– Коллегия Верховного суда начинает свое очередное заседание. Сегодня состав суда и присяжных заседателей прежний, а именно: коллектив ордена Посейдона ЖЭУ-1. Прокурор – вахтер Зубатов. Адвокат – его дедушка Зубатов. Судья – начальник ЖЭУ Гржимайло – это я. Его, то есть мои, помощники – его, то есть мои, заместители Анчуткин и Писсаро. Ну, далее идут присяжные… с известными всем именами… перечислять их за дефицитом времени не буду… – Гржимайло поднес список к глазам, – слесаря, дворники, уборщицы и наконец паспортистка Палеолог. Нам высочайше поручено сегодня осудить этого досточтимого Рыцаря к… Сколько там ему причитается? – наклонился он к секретарю.
– От пяти до семи, ваше сиятельство. Строгого.
– Хорошо. Итак, чтобы не тянуть резину (у всех у нас семьи), вы обвиняетесь… Встаньте, когда к вам обращаются! Помогите ему. Вы обвиняетесь в несанкционированном заболевании во время карантина и в срыве в результате этого клинической картины карантинной службы страны. И, как не выдержавший срока карантина, приговариваетесь к очередному сроку – к семи годам строгого режима отбывания наказания на галерах. После мореходной школы вы будете посажены на нижний ряд галеры «Бисмарк» и прикованы к скамье цепями. Подождите, не садитесь. Это не окончательный приговор. Теперь учтем поправки. Да, чуть не забыл. Власовна, в тридцать третьем трубу заварили?
– Ацетилена нет. Стали манжет накладывать, а труба возьми и выпади. Ну, они трубу взяли, оттащили в каптерку резьбу нарезать. Там у них, правда, лерки и метчики давно все потаскали. Да и леркодержатели. Не знаю, получится чего… А тут – с этого, семнадцатого, пятый подъезд, третий этаж – опять их заливает. Когда уж их зальет совсем? Надоели. А где я им сварку возьму? Где слесарей? Что, с тридцать третьего забирать, а им, значит, отдавать?..
– Нет, это ты правильно, Власовна. Правильно, что отшила их. Они еще потерпят. Заливает – это еще не потоп. Я к начальнику управления уже сколько раз обращался: дайте мне еще парочку-троечку слесарей!
Присяжные заметно оживились.
– Да! Что там! Конечно! Три новых старых дома по сто тридцать квартир дали, а слесаря ни одного!
– Ладно, кончай базар! Пить надо меньше! А то с утра на рогах!
– Обижаешь, начальник! – заволновались присяжные.
– Вас обидишь! Ладно, поздно уже. Вас что, дома не ждут? – с нарочитой иронией риторически спросил председатель. – На чем мы там остановились? Семь лет, что ли?
– Так точно, ваше сиятельство, – подтвердил секретарь. – Семь лет. Строгого. Остались поправки.
– Поправки, хм… Все, все будет хорошо. Значит, пошло на поправку… А! Поправки. Ясно. Что там в протоколе изъятия? Оказал активное сопротивление. Сколько человек его изымало? Двенадцать? И что, все на лечении? Все-все? – судья посмотрел на секретаря, на меня, снова на секретаря и задумался. – Что, и Крис? И Сальваторе? В реанимации? Н-да-а… Не часто такое встретишь.
– Прецедент, – подсказал адвокат Зубатов, дедушка прокурора Зубатова.
– Что? Не часто, не часто. Что ж, по месяцу на брата. И мой голос, как председательский, идет за два. Получается… Семь да пять – двенадцать. Двенадцать на два – двадцать четыре. Двадцать четыре на двенадцать – два. Семь минус два – пять. Итак, с поправками, – торжественно провозгласил он (пафос), – вы осуждаетесь на пять лет строгого режима на галере «Бисмарк». Теперь можете сесть. Власовна, совсем забыл! Завтра придут из второго ЖЭУ сварочник забирать. Там у них целый дом рухнул. Перекрытия. Так ты, того, кладовку закрой, а ключ, скажи, у Семена. А Семен – болен. Нет, лучше в отгуле. Уехал, уехал к черту на рыбалку. На три дня. А там запил. Сейчас в горячке. Пусть в следующий понедельник приходят. А лучше в среду. Позвонят.
– А у меня бланки кончаются. Предупреждаю, – заявила паспортистка.
– Помню, помню, – отмахнулся от нее председатель.
– А с этим что делать-то? – спросил старший конвоя.
– Это вам виднее, что с ним делать. Мы свое дело сделали. Теперь приступайте вы. Что надо, то и делайте.
– В Мореходку, что ли, вести? – потоптался старший, глядя на председателя.
– Господи! – вздохнул тот. – Кто бы мне еще заплатил за сверхурочные и за консультации? Юристам лафа. Сказал два слова – извольте денежку заплатить, да еще по телику кажут. Ну, конечно же, в Мореходку. Не на галеру же. Думать надо! У тебя на шее что, голова или жопа? Вот и думай ею. Сначала человека обучить надо, а уж потом и грести его. Или – им?..
– Ваше сиятельство! – обратился вдруг к председателю секретарь. – А обет?!
– О, черт! – председатель стукнул себя по лбу. – Вечно ты, Власовна, не вовремя с производственными вопросами лезешь! Что тебе, времени на работе не хватает? Подсудимый!
– Осужденный, – подсказал секретарь. – Уже осужденный, ваше сиятельство.
