— И ты вошла в дом?
— Вошла как миленькая. Вспрыгнула на стол и сразу очутилась перед блюдом с лососем. Но тут у меня просто глаза разбежались — сколько же там всего было! И крабы тебе, и куры, и холодный ростбиф. Взбитые сливки, креветки, соусы такие и сякие. Мр-р-рау! — мечтательно вздохнула Помоечница и прошлась язычком по всем своим детям.
— И что тогда?
— Что-что? У меня закружилась голова, вот что! Крыша поехала от всей этой еды. Не знала, за что приняться. Идиотка старая! Нет бы сжевать сразу этого треклятого лосося — хоть было бы что вспомнить! Но от всех этих запахов я потеряла рассудок. А теперь вот вспоминай-мучайся! Не съесть ни кусочка! Голодранка безмозглая!
— Но что же случилось, говори скорей!
— А ты как думаешь? Явились — не запылились.
— Кто?
— Хозяин с хозяйкой. Я не слышала, как они вошли. Дура, конечно! Я словно мозгами повредилась. Спрыгнула со стола и помчалась к двери, а там уже поджидает меня хозяйка и лупит зонтом. Я — назад, а там — он. Схватил со стола бутылку. И… бр-р-мяу!
Помоечница жалобно мяукнула.
— Как же тебе удалось выбраться?
— Не помню. Но выбралась — сама видишь. Наверное, проскочила у нее между ног, она успела напоследок огреть меня зонтом, но с тем я и была такова. Пулей выскочила в сад. Сперва я ничего не заметила, но, когда захотела перепрыгнуть через изгородь… тут-то я и поняла, что со мной не все в порядке. Какое там прыгать, я даже ползком не могла взобраться на эту чертову изгородь!
— Как же тебе это все-таки удалось? — спросила Мурли.
— Собака. Они выпустили из гаража собаку. Я слышала, как этот пес летел на меня, и заметалась вдоль изгороди, но нигде не было никакой лазейки, нигде! Спета твоя песенка, Помоечница, подумала я. Лапа волочится, один на один с этим псом… все, сказала я себе, окончен твой славный путь. Но на прощанье я влепила ему по носу лапой, и он отступил. А пока он соображал, как меня половчее сожрать, я вдруг вспомнила про своих писклей — и мигом взлетела на изгородь. Не спрашивай, как это у меня получилось, не знаю, но вот тебе факт — еще помучаемся!
— А сейчас ты можешь ходить?
— Как старая кляча. Еле себя таскаю. А, заживет все. Где наша не пропадала! На то я и бродячая кошка. Я так рада, что расцарапала нос этому мерзавцу, долго будет помнить Помоечницу!
— Как его звали?
— Марс.
— Боже мой!
— А что, ты с ним тоже знакома?
— Знакома, — кивнула Мурли. — Выходит, бутылкой тебя ударил хозяин Марса?
— Он самый, я ж тебе сказала. Эллемейт его зовут. Директор парфюмерной фабрики. Где мой сынок Парфюм проживает.
— Он же Председатель общества, — прошептала Мурли. — Общества Друзей Животных.
— Вот оно что! — воскликнула Помоечница. — Меня это ничуть не удивляет. Говорила я тебе: все люди — дрянь.
— Это отвратительно, — сказала Биби, выслушав рассказ Мурли. — Какой ужасный человек! Бедная Помоечница!
— Тебе нужно навестить ее. Ты ведь знаешь, где она живет.
— Я уже была там один раз. В брошенном фургоне. Как ты думаешь, можно мне сфотографировать ее котят?
Биби теперь повсюду ходила с фотоаппаратом и щелкала направо и налево. Снимки иной раз получались кривоватые, но всегда отчетливые.
Биби и Мурли стали подругами. Сейчас они сидели на скамейке в скверике.
— А Тиббе написал об этом в газету? — спросила Биби. — Про господина Эллемейта и Помоечницу?
— Нет, — покачала головой Мурли. — Ему нельзя писать про кошек, так он сам говорит.
— Но это ведь не про кошек! Он должен написать про Председателя общества… как оно называется?
— Общества Друзей Животных.
— Ну вот, об этом-то он просто обязан написать! О том, что такой важный господин бьет бедную кормящую кошку.
— Мне тоже так кажется, — вздохнула Мурли. — Но он не хочет.
Она как-то странно посмотрела на нижнюю ветку вяза. Биби проследила за ее взглядом. На ветке щебетала птичка. Биби обернулась к Мурли, и ей сделалось страшно… Вид у той был какой-то подозрительный… как в тот раз с мышкой.
— Мурли! — закричала Биби.
Мурли испуганно вздрогнула.
— Я же ничего не сделала, — быстро сказала она, но тон у нее был виноватый.
— Так нельзя, какая же ты! — погрозила ей пальчиком Биби. — Птички такие же симпатичные, как и кошки.
— Когда я жила на Эммалаан… — мечтательно протянула Мурли.
— Где ты жила?
— На Эммалаан. Когда я была кошкой. Там я ловила птичек… За домом, возле террасы, где растут золотые шары… Птички были такие…
— Прекрати немедленно! Я не слушаю! — воскликнула Биби.
Она вскочила и побежала прочь со своим фотоаппаратом.
Кошки — не свидетели
— Я не понимаю, — в который раз завела разговор Мурли. — Об этом обязательно нужно напечатать в газете. Ведь Помоечницу покалечил не кто-нибудь, а Председатель Общества Друзей Животных.
