– А то! – кивнул доктор. – Работало, как часики.
– Не надо было разрушать, – сказала мать. – Все народное добро разрушили.
– Это не разрушили, – помотал носом доктор. – Заморозили. Как было, так и оставили. Раз в два года техосмотр. С моим участием.
– Ну и как? – спросил Михалыч.
– Внутри? Нормально. На пионерлагерь похоже. Только победнее. И рушится понемногу без людей.
– Вот и надо людей туда завезти, – снова вступила мать. – Тех, которые воруют.
– Собирались завезти. – Доктор зевнул. – Вначале геронтозорий там открыть хотели. Правозащитники набежали, церковь тоже сказала. А так бы там бы и побывали.
Михалыч даже спиной почувствовал, как мать сжала губы. Геронтозорий… Вот ведь название придумали, уроды.
– Я посплю, – сказал доктор и сжал кулак. Так со сжатым кулаком и заснул.
Снова выскочил знакомый патруль. Михалыч притормозил. Доктор качнул головой, но не проснулся. Михалыч открыл дверь и спустил ногу в снег.
– Ну что, – спросил мать, – может, выйдешь, сказку им расскажешь?
Вылез, хлопнул дверью.
– Про Колобка… – сказал уже сам себе, натягивая на уши шапку.
Те же самые двое. Колины люди, или как вас там. И «фордак» тот же самый. А за ним фургон. Михалыч сощурился:
– Что еще?
– Быстро едете, еле догнали вас, – ответил один, улыбаясь.
– Правила, что ли, нарушил?
– С этой стороны все нормально.
– А с какой ненормально?
– Пройдемте. – Второй мотнул головой в сторону фургончика.
Михалычу это не понравилось.
– Сейчас, мать предупрежу.
– Да это на минуту. Опознать нужно.
Михалыч набрал воздуха, пригнулся и влез в фургон. Внутри было тесно и пахло химией. Ламп не было, но было полусветло, Михалыч замер и присел.
Ледяной свет шел из огромного аквариума и шевелившейся в нем воды. В воде качался голый мужик, которого Михалыч, несмотря на отсутствие одежды, быстро узнал. Был он весь с головой в этой воде. Никак, или, как его назвал доктор, Лёха. На голой груди красовалась татуировка, а по ногам клубилась шерсть, точно спортивные штаны. Голова то подплывала к стеклу, то отплывала обратно и, как казалось, подмигивала. Перед аквариумом валялись куртка, испачканная темной кровью, и брюки с сапогами.
– Знаком вам этот гражданин? – спросили патрульные.
– Мертв?
– Да не… В растворе, чтоб не сбежал. Пусть до весны поплавает. А там Коля с ним разберется.
Голова снова приблизилась лбом к стеклу и пошевелила ртом.
– Плохо мне… – услышал Михалыч, как сквозь подушку. Вверх покатились пузыри.
– Если знаком, подпишите! – На коленях у Михалыча оказался листок.
– Не подписывай… – снова подал сдавленный голос пленник и стукнул коленом по стеклу.
– Постучи, постучи, – сказали патрульные. – Еще пачку реактива засыпем.
Михалыч глядел на плавающее тело и думал, как поступить. Вопрос был непростой.
Тут затарахтел мобильник.
Михалыч вылез из фургона на воздух, придерживая неподписанный лист. Колины люди встали рядом.
– Алло! – крикнул Михалыч.
– Чё кричишь? – узнал голос Сереги. – Звонил?
Серега, судя по голосу, был трезв.
– Да… Короче, такое дело… – Михалыч поглядел на патрульных. – Говорить сейчас не могу, перезвонишь?
– Не. С чужого звоню. Говори сейчас.
– Короче, мать просила позвонить. Ты слышишь?..
– Слышу. Что опять надо? Денег я ей верну. Скажи, после Нового года.
– Да нет… Отвожу я ее, – Михалыч прикрывал ладонью рот с трубкой, – в Серую Бездну.
– Чего ей там надо? – Серега деловито и без удовольствия выругался.
– Ты не слышал про Бездну?
– Не. Занят был.
– Геронтозорий там.
– Чего?
Серега, вспомнил Михалыч, обходился без новостей. Телевизоры быстро пропивал и снова жил, как на острове.
– Короче, – Михалыч вспотел, – я сейчас матери дам, она тебе сама…
Подошел к своей машине, патрульные шли за ним.
– Возьми, Серега звонит… – Михалыч приоткрыл дверь.
Едва передал мобильник, резко открылась передняя дверь. Врач буквально вылетел и встал перед патрульными. Глаза его светились.
– Черный доктор! – заорали патрульные и бросились к своему «фордаку». Всосались в него и рванули с дороги вбок в лес, заваливаясь на сугробах.
Доктор хозяйской походкой неспешно пошел к фургону. Михалыч потоптался у машины и решил сесть.
Мать протянула ему сзади мобильник.
– Поговорила? – спросил, не оборачиваясь.
Мать, как обычно, промолчала.
Доктор приблизился к фургону и влез в дверь. Через пару секунд оттуда выскочил Никак, прикрывая ладонью богатый свой срам. Следом спрыгнул доктор с комком одежды. Швырнул Никаку. Тот схватил и, мелко кланяясь, дернул галопом в лес.
– Поехали уже, – сказала мать.
Доктор протер ладони снегом и залез в машину. Лицо у него было белым и злым, кулак снова сжатым. Пахло химией. Доктор запрокинул голову и уставился в обшивку потолка.
Михалыч газанул, объехал фургон, хлопавший на ветру дверью. Из двери вытекала застывавшая вода.
Михалыч давно не ездил на такой километраж и испытывал усталость.
– А почему они вас черным назвали? – спросил у доктора.
– Уроды потому что.
