Она сумасшедшая, в ужасе подумал Тиббе и отшатнулся, будто к нему приблизился крокодил.
Когда она скрылась в душевой, Тиббе вернулся в комнату. Уж не собирается ли она… остаться у меня жить? Она говорит, что ищет жилье. Бездомная кошка.
— Нет уж, не на такого напали, — сердито пробурчал Тиббе. — К тому же у меня уже есть кошка. И потом, я очень рад тому, что живу один и сам себе хозяин. И кровать у меня одна. Какой же я дурак, что предложил ей принять душ!
Но вот и она… Дама вошла в комнату.
Так-так, подумал Тиббе. Именно это я и предполагал. Она стояла на пороге в пижаме, халатике и тапочках.
— Вы не позволите высушить это у вас на батарее? — Она показала на мокрый костюмчик, висевший у нее на руке.
— Э… да, конечно, — пробормотал Тиббе. — Но видите ли, я хотел бы сказать вам…
— Что?
— Послушайте, юффрау, вне всякого сомнения, вы можете переждать здесь часок-другой, пока не высохнет ваша одежда. Но не рассчитывайте, что останетесь здесь жить.
— Не рассчитывать?
— Нет, юффрау. Я сожалею. Но это невозможно.
— Ой, — расстроилась она, — даже одну ночку нельзя переночевать?
— Нет, — упорствовал Тиббе. — У меня нет для вас кровати.
— А мне и не нужна кровать. У вас в кладовке стоит большая коробка. Картонная коробка из-под консервных банок.
— В коробке? — удивился Тиббе. — Вы собираетесь спать в коробке?
— Конечно. Если только вы подстелите мне свежую газетку.
Но Тиббе упрямо покачал головой.
— Я дам вам денег на гостиницу. Тут есть одна неподалеку.
Он схватился за свой кошелек, но она протестующе замахала руками.
— Ах нет! — воскликнула она. — Если действительно нельзя, то я уйду без всяких денег. Сейчас только надену свой мокрый костюмчик и сразу же уйду.
Она стояла перед ним такая растерянная, такая несчастная. На улице подвывал ветер, в окна колотил дождь. В такую погоду даже кошку не отправишь гулять по крышам.
— Ладно, так и быть, оставайтесь, но только на одну ночь, — сжалился Тиббе.
— Можно мне спать в коробке?
— Спите где хотите. Но только с одним условием. Вы должны рассказать, откуда вы все про меня узнали. Кто я такой, где работаю и о чем пытался сегодня написать.
Они услыхали мягкий прыжок в кухне. Это мокрый и грязный Флюф наконец вернулся с прогулки.
— Я узнала все от него, — показала дама на кота. — Это он рассказал мне. Впрочем, я беседовала со многими окрестными котами. Они все в один голос рекомендовали мне вас.
Тиббе залился краской. Ему показалось, что он сходит с ума.
— Вы… разговариваете с кошками? — спросил он.
— Да.
Бред какой-то, подумал Тиббе. Эта дамочка явно чокнутая.
— И э-э… как это у вас получается?
— Я сама одна из них, — просто сказала она.
Ну и дела, подумал Тиббе.
Юффрау Мурли присела рядом с Флюфом возле каминной трубы. Тиббе услышал, как они что-то промурлыкали друг другу. Мурлыканье было вполне дружелюбным. Может, стоит еще раз попробовать написать о ней заметку?
«На эту ночь я сдал кладовку мурлыкающей даме, которая проникла в мою кухню через слуховое окно и сообщила мне, что прежде была кошкой…»
В тот же миг меня вышвырнут на улицу, понял Тиббе.
Он слышал, как они беседуют друг с другом — дама и его кот. Они издавали короткие мурлыкающие и мяукающие звуки.
— И что же говорит Флюф? — поинтересовался Тиббе, естественно, в шутку.
— Он говорит, что ваши карамельки лежат в коробочке на верхней полке книжного шкафа. Вы сами ее туда поставили.
Тиббе пошел взглянуть. Карамельки и в самом деле лежали там.
Помоечница
— И все-таки я не верю, — сказал Тиббе. — В то, что вы разговариваете с кошками. Наверное, это получается как-то иначе: чтение мыслей или еще какая хитрость.
— Может быть, — сонно пропела Мурли и зевнула. — Я пошла в коробку, — сообщила она. — Можно мне взять эту старую газетку?
— Вы уверены, что обойдетесь без одеяла и подушки?
— Конечно, большое спасибо. Насколько я знаю, Флюф любит спать у вас в ногах. У каждого свой вкус. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, юффрау Мурли.
Она обернулась от двери.
— Кстати, по пути к вам я услышала парочку новостей, — сказала она. — На здешних крышах.
— Новостей? Каких же?
— У Помоечницы скоро будут котята.
— Ох, — вздохнул Тиббе, — к сожалению, мне больше нельзя писать про кошек. Главному редактору это не нравится.
— Жаль, — пожала плечами юффрау Мурли.
— А еще какие новости?
— Только одна: почему господин Смит такой грустный.
— Господин Смит? Вы имеете в виду учителя? Я видел его сегодня. И мы вместе помогали вам слезать с дерева. И он вовсе не выглядел грустным.
— И тем не менее это так.
— По-моему, это неплохая новость, — потер руки Тиббе. — У него что, плохое настроение?