— Нет, — твердо сказал Тиббе. — Кошки — это не новости, так говорит мой шеф.
— А бедная кормящая мамаша, которую ударили бутылкой, — настаивала Мурли. — Может, она искалечена на всю жизнь.
— Я вполне понимаю, — с некоторым сомнением в голосе произнес Тиббе, — что можно взбелениться, когда на праздничном столе твоим лососем закусывает грязная бродячая кошка. И допускаю, что при этом можно схватить первый попавшийся предмет, чтобы запустить им в воровку.
— Ах вот как! — сверкнула глазами Мурли. Она столь выразительно взглянула на Тиббе, что тот, опасаясь ее коготков, отступил назад.
— В любом случае это не для газеты, — поспешил добавить он. — И закончим этот разговор.
Когда Мурли сердилась, она отправлялась дуться в свою коробку. Вот и сейчас она было отправилась туда, но в открытое чердачное окошко вскочил Флюф и издал протяжное мяуканье.
— Что он говорит? — спросил Тиббе.
— Селедочник?! — воскликнула Мурли.
— Рвау-иму-мрау, — торопливо излагал Флюф. Закончив свое взволнованное повествование на кошачьем языке, он снова исчез в чердачном окошке.
— Что случилось с селедочником? — спросил Тиббе.
— Он в больнице!
— Вот оно что! А я-то думал, что Флюф рассказывает вам какую-то веселую историю.
— Селедочника сбила машина, — сообщила Мурли. — Вместе с его палаткой. Все окрестные кошки сбежались туда, потому что там кругом разбросана селедка.
— Об этом можно написать заметку, — заспешил Тиббе. Он схватил свой блокнот.
— Я тоже пойду, — сказала Мурли. — Но только по крышам, так у меня получается быстрее.
Она побежала к чердачному окошку, но Тиббе успел задержать ее.
— Нет, юффрау Мурли! Мне не хотелось бы, чтобы моя секретарша, словно последняя бродячая кошка, накидывалась на разбросанную по земле селедку.
Мурли смерила его презрительным и гордым взглядом.
— И к тому же, — продолжал Тиббе, — там уже полно народу, а вы этого не любите.
— Хорошо, я останусь дома, — согласилась Мурли. — Все равно последние новости я узнаю на крыше.
На Грунмаркт в самом деле собралась большая толпа. Целое столпотворение. На место происшествия уже прибыла полиция. Под ногами хрустели осколки стекла, палатка была целиком разрушена, повсюду валялись лотки и подносы, флажки были втоптаны в землю, и последняя кошка удирала с кошачьего пира с последним рыбьим хвостом в зубах.
Господин Смит тоже наблюдал за происходящим.
— Селедочника увезли в больницу, — сообщил он Тиббе. — У него сломано ребро.
— Как это произошло? — спросил Тиббе.
— Машина! Самое скверное, что никто не видел, какая машина наехала на палатку. Она тут же умчалась прочь. Ни стыда, ни совести!
— Неужели никого не оказалось поблизости? Ведь это случилось среди бела дня!
— Представьте себе, — скорбно покачал головой господин Смит. — Это произошло в обеденное время, все обедали. Кто-то услышал ужасный треск, но, когда сюда прибежали, машина уже скрылась за углом.
— А сам селедочник?
— Он тоже ничего не видел. Он стоял и чистил селедку, как вдруг в его палатку врезалась машина и он упал, придавленный обломками. Полиция уже допросила всех в районе, но на машину никто не обратил внимания. Наверное, это был какой-то приезжий, не из нашего города.
Тиббе оглянулся по сторонам. На углу Грунмаркт сидела кошка, торопливо доедавшая селедку. Наверняка кошки видели, кто это сделал, подумал он. Скорей всего, Мурли уже в курсе.
Так оно и было.
— Мы давно знаем, кто это сделал, — сказала Мурли, едва Тиббе успел переступить порог дома. — На всех крышах только об этом и говорят. Это была машина господина Эллемейта. Он сам сидел за рулем, и это он наехал на селедочника.
Тиббе недоверчиво взглянул на нее.
— Разве столь уважаемый человек стал бы скрываться после того, что случилось? Он обязательно заявил бы о происшествии в полицию.
— Кошки видели это собственными глазами, — упрямо повторила Мурли. — Ведь возле палатки селедочника всегда обретаются кошки. Там были и Косой Симон, и Промокашка, и Просвирка. Какое счастье, что вы теперь об этом знаете, господин Тиббе. Пусть в газете напечатают всю правду.
Тиббе сел и молча принялся грызть ногти.
— Разве не так? — спросила Мурли. — Об этом можно напечатать в газете?
— Нет, — покачал головой Тиббе. — Конечно, я напишу заметку о происшествии. Но я не могу утверждать, что наезд совершил господин Эллемейт. Нет никаких доказательств.
— Никаких доказательств? Но три кошки…
— Вот в том-то и дело, что кошки. Какой мне с того прок? На месте происшествия не было ни одного свидетеля.
— Там было целых три свидетеля.
— Кошки — не свидетели.
— Разве?
— Нет. Не могу же я написать: «От некоторых кошек нам стало доподлинно известно, что на селедочника совершил наезд наш многоуважаемый господин Эллемейт». Я никак не могу этого сделать. Поймите же наконец!
Мурли не понимала. Не произнеся ни слова, она ушла в свою коробку.