Веста, охнув, осела на руках подбежавших охранников, которые, придерживая ее за плечи и талию, старались касаться только одежды.
— Нужно позвать лекаря! — воскликнул Леон, перекрикивая визги и вопли родственниц невесты, однако святой отец остановил его:
— Пусть этим займутся ее тетушки. Пока жена расплачивается за грехи, муж спасает свою душу в молитве. Идемте же, очистимся возлияниями.
Отправив монашек следить за невестой, которую унесли на руках, святой отец бодро засеменил дальше, подразумевая, что герцог пойдет за ним, и потому даже не оглядывался. Леон пошел, но по пути — с огромным облегчением — заметил шута.
— Церковник сказал, что у Весты змеиная болезнь, — проговорил Леон, не замедляя шаг. — И что нам нужно очиститься возлияниями. Что это значит?
— Это значит, что вы будете пить. Прикажите притащить в ваш кабинет сразу бочонок вина, святой отец не дурак ужраться на халяву, — фыркнул тот. — А леди Веста не сможет выйти замуж ближайшие пару недель, ибо змеиная болезнь крайне заразна, и, как видите, передается через случайные прикосновения. Ничем не лечится и проходит сама, но если не принимать ванну со специальным снадобьем раз в три часа, то кожа покрывается чешуйками, чешуя становится панцирем и уже ничем не выводится. Говорю же, Шу можно доверять.
Леон, отправив в кабинет бочонок вина по совету шута, заглянул к Весте, в комнате ее творилось столпотворение: тетки охали, жались по углам, лекарь ворчал, опасаясь подходить к больной на близкое расстояние, больная ревела и, глядя на Леона, просила убить ее, чтоб не мучилась, и не говорить пока папеньке.
— Он все равно гостит в Мирамисе, это неделя пути, — сказала леди Роза. — Он и на свадьбу приехал бы с опозданием на несколько дней. Ох, бедная девочка!
Веста выла, тетушки причитали, и Леон решил, что они справятся и без его помощи. Идти к церковнику тоже не хотелось, но выбора не было — мало ли, чем грозило неповиновение священству. За это, может, и казнить могли. Святой отец ждал его, развалившись в кресле у очага и потягивая вино из бокала. На столе перед ним лежали закуски: сыр, виноград, половинки слив.
— Вино — кровь Нанайи, дарующая силу и очищающая тело, — крякнул святой отец, с бульканьем наполняя второй бокал и протягивая его Леону. — Ею единой и живы! Прими же очищение!
Леон, принимая бокал, долго смотрел на руку святого отца, сообразив только минуте на третьей, что не убирает ее тот потому, что ее нужно поцеловать. Когда он это сделал, святой отец хмыкнул и приложился к своему сосуду, опустошая его до дна.
— Прочти мне семнадцатый псалом, — приказал святой отец, и Леон залпом опрокинул в себя свою порцию, ощущая приближение неприятностей:
— Простите, но я забыл все, что знал прежде. Вы наверняка наслышаны о моем несчастье — я ведь страдаю потерей памяти после удара головой.
— И что же, ты и Святого Писания не помнишь? — побагровел отец Брундо.
Леон коротко выдохнул:
— Нет.
— Негоже правителю таких земель умишко иметь, какой впору младенцу голозадому. Плесни чудесного винца и слушай же — поведаю тебе всю историю от сотворения мира…
Леон вздохнул вторично и наполнил бокалы, открутив краник у бочонка. Беседа со святым отцом длилась до того момента, пока тот не отключился, захрапев на середине фразы, и за это время Леон узнал об этом мире если не все, то почти все. Просветился и восхитился, портил впечатление от светской беседы только переполненный мочевой пузырь, потому когда святой отец заглох, точно у него сели батарейки, он спешно покинул кабинет, выруливая на задний двор, к темной кабинке туалета — такой был только для прислуги, господа исправно справляли нужду любых объемов в ночные горшки, к чему Леон так и не привык, повадившись ходить в уличную уборную. Посетив ее и едва не провалились ногой в дыру, Леон двинулся обратно, но оказался остановлен той самой тоскливой песней, что слышал вчера. Одернув край рубашки, Леон устремился к конюшне.
Кори он нашел на чердаке, когда та перегрызала кусок бечевки — чесались зубы. Когда Мурена подставил руку, она влезла по ней и уселась на плече, щекоча усами шею.
— Боюсь, я стал слишком популярен среди женского пола, — сказал он, поглаживая ее гладкую голову с ушами-ракушками. — Стареем, дружище, стареем. Моя задница уже не так упруга, как десять лет назад, а твой хвост похож на облезлый огрызок. Но ничего, мы еще свое наверстаем. С домиком-то на юге.
Бумага в кармане грела сердце, хоть он себя и не представлял владельцем имения.
В этот вечер Мурена так же долго вычесывал фыркающих лошадей и собирался идти спать, как вдруг у входа в конюшню что-то упало. Судя по звуку, прямо в кормушку с сеном. Спустя минуты, наполненные пыхтением и возней, в свете лампы возник герцог. Мурена, глянув на пылающую алым цветом физиономию, хохотнул:
— Умаял вас совсем святой отец! Вот оно, очищение, как тяжко дается. Только вы немного запутались, ваша спальня в противоположной стороне.