Снова установилась тишина, не считая мотора и хрустящего звука дороги. Михалыч стал думать о молчании, от чего люди молчат.
– Когда здесь работать начал, – сказал доктор, – они халат у меня свистнули. Перекрасили в черный и подбросили. Шутки такие.
Михалыч поглядел с интересом. Доктор хмыкнул носом:
– А я стал черный носить. До сих пор ношу. – Он похлопал по рюкзаку. – Шапку, кстати, не хотите купить? На собачьей шерсти, полезная.
– Не, – сказал Михалыч. И, чтобы уйти от темы, добавил: – Боятся вас.
– А что ты за врач, если тебя не боятся? – Доктор пошевелил ногами. – Я так даже считаю, что Россией должны управлять врачи. Тогда порядок будет.
Михалыч засомневался в этом, а вслух сказал:
– А кто такой этот Коля?
– Кто-кто… По детству не слышали, что ли?
– Нет.
– Вообще, он Кола, а не Коля. По-нашему, Коля.
Доктор замолчал и снова напряг кулаки.
– Может, музыку поставить? – сказал Михалыч.
– Ставьте… Кола. Слышали?
Михалыч не слышал. Заиграла музыка. Михалыч сделал тише.
– Раньше богом себя называл, – сказал доктор.
– Кто?
– Кола. Кола-бог. Колобок. Это слышали?
– Слышал, – кивнул Михалыч и глянул на мать. Та опять рисовала пальцем.
– Церковники с ним войну вели, – сказал доктор. – При царях еще. Загнали его на болота. Там у него сейчас резиденция… – Поглядел на магнитолу: – А классической нет?
– Вивальди? – проявил информированность Михалыч. – Нет. А какой он… этот…
– Коля? Нормальный. Я его лечу иногда.
– Он вправду бог?
– Ну, такой… языческий. Организм изношен. Давление. Полиартрит.
– А мне говорили, – Михалыч снова глянул на мать, – что он из одной головы состоит.
– Сказки, – поморщился доктор. – Тело есть. Деревянное, правда. Предлагал на мрамор заменить, японцы сейчас качественно делают. Нет, привык к дереву. А голова… Что сказать? Ясный ум. Все помнит.
– Получается, этот Кола там главный?
– В Бездне? Не. Там князь. Вы, кстати, как к нему…
– Поддерживаю линию, – сказал Михалыч, вспомнив совет.
– Нормально… Это Никак вас подучил?
Михалыч молчал.
– Голова у Лёхи есть, – сказал доктор. – Если б не аморалка, уже бы в Подмосковье жил. В элитных лесах.
Михалыч вспомнил аквариум и нахмурился. Доктор, наоборот, стал лицом мягче.
– Как с бабой пообщается, из него вся сила выходит. Бери его голыми руками. Сколько раз горел на этом… Вы на него не подписали? – Доктор глянул на помятый листок, все еще лежавший на коленях Михалыча.
Михалыч помотал головой.
– Правильно. Кровью бы пришлось, – сказал доктор.
– Своей?
– Не. Лягушачьей. Человечьей запретили им. Еще в девяностые подписывали, а потом губернатор приезжал. Перешли на лягушачью.
Михалыч убрал листок с колен, сунул в бардачок.
«Может, курят они здесь что, – думал, покусывая изнутри губы. – Мох какой-нибудь…»
Он не сразу услышал звук мобильного. Сильно задумался. Дернулся, пошарил рукой.
В трубке была Лена. Слышимость никакая. Лена будто захлебывалась.
– Ты не слушай ее… если скажет…
– Кто? – напряг лицо Михалыч.
– Она не поняла… потом объясню…
– Кто, не слышу!
– Пришла… Не слушай ее… – Голос Лены то всплывал, но снова тонул.
Потом превратился в страшный звук, и пошли гудки.
Попытался перезвонить ей… Как в танке.
Михалыч сжал губы.
Доктор вздохнул и кивнул.
Михалыч вылупил глаза и вопросительно приоткрыл рот.
– Обычно уже с Песковки связи нет, – ответил доктор.
Михалыч вернулся к дороге. Голос Лены ему не понравился.
Может, почувствовала?.. Вспомнил свои сегодняшние успехи и снова сжал губы. Инициатива там была, конечно, не его, но он ведь и не сопротивлялся. Еще сам в своем раздевании поучаствовал. А у Лены интуиция, всё ловит.
Только не похоже было по звонку. Про кого она говорила? «Она, она…» Мать? Или Катюха? Михалыч слегка оглянулся на мать. Та как сидела, так и сидит.
– Что? – спросила.
– Ничего. – Михалыч отвернулся обратно.
От белизны этой глаза уже начали болеть.
– Вы хоть с Серегой друг другу слово сказали? – спросил ее.
– Да.
Михалыч втянул воздух. Подержав в себе, выпустил.
– Плохо ему, – добавила мать.
– Зато мне хорошо, – сказал Михалыч.
– А что тебе плохо? Отвезешь меня, и будете… жить-поживать, добра наживать.
– Уже не буду. Уволили меня. Из-за вот этой поездки.
Мать не ответила. Не стала спрашивать, как уволили. Почему, на каком основании. Не попробовала даже пожалеть его. Просто замолчала. Михалыч снова подумал, насколько мать его не любила. А ведь он лицом был похож на нее. И это было еще обиднее.
Среди знакомых Михалыча встречались удачники, и они все были разные. Общим, как теперь Михалыч думал, было то, что у каждого где-то за спиной виднелась мать. Заботливая, иногда даже слишком. Звонившая по три раза на день. Не могущая поделить с невесткой свое уже даже стареющее чадо. И все-таки это казалось правильнее. Имея позади себя такую мать, можно было идти вперед и добиваться, чего тебе надо.