Мэтт, все еще разъяренный, разнес еще и свой гостиничный номер, нанеся ущерба на 3000 фунтов; он был настолько расстроен всем, что произошло в тот вечер, что всерьез был готов объявить о роспуске группы. В NME опубликовали статью под названием Muse: Reaching Burnout («Muse: синдром выгорания»), и, хотя вышла она немного поспешно, автор был недалек от истины.
Когда они пришли на влиятельное ток-шоу Криса Эванса TFI Friday на Channel Four, чтобы отметить выход сингла Sunburn 21 февраля[65], выступление вышло отвратительным: пианист, которого группа наняла, чтобы сыграть фортепианную партию, перепутал все, что можно было перепутать, и совершенно испортил вступление к песне. Хуже того: Крис Эванс объявил их как «группу Sunburn, которая исполняет свою новую песню Muse». Сойдя со сцены, одетый в оранжевую рубашку Мэтт, рыча, швырнул гитару в декорации (она пролетела прямо над головой Дома) и с отвращением пнул мониторы. Куда лучше группа контролировала себя, когда на той же неделе исполнила Screenager на японской радиостанции Air West и отыграла сет из восьми песен в программе Live At The Wireless мельбурнского радио JJJ, хотя не совсем ясно, ездила ли группа для этого в Австралию.
Впрочем, даже эти вспышки ярости могли им помочь. Muse получили репутацию интересной и перспективной концертной группы как раз благодаря своим диким сценическим выходкам, а в интервью, которое группа дала мне в Вене, Мэтт стал демонстрировать еще одну важнейшую грань характера – стремление раскрыть секреты, лежащие в основе науки, природы и человеческой веры. В интервью он раскрыл весьма любопытные свои черты: он заявил, в частности, что у него две личности, одна из которых хочет общаться с людьми, а вторая, более агрессивная, больше всего хочет наорать на девушек в первом ряду, которые ждут выхода Гэвина Россдейла (вокалиста Bush). Еще он сказал, что впереди ждет война, что взрывной рост населения дошел до той точки, когда конфликт неизбежен. Но, что еще интереснее, пытаясь объяснить свои мысли по поводу Sunburn, он погрузился в тайный мир мотыльков, заявив, что те всегда пользовались луной для ориентирования, так что, летя на искусственный свет, они верят, что нашли свою идею счастья, рая, но на самом деле она фальшива и нереальна. Он сравнил это с полетами людей в космос; по его мнению, они выражали стремление человечества достать до чего-то, что для нас не предназначено, в ущерб своей вере и счастью: наука разрушила важнейшие человеческие истины, опровергнув существование рая. На вопрос, что служит его личной «лампочкой», он ответил: «Женщины».
Поскольку Sunburn была одной из последних песен, написанных для Showbiz, стало ясно, что Мэтт отходит от темы Тинмута и скучной жизни в нем, и теперь, когда ему уже стало легче откровенно рассказывать о себе и песнях в интервью, Мэтт раскрывал свой уникальный интеллект и воображение для рок-прессы. Он дошел даже до того, что пренебрежительно назвал альбом, в поддержку которого группа гастролировала, «немного неуклюжим и дурацким» (первый намек на то, что группа осталась не полностью довольной тем, каким получился Showbiz; они охотно обсуждали его недостатки и собирались значительно улучшить материал на втором альбоме), и пошутил, что раз уж их поддерживает сама Мадонна, у них «деньги лезут из жопы». Этот сопливый, робкий трудный подросток из Девона все-таки оказался весьма интригующим рок-н-ролльным персонажем.
Не знаю, что именно помогло: истерика на TFI Friday, впечатляющий видеоклип на Sunburn, в котором группа играла роль угрызений совести няни-воровки, появление песни в «списке C» Radio One или безумная биологическая «теория мотылькового рая», предложенная Мэттом, – но с этим синглом Muse наконец попали в чарты на вполне респектабельное двадцать второе место, хотя вскоре после релиза Мэтт, что интересно, сказал, что для группы будет лучше, если она в чарты не попадет. На волне успеха сингла Muse поехали на аншлаговые хедлайнерские британские гастроли из десяти концертов, выступив в том числе в «Флис энд Фиркин» (Бристоль), «Принсесс Шарлотт» (Лестер) и Манчестерской академии и завершив их концертом в лондонском «Юнионе», готовясь к первой серьезной попытке завоевать Америку.
И, хотя Америка под конец этих гастролей наотрез отказалась считать себя завоеванной, глаза у Muse определенно на многое открылись.
