
«Почему?»
Лена усмехнулась, отвечать не стала. Игра скоро кончилась, он выключил телевизор и пошел к себе. Лег, покопался немного в трусах. Из аквариума шел слабый свет, он стал глядеть на рыб. Рыбы действовали как снотворное. Успокаивали.
С матерью он тогда так и не поговорил. Лена, как оказалось, тоже. Все шло, как шло.
– А теперь налево… Не бывал у нас тут раньше?
Мужик, встреченный на автостанции, сидел рядом с Михалычем и указывал дорогу. Мать на заднем сиденье осторожно осваивала расческу.
– Бывал, – сказал Михалыч. – Летом.
– Ну, летом не считается. Летом каждый может.
Мужик вызвался показать им путь до местного магазина. Михалыч все еще держал в голове мысль о горячем супе. Ехать было, по словам мужика, два шага.
– Далеко еще? – спросил Михалыч.
– Да почти уже. Вон до той избы, оттуда направо… Видишь избу? Жулики в ней живут, Петровы. Сергей и Кирилл. У одного жена – Настя, а у другого – Альфия, татарка. Директором школы работала. Теперь сидит, с высшим образованием носки вяжет. Вон, из собачьей шерсти…
Мужик задрал штанину.
– Зимой, Михалыч, самое важное – это ноги. Главное, ноги до весны сберечь.
Михалыч, услышав свое имя, тоже решил спросить.
– А тебя как…
– Что?
–…зовут?
– Меня? – развеселился мужик. – Никак!
Михалыч не понял и решил улыбнуться.
– Никак. – Мужик стал серьезным. – Без шуток.
Михалыч скосил глаз на мужика. Проехали избу Петровых, еще одну избу.
– А брата моего зовут Никто. Мамаша у нас была одиночка с фантазией.
– А как же записали так? – откликнулась сзади мать. – Не имели права так записывать.
– Это ты, мать, по-городскому рассуждаешь. Там у вас и «право»… и «лево». А она у нас сама паспортисткой была, кто ей чего скажет. Да она его…
– А что потом не поменяли?
– Имя? Пока жива была, не дозволяла. Она из бездненских, а у них характер, как… К ним ключик нужен, иначе – как волки. А когда померла, так что теперь менять. Уже привыкли. Даже горжусь, что редкое имя.
– Да уж, редкое, – согласилась мать.
– Одно время сюда туристов возили, так меня специально им показывали. Как эту, местную… Паспорт, слышь, друг у друга рвали, не верили. Мне его в бывшем клубе откопировали, чтоб на стенке висел. Это на моем прежнем жилье, я бы показал, но мне туда пока нельзя.
– Тяжело, наверное, с таким именем, – сказала мать, пряча расческу.
– А у нас тут с любым тяжело. Был у нас один Эдуард, Эдик… Имя, пожалуйста, как в кино, а в итоге – белая горячка. Ну, вот и приехали.
Никак весело вышел из машины. Следом вылез Михалыч. Мать захотела остаться внутри. Попросила принести чая, если будет. И приготовилась ждать.
Снег больше не сыпал, все, что летало, успело попадать на землю и подмерзнуть до корки. Воздух был серым и ледяным. Никак терся рядом, пускал пар, пытаясь влезть в друзья. Но Михалычу такие мужики, со слишком развитым языком, не сильно нравились.
Магазин имел вид деревянной избы на каких-то сваях. Сваи были оригинально оформлены в виде курьих ног.
– Архитектура, – похлопал по одной из них Михалыч.
– Это для туриста… Раньше возили. И ко мне, слышь, возили… – лип Никак.
Катюху бы сюда, подумал Михалыч. Не теперешнюю, а в детстве. Когда она про «избуску» спрашивала.
Катюха у них росла на сказках. Так они с Леной решили, чтобы как-то оградить от зомбоящика. Михалыч был тогда посвободнее и мог отдать себя воспитанию дочери. Тем более Катюха была его полной копией. Она и сейчас была его копией: крупная, ногастая, нос его, колыхаевский. Только внутри этой копии сидела Лена со своим характером. Но когда Катюха была мелкой, характер еще не так выпирал. Или Михалыч, в приливах своей любви, не замечал его, может быть.
Михалыч еще в детстве мечтал, чтобы родители купили ему сестренку. Но в магазине, куда те ходили за детьми, были одни сыновья, а после Михалыча вообще перестали туда ходить и возвращаться с детьми. Он по детству как-то заикнулся на эту тему, но отец оборвал его какой-то своей шуткой, а мать вообще, как всегда, промолчала. Позже Серега объяснил, что это у взрослых за магазин и как они там детишек покупают. Михалыч не поверил, хотя уже что-то из телика слышал про яйцеклетку. О сестренке, правда, уже не мечтал, возникли другие интересы. Спорт, рыбалка.
Когда родилась Катюха, то все эти мечты снова всплыли, но в реализованном виде. Михалыч возился с Катюхой, целовал в разные места, щупал памперсы. Лена тогда еще крутила свой бизнес и уже со второго месяца в отношении Катюхи осуществляла только общее руководство, ну, еще грудь даст под настроение. Всем остальным заведовал Михалыч. Была еще женщина, приходила помогать, но это с посудой и уборкой, а Катюха была на Михалыче.
Катюха быстро росла и быстро умнела, задавала разные вопросы. Попробовали отдать в садик – начались болезни, и вообще. Работу, которую подыскал себе Михалыч, инструктором по плаванию, пришлось оставить и снова сидеть с Катькой. Лена, конечно, могла это сама, с ее бизнесом уже дураку стало все ясно. Но она по привычке еще бегала туда-сюда, притаскивала даже иногда какие-то деньги, тут же на них гулять в ресторан шли.
Но главное было не бизнес, а то, что у нее с Катюхой уже тогда никаким пониманием не пахло. Характеры.
Короче, Михалычу пришлось бросить бассейн и осваивать воспитательную функцию. Вот тогда он Катюхе сказок начитался по самое не могу. У него в детстве все сказки были из телевизора, а чтобы отец ему читал, это даже смешно представить. Мать несколько раз что-то рассказывала, но у нее сказки были непонятные, сама путалась, кто кого съел и на ком женился.
«У лукоморья дуб зеленый…» – начинал Михалыч. Катюха тут же перебивала: «А это какое море?» – «Лукоморье… Ну, это в сказке море такое, сказочное». – «Там лук растет?» – «Да, наверно. Слушай… У Лукоморья дуб зеленый…» – «Тогда надо не так читать, а так: у Лукоморья лук зеленый!» – «Хорошо, – соглашался Михалыч. – Лук зеленый… Златая цепь на дубе том; и днем и ночью кот ученый…».