– Осужденный. Какой вид обета вы выбираете по своему добровольному почину? Предлагается на выбор. Воздержание от зелья – раз. Ну, там, от водки, самогона, пива, махорки, марихуаны и прочего. Воздержание от женщин – два. Понятно от чего. А! Вы это уже прошли. Помню, помню. Так, воздержание от чревоугодия – три. Впрочем, какое чревоугодие? Червям угодия. А! Стихи получились! Чревоугодие – червям угодия!..
– Записал, – сказал секретарь.
– Какое там чревоугодие, капустка да болтушка? Так, это тоже пропускаем… И это, как его?..
– Обет молчания, – прошептал секретарь.
– Да, совершенно верно: воздержание от обета молчания – четыре.
Я поднял кверху большой палец, а потом, загнув большой, разжал четыре остальных и кивнул.
– Хорошо. С этим обетом вы можете выйти досрочно. Если, конечно, не нарушите его. Раз в три года бывает амнистия для «великих молчальников». Звание «великий молчальник» присваивается после восемнадцати месяцев молчания. Последняя амнистия была в прошлом году весной. Поздравляю вас. И с сим разрешите откланяться. Записали? – спросил он у секретаря.
Секретарь, приподняв зад со стула, судорожно кивнул головой, дописывая последнее слово. Слышно было, как он прошептал судье:
– Мочи нет – от пива!
Глава 61. Обет молчания
Высокий суд удалился на заслуженный отдых, а меня отвели в Мореходку, которая была в соседнем здании, и там передали с рук на руки, сняли с меня наручники, и я расписался в «Книге прихода и ухода абитуриентов» в графе «Приход» и поставил дату. Судя по датам прихода и расхода всех моих предшественников, в учебке обучались полгода. Полгода сносной жизни – небольшой, но приятный, должно быть, отрезок моей грядущей жизни. Не знаю, прав Суворов или не прав, но учиться всегда легче, даже если учишься для боя. Меня оставили одного ждать разводящего. Хм, так и убежать можно. Никого. Ну, порядки! Вот только куда бежать? Интересно, разрешены ли свидания? Как там Гера? А что с моими спутниками? Может, и их замели под каким-нибудь благовидным предлогом? Глядишь, еще и за партами вместе посидим. Как же связаться с Герой? Так, Рыцарь, главное не лотошить. Нервишки стали ни к черту. Надо сесть. Сесть и настроить себя на спокойствие. Я представил себе прозрачный сосуд с чистой водой. Это я. Я спокоен. Я уравновешен. Внутри меня весы с двумя чашками, они медленно уравновесились, клювик к клювику. Все хорошо. Теперь можно идти в мир. И там служить матросом хоть сто лет, как «северный старец» норвежец Дракенберг.
Из мира ко мне шагнул шкаф. А при нем пять тумб. Голова – тумба, руки – две тумбы, ноги – две. Был такой хоккеист – Свен, кажется, Тумба. Вот пять таких хоккеистов торчали в разные стороны из шкафа. Я невольно встал со стула. Вот оно, истинное почитание природного явления. Не раздумывая, взял и встал, только что не поклонился. Да, это не Горенштейн, с этим медведем не потягаешься. И пиджачишко железный не поможет. Явление подошло ко мне и, расставив нижние тумбы, а верхними подперев бока, уставилось на меня своими драконьими глазами. Трудно в них было смотреть и выдержать взгляд. Но я и не смотрел ему в глаза. Я, не моргая, смотрел ему чуть выше переносицы, между бровей, туда, где у его далекого предка Полифема был третий глаз, а Стратон утверждал, что там находится душа, и спокойно и доброжелательно желал ему всего самого доброго, что только было в моем арсенале доброты. И шкаф смутился, кашлянул, буркнул: «Привет, что ли…» – и похлопал меня по плечу. Взял постановление суда, ознакомился с ним, удовлетворенно кивнул головой и махнул рукой, мол, пошли со мной.
Он занимал практически весь проход. Вылинявшая под мышками гимнастерка в нескольких местах разошлась по швам, а сапоги были сзади разрезаны, так как не налезали на икры. В длинном коридоре никого не было. Видимо, все сидели по классам или были на практических занятиях. В конце коридора на подоконнике сидели двое учащихся. Они привалились к оконным проемам и спали. Похоже, они были под кайфом. Шкаф подошел к ним, сгреб обоих за шиворот, приподнял в воздух, стукнул лбами и, разведя руки в стороны, разжал пальцы. Учащиеся со стонами и проклятиями расползлись по коридору.
– Твоя койка. Заправлять так. Тумбочка. Кружка. Туалетные принадлежности. Электрическая бритва. Полка для книг. Книги возьмешь в библиотеке. У нас ничего не пропадает. Так что не прячь. При проверках все равно, что спрятано – изымается.
Я чуть не произнес: «И составляется протокол изъятия?» – но вовремя удержался, вспомнив о данном обете. Это не так уж и плохо – лишний раз промолчать. Все равно слова ничего не решают. От них только возрастает энтропия и ближе конец света. Шкаф, не замечая моих колебаний, продолжил:
– Слева от тебя тоже новенький. И тоже на «Бисмарк» в нижний ряд. Так что с ним подружись. Дежурства по графику. График на стене. «Губы» нет. Поэтому нет и самоволок. Если что, я разбираюсь сам. Вполне квалифицированно. Не жалуются. Свидания раз в месяц. По предварительной записи. Завтра дашь мне список на шесть свиданий. Женщина должна быть первой и последней в списке. Женщиной начинается, женщиной заканчивается. Если женщины нет или ты не хочешь ее видеть, напротив единицы и шестерки поставишь ноль. Все. Ты форму не снимаешь?