Чем бы они ни занимались в тот загадочный вечер с Дейвом Гролом после прошлогоднего концерта Red Hot Chili Peppers в «Берси», им явно удалось произвести впечатление. Ибо после него RHCP, ставшие большими поклонниками и наставниками для Muse, сочли их идеальной разогревающей группой для совместного с Foo Fighters месячного тура по американским аренам в марте и апреле 2000 года. Они, конечно, участвовали лишь в одном сегменте пятимесячного тура (после пятнадцати лет тяжелых гастролей Red Hot Chili Peppers предпочитали экономить силы, часто играя три недели, а потом дней десять отдыхая), но сам факт такого предложения был очень важным. Они не только поехали в турне с двумя крутейшими и самыми уважаемыми рок-группами Америки – что само по себе уже повод для гордости, – но и ежевечерне выступали в огромных залах перед двадцатью тысячами потенциальных американских фанатов. Возможности для прорыва были невероятны.
Поначалу даты казались пугающими. В расписании не было городов ни Восточного, ни Западного побережья, где можно было бы хорошенько оттянуться на отдыхе; Muse и прифанкованным, пост-гранжевым рокерам предстояла поездка по «библейскому поясу» Америки и выступления в залах с такими вдохновляющими названиями, как «Дейн-Каунти-Экспоцентр» (Мэдисон), «Эрвин Дж. Наттер-Центр» (Дайтон), «Томпсон-Бойлинг-Арена» (Ноксвилл). То были ангары, такие же унылые и бездушные, как их названия: все места были сидячими, а по проходам сновали охранники, следя, чтобы люди не вставали со своих мест, и выдворяя из зала каждого, кто пытался хоть чуть-чуть отрываться. Для не слишком любопытной аудитории, в основном ждавшей главного события вечера, Muse играла, практически не сходя со своих мест и очень редко демонстрируя свои фирменные приступы безумия с летающими гитарами.
Тем не менее каждый вечер им удавалось завоевывать фанатов рока из центра США; крики становились все громче, «йе-е-ес!» более воодушевленными. Muse, чей сет в этом месяце был коротким и «по делу», обнаружили, что могут подстраивать репертуар под большую рок-аудиторию и вполне справляться. Они нашли в себе уверенность, чтобы донести свое выступление до дальней стены огромного зала, открыли в себе стадионную группу. К тому времени как они добрались до Роанока, штат Виргиния, реакция на них была уже такой бешеной, что напомнила «Вудсток» (хотя, конечно, куда более спокойную версию): зрители в буквальном смысле начали ломать лед на катке хоккейного стадиона, и Дейву Гролу пришлось отправить на сцену свою маму-учительницу, чтобы та успокоила толпу с помощью своих лучших педагогических приемчиков.
Но больше всего уроков рок-н-ролла Muse получили, конечно, вне сцены. Они узнали, что их рок-кумиры – тоже люди: хотя Дейв Грол сыграл с ними всего один концерт, в первый день гастролей он поприветствовал Криса, запрыгнув ему на спину, как старому приятелю; в течение турне барабанщик Nirvana стал их верным собутыльником. Он приходил и джемовал с ними, играя на барабанах на саундчеке, пока его собственная группа восторженно смотрела на происходящее (это было огромной редкостью, но происходило и еще более редкое событие: к ним на джеме присоединялись RHCP, и они играли, по словам Мэтта, «инопланетный фанк», нечто среднее между Nirvana и Майклом Джексоном), а после концертов всей толпой шли по барам. Ночь в Дайтоне вышла запоминающейся: все три группы пошли после концерта гулять и прошли мимо караоке-бара, где играла песня Foo Fighters. Дейв Грол ворвался в бар, прогнал от микрофона незадачливого горлодера и исполнил песню как надо, по-рокерски. Группы остались пить в этом баре до рассвета и пели рок-стандарты с пьяными местными жителями и полицейскими, которые как раз вернулись со смены, – они не могли поверить своему счастью. Как ни странно, все это время Крис, самый большой в группе поклонник Nirvana, так и не решился спросить Грола о его прежней группе – он оставил эту возможность куда более бесстыжему Мэтту.
В остальном первая большая американская гастроль открыла им глаза на противоположные концы морального спектра. Пока они ездили по «библейскому поясу» Среднего Запада, они провели немало дней за богословскими дискуссиями между собой или с верующими местными, что позволило Мэтту изложить и исследовать свои необычные взгляды на религию в общении с фанатиками, которые пытались обратить его в христианство – один фанат даже написал ему письмо на десяти страницах, в котором объяснял, что музыкой он просто пытается заполнить пустоту в своей жизни, которую должен по праву занимать Иисус. Через несколько часов, правда, начиналась более мрачная сторона гастрольной жизни: каждый вечер Red Hot Chili Peppers устраивали вечеринки для группы и техников, и это вдохновило Muse больше участвовать в «социальных» аспектах гастролей