— Через неделю исполнится двадцать пять лет, как он работает старшим учителем в школе, — пояснила юффрау Мурли. — Он надеялся, что в его честь устроят праздник. Как-никак юбилей. Но нет.
— Почему же праздника не будет?
— Потому что никто этого не помнит. Все забыли. Он думал, что о празднике позаботятся ученики и коллеги… но никто и в ус не дует.
— Почему же он сам никому об этом не напомнит?
— Этого он ни за что не сделает. Он слишком гордый и упрямый. Так говорит Косой Симон.
— Косой Симон? Это же его сиамский кот!
— Точно. С ним-то я и разговаривала. И он рассказал, почему его хозяин такой грустный. Извините, я пошла в свою коробку.
Она сказала Флюфу на прощанье «мроу». «Мриу», — ответил ей Флюф. Наверное, это означало «спокойной ночи».
Тиббе бросился к телефонному справочнику. Был уже поздний вечер, но он все-таки набрал номер господина Смита.
— Извините меня за столь поздний звонок, — зачастил Тиббе. — Но я прослышал, что скоро вы отмечаете юбилей. Вы двадцать пять лет работаете старшим учителем. Не так ли?
На другом конце провода долго молчали. Наконец послышался взволнованный голос господина Смита:
— Я верил, что есть люди, которые помнят об этом.
«Не люди, кошки», — хотел было возразить Тиббе, но вовремя осекся.
— Разумеется! — воскликнул он с воодушевлением. — Как же не помнить? Вы не будете против, если я напишу про вас заметочку?
— Мне будет чрезвычайно приятно, — сказал господин Смит.
— Нельзя ли в таком случае зайти к вам? Я понимаю, сейчас уже поздний вечер… но мне бы так хотелось сдать эту заметку завтра. Рассказать о вашей жизни и о школе…
— Приходите, — согласился господин Смит.
В три часа ночи Тиббе вернулся домой. Его записная книжка была до последнего листочка заполнена сведениями о жизни и трудовых подвигах господина Смита. Он на цыпочках прокрался по своему чердаку, но прежде чем усесться за пишущую машинку, заглянул в кладовку.
Свернувшись калачиком, Мурли мирно спала в коробке.
Она спасла меня, подумал Тиббе. Теперь у меня есть заметка. Осталось ее только написать.
Укладываясь на рассвете в кровать, он шепнул сонному Флюфу:
— Слышишь ты, соня. У меня получилась отличная заметка. И в ней настоящая новость!
Флюф потянулся и захрапел у него в ногах.
Я обязательно поблагодарю ее утром, эту странную юффрау Мурли, подумал Тиббе и тоже заснул.
Но когда на следующее утро он проснулся, она уже ушла.
Коробка была пуста. В ней лежала газета, все было тщательно прибрано. Ее одежда и чемоданчик тоже исчезли.
— Флюф, уходя, она что-нибудь просила передать?
— Мр-р, — ответил Флюф, но Тиббе ничего не понял.
— Ну и ладно, — вздохнул он. — Нашим легче. Весь чердак опять в моем полном распоряжении.
Потом он увидел на письменном столе свою собственную заметку.
— Вот здорово! — воскликнул он. — Я иду на работу. И меня не уволят. По крайней мере сегодня…
Его радость угасла. Он пошел на кухню, где обнаружил сваренный для него кофе. Посуда была вымыта. Очень мило с ее стороны.
Слуховое окошко было распахнуто настежь. Значит, бездомная дама убралась тем же путем, каким и появилась.
Хоть погода наладилась, подумал Тиббе. Ей не нужно будет бродить под дождем. Неужели она опять отправилась разговаривать с кошками? Если бы она осталась здесь… Если бы я взял ее в дом… Тогда, может быть, она приносила бы мне каждый день какую-нибудь свежую новость. Он чуть было не крикнул в окно: «Мурли, кис-кис-кис!»
Но сдержался.
Гнусный эгоист, строго сказал он сам себе. Ты хочешь взять в дом женщину-кошку исключительно в своих же собственных интересах. Как низко с твоей стороны! Забудь ее и сам добывай себе новости. Нужно избавиться от застенчивости. К тому же она, вероятно, ушла насовсем.
А юффрау Мурли была тем временем неподалеку. Она сидела на крыше Страхового банка — самого высокого здания в округе — и вела разговор с Помоечницей.
Помоечницей ее прозвали потому, что кошкой она была, прямо скажем, драной. И лапы у нее были вечно грязные. Хвост облез, рваное ухо по-бандитски съехало набок, серо-бурая шерсть торчала клочьями.
— У тебя скоро будут котята, — сказала Мурли.
— Чтоб им провалиться! — буркнула Помоечница. — Сколько раз я себе говорила: пора с этим завязывать. Вся моя жизнь — это сплошные котята.
— Сколько же у тебя детей? — спросила Мурли.
Помоечница поскребла за ухом.
— Пропади они пропадом, чтоб я знала!
Помоечница была грубовата. Но бродячей кошке, сами понимаете, не до светских манер.
— Ладно, не обо мне речь, — проворчала она. — Твои дела куда хуже моих. Как же это тебя угораздило?
С брезгливым любопытством она оглядела Мурли со всех сторон.
— Понятия не имею, — погрустнела Мурли. — И знаешь, что самое ужасное? Полбеды, если бы я стала человеком совсем. Так ведь нет: я какая-то серединка наполовинку.
— Никакой серединки наполовинку я в тебе не вижу. Вылитый человек.
— Я имею в виду