Герцог, споткнувшись на ровном месте, приблизился к нему, дохнул винными парами и сделал такие умоляющие глаза, что Мурена выдал невольное «О!».
— Можно я у тебя посплю? — спросил Лойд, и глаза его съехались у переносицы.
— С чего бы? — удивился Мурена. — Вы боитесь, что святой отец позовет вас среди ночи читать Писание?
— Одному плохо, — с детской непосредственностью очень пьяного человека сообщил Лойд и умилился высунувшейся из-за прядей волос шута Кори. — У тебя, вон, есть кому послушать, а я сам с собой разговариваю, — протянул руку, сгреб — аккуратно, Мурена следил — крысиное тельце в руку и, поднеся к лицу, с чувством поцеловал в морду, куда-то между глаз. Крыса вывернулась и перебежала по его руке обратно к хозяину.
— Остаться вам нельзя никак, — произнес Мурена. — Слухи пойдут. Все равно кто-то, да увидит, скажут, мол, слегла невеста, а герцог — кутить. Идите…
Лойд повис на нем, обхватывая руками за шею, и Мурена чуть не замурлыкал, когда его пальцы коснулись линии роста волос — задняя часть шеи, всегда скрытая воротником и волосами, была у него особенно чувствительна. И хотя несло от герцога как от бочки с брагой, Мурена не стал препятствовать влажным ласкам его губ. Лойд лез целоваться с упорством распаленного девственника, прижимался внушительным стояком и постанывал, стоило его приобнять.
— Трахнуть тебя или… — Мурена обвел ногтем линию его подбородка, представил, как удобно было бы разместиться на сдернутой со стойла попоне, прямо на куче сена. Лойд смотрел с надеждой, как-то одним взглядом умудряясь показать, что он хочет быть ведомым, но… Но он был пьян. — Возвращайтесь к себе. Вы сегодня плохой любовник.
Лойд, не протестуя, послушно кивнул, погладил его ладонь напоследок — как сиську помял — и осторожно двинулся к выходу. Мурена, потерев руку другой рукой, рассмеялся, усаживаясь на сено. Лойд ему напомнил теленка, лезущего со своими нежностями — но почему-то это его не раздражало, хотя он думал, что давно очерствел.
Утром стало известно, что служанки отказываются носить воду для ванной — ночью, когда Весту купали, одна из девушек случайно схватилась за ее голое плечо.
— Чудом не заразилась! — воскликнула проходящая с кем-то мимо конюшни на рассвете кухарка. — Да и таскать по десять ведер туда-обратно по лестнице — мыслимо ли? Нет, мы все откажемся. Нынешний, пришибленный, герцог нас поймет. Они, графья, могут себе хворь позволить, а мы потом, кривые, куда, кому? Нет, мы откажемся. И мужики откажутся, никому это не надо, пусть хоть увольняют. Пусть кого не жалко наймут, рабов купят — как раз ярмарка приехала, шатры раскидывает…
Голоса, удаляясь, затихли. Мурена, перевернувшись на другой бок, сладко потянулся.
8
Вилли, покачивая пером на берете, рапортовал со скоростью печатной машинки в опытных руках:
— Было выплачено в качестве увольнительного армейского пособия — двести сорок тысяч и сто двадцать пять золотых, выделено на помощь с переездом и на лечение армейских инвалидов — семьдесят восемь тысяч и двадцать три с половиной золотых, на постройку и ремонт удобств и казарм — пятьдесят тысяч и двести золотых, на покупку…
Леон, подперев голову рукой, слушал его внимательно, но с ощущением тревожности в районе желудка — вино здесь было поганое, а кофе, которого он захотел сегодня утром, проснувшись в постели помятым и будто измочаленным неизвестной силой, не имелось вовсе. Хуже того, он помнил, как приставал — позорно предлагал себя Мурене, и тот вроде как почти согласился. К счастью для девственного герцогского зада, ничего серьезного для него не последовало.
— Ателье уже готово к работе, — сказал Вилли, оканчивая тираду вздохом, — но придется повременить, пока Веста не оправится.
— Это уж точно, — проговорил Леон, вспоминая утреннюю встречу со слугами, которым он дал обещание поручить заботу о будущей жене тому, кого, как они выразились, «не жалко». — И это надолго, как я понял, потому вот тебе еще одно задание — обойди все магические лавки и зарегистрируй… мм… запиши в свою книжечку, то есть, всех, кто занимается платными магическими услугами. Задокументируй, и составь указ о том, что все маги на моих землях считаются правомочными и… Как же выразиться… Разрешенными. И обязаны платить налог в казну в размере тридцати процентов от дохода ежемесячно, а за незарегистрированную деятельность назначь штраф. Любой подходящий. И то же самое со шлюхами.
Вилли выпучил круглые глазки:
— Прощу прощения?
— Шлюхи были, есть и будут вне зависимости от нашего мнения. Так лучше же иметь с этого доход, согласись? Составь коммерческое предложение… — Леон замялся, соображая, как выразиться понятнее. — В общем, составь список требований для владельцев борделей — постоянный медосмотр работниц, санитарные условия, то есть соблюдение чистоты, нормирование рабочего дня…
Кивая, Вилли строчил в своей книжечке все новые и новые пункты, загораяясь идеей — организаторская роль ему определенно нравилась. Видимо, при дворе у папеньки его способности оставались не у дел, т