— Горим! Король горит! — завопили вокруг, острие кинжала перестало давить под лопаткой, и Мурена уставился на рухнувшего на пол орущего Короля — ничтожного, смешного в своем трепыхании, жадного и властного Короля. Огонь имел природу необычную, поскольку не потух даже когда на него вылили воду из поилки для птиц. Освальда пытались потушить сорванными гербами, набрасывали тряпки, но он горел и горел, пока не прекратил истошно кричать, и Мурена пришел в себя, замечая сквозь дым и смрад, что в храме кроме него и охраны никого нет. Леона и Весту вытолкали первыми, гости сбежали сами. Ощутив тяжелый взгляд затылком, Мурена обернулся и увидел стоящего у колонны Йоло — бледнее самой колонны. Кровь, сбегающую из носа по губам и подбородку он не вытирал, это делала другая, женская рука.
— Какого демона только что произошло? — спросил Мурена, подходя на ослабевших ногах.
— То, что должно было, — улыбнулась Шу, поглаживая другой рукой Йоло по волосам — нежно, по-матерински. — Я же говорила, что Шу можно доверять.
— Но…
— Йоло и его брат — одни из последних, кто принадлежит к почти вымершему роду. Я не могу допустить, чтобы он исчез окончательно, я и не помогала толком — всего-то направила его силы так, чтобы он не разрушил сам себя.
— То есть ты, помогая мне, помогала ему?
Шу подняла на Мурену глубокие, точно выточенные из обсидиана непроницаемые глаза.
— Я отвечала на молитвы. Его, твои, Нико, Весты. Леона.
— Это в каком таком… смысле? — произнес Мурена осипшим голосом.
— Я слышу все, о чем просят и направляю ваши пути, сплетаю нити из пряжи ваших жизней. Одинаково люблю всех своих детей, но таких, как Йоло или как ты, бездарь, мне приходится любить чаще. А где благодарность, хороший мой? Не ты ли обещал высосать мои глаза? — Шу перевела взгляд на дымящееся тело за спиной Мурены, затем на возвышающуюся над ним статую грозной, облаченной в струящееся нечто, богини. — Какая безвкусица. И совсем ведь не похоже.
Мурену он начал искать, только передав упавшую без чувств Весту на руки не менее пораженного Вилли.
— О, Богиня! Что же это? Как же так? Отец выжил? — спрашивал он трясущимися губами, а Леон качал головой:
— После такого? Вряд ли.
Мурена нашелся сам спустя некоторое время за храмом, у статуи с распростертыми крыльями — приписываемое Нанайе обличие, в котором она спустилась на землю. Выглядел он потрепанным, удивленным и обрадованным и явно находился не в себе, поскольку затягивался неизвестно где добытой самокруткой. На плече у него, раскумаренная дымом, сидела такая же взъерошенная Кори.
— Да уж, — проговорил Леон, усаживаясь на каменную плиту рядом с ним.
— Ага, — произнес Мурена, передавая ему самокрутку.
Леон затянулся, запоздало соображая, что в ней явно не табак, но это было даже к лучшему — среди криков, плача, шума зевак, все прибывающих к храму, мысли не успевали обрести форму. Он понимал, что осознание произошедшего еще настигнет их обоих, но сейчас ничего кроме как раскуривать сомнительного происхождения травку не мог.
— Ничего, что мы тут сидим? — спросил Леон, заторможенно моргая и кивая вверх, на статую.
Мурена лениво вскинул голову:
— Ничего ужасного, она не против, хорошая баба, точно говорю… Слушай, — правый его зрачок начал расползаться, пока левый оставался нормального размера. — А Король-то того… Подох.
— Ага, — еще заторможеннее отозвался Леон. С третьей затяжки ему уже стало пофиг — ну помер и помер, все там будем.
— Это значит, радость моя, что у нас теперь новый Король.
Леон отдал самокрутку и встряхнул головой, пытаясь соображать быстрее. От слов Мурены веяло переменами, но он пока не мог понять, какими именно.
***
Клятва, принесенная богине в ее храме была нерушима, потому Веста сразу после похорон отца отправилась в женский монастырь у Холма Прощения в окрестностях Гредагона. В случившемся, как пояснил отец Брундо, винить себя было нельзя ни в коем случае — ничего, что происходит в храме, не может быть случайным.
— Его Величество погибли ужасной, мучительной смертью, — вздохнул он. — Но, видимо, так было необходимо — он подобной кончиной искупил свои грехи.
Траур Веста носила, как и полагалось, три месяца, но иначе и не вышло бы — мать-настоятельница выдала ей черный балахон и сказала, что отныне она ничем не отличается от прочих послушниц. Оказалось, что солгала, к королевской дочке в стенах монастыря относились хуже, чем к другим, нетитулованным девушкам. Ее чаще остальных отправляли драить сковороды и чаны на кухню, мести двор на заре и носить ведра с водой для полива грядок. К концу третьего месяца Веста научилась печь хлеб, выращивать баклажаны и оттирать кастрюлю до зеркального блеска речным песком и солью, превратив свои руки и колени в грубую копию былого великолепия. Однако желание увидеть Нико, хоть еще один, последний разочек, никуда не делось. Стоя в часовне на коленях перед статуей Первобогини, Веста молилась не о смирении, не о спасении души отца, которого она, по сути, не любила, а о том, чтобы не думать о ласковом, уютном здоровяке и не мечтать, как бы счастливо она прожила жизнь, наполненную детским смехом и словами любви.
— Прости меня, о Великая, услышь мою просьбу и…
— Ку-ку!
Веста, распластавшаяся у статуи, вскинула голову и огляделась. Никого, кроме нее и еще одной, стоящей у курительницы, высокой монахини, в часовне не было, а голос ей почудился мужской. Смутно знакомый.
— Как вас расплющило-то! Скажите, вы испытываете нечто вроде религиозного экстаза, когда вытираете пол своей одеждой?
Веста сощурилась.
— Ты совсем спятил, шут? Как ты сюда пробрался? — зашептала она, подскакивая.
Мурена, облизнув накрашенные красным губы, поправил платок, под которым были скрыты волосы:
— Я за вами. Считайте, что она услышала Ваши молитвы. Идемте, пока не явилась ваша чокнутая настоятельница.
Веста сначала упиралась, когда он начал выпихивать ее в боковую дверцу, ведущую в грушевый сад, но очень скоро от абсурда происходящего ей стало смешно.
— Вы там точно все свихнулись! Зачем ты приехал? — спросила она.
— Вы дали клятву уйти в монастырь. Вы ушли в монастырь, но никто же не обещал, что вы тут и будете жить до скончания века. Вы поклялись не выходить замуж — и не выходите. Детей можно рожать и вне брака, например, имея чудный домик на юге, еще и с виноградником… Обопритесь на меня! — он, ухватив ее за бока, приподнял, и Веста повисла на каменной стене. Потом ее пихнули под зад, и она свалилась с другой стороны в репейник. Мурена, спрыгнув следом, снова зацепил ее за локоть, не дав даже отряхнуться, и поволок к лесу. — И почему я думал, что это будет трудно?
— Так никому и не приходило в голову сбегать из монастыря! — хихикнула Веста. — Все идут добровольно…
— Но и вы не слишком противитесь покинуть его, верно? — заметил шут. — Шевелите ногами, сейчас мы с вами найдем лошадь, которую я оставил неподалеку и поскачем в чудный домик с виноградником. Где вас ждет сами знаете кто.
— Нико? — задохнулась от радости она.
— Ну, а кто? Мой дедушка? Приказ Его Величества доставить Вас в целости и сохранности.
— Все-таки Лойд?..
Уезжая, Веста слышала о волнениях в совете — после смерти Короля кровных наследников не осталось, кроме Вилли, но он был бастардом, а единственная дочь подалась в монастырь. Последним, к кому лежало расположение Его Величества, был герцог Адонский. А Его Величество никогда не ошибался в людях, если дело касалось политики.
— Вы не поверите, на коронации, после того, как совет провозгласил Леона, простите, Лойда, новым Королем, он уронил скипетр и пришиб кого-то из придворных. Спасибо, что не насмерть, — вздохнул шут, подсаживая Весту на лошадь. — Вы не переживайте, он позаботится о ваших тетушках, и о брате Нико. Мы его… Лойд его забрал с собой для выполнения личных поручений. Способный мальчик. У вас есть ко мне еще вопросы?
Веста фыркнула, сдерживая смех:
— Губы ты зачем намазал?
Мурена вздернул бровь:
— Вошел в роль.
— И Лойд это терпит?
— Конечно. Я ведь теперь любимый шут Его Величества.
Комментарий к 15
Король умер — да здравствует Король!
С Гредагоном не прощаемся, у меня еще Йоланди не пристроен. Прода в процессе написания на фикбуке.
========== Клубничка ==========
— У меня аудиенция через пятнадцать минут, мы не успеем.
— Успеем, если начать прямо сейчас.
— Как я потом к ним выйду, весь такой расслабленный? Ты же видишь, как меня всегда после этого уно-осит…
Леон выдохнул сквозь сжатые зубы и обмяк. Мурена, разминая его плечи, проговорил так же на выдохе:
— Ну вот. А говорил — не надо. Прямо чувствую. Соли. Шею еще сейчас… Кстати, ты знал, что если надавить вот сюда, то… — Мурена, нащупав точку между шейными позвонками, отступил от нее на полпальца и потер обнаруженную впадинку чуть сильнее. — То…
— Ты меня убить хочешь? — промурлыкал Леон, испытывая нечто, похожее и на удовольствие, и на мучение. Что-то, что было если не близко к оргазму, то стояло между банкой шоколадной пасты после продолжительной диеты и таблеткой снотворного после многодневной бессоницы. Приятное жжение начало расползаться по всему телу, концентрируясь, однако, в паху. Заподозрив неладное, Леон опустил глаза на выпуклость, подпирающую скипетр, который он уложил на колени. — Ты… Ты?!
— Если честно, я не знал, что правда действует, — отозвался Мурена, проходясь по мышцам спины уже без прежней экспрессивности. — Одна дама из борделя в Мирамисе рассказала, что мужиков от такого прет как кошаков по весне.
— В смысле — в борделе? — выпрямил спину Леон. — Это когда ты по поручению ездил?
— До тебя это было! — воскликнул Мурена поспешно. — Не дергайся, еще под лопатками осталось.
За время пребывания в королевской резиденции Леон выучился держать спину и лицо, сохраняя бесстрастное выражение на всех встречах совета и приемах, но было все еще трудно: спина затекала, конечности к вечеру начинали ныть. Мурена сказал, что к концу месяца станет проще, ведь все, кто хотел явиться к нему с выражением личного почтения, явились, а прочие, ежедневные дела, не занимали у его предшественника и пары часов. Сам Мурена в присутствии кого-либо соблюдал дистанцию и субординацию, насколько умел это делать, а как только они с Леоном оставались наедине, спасал его бодрящим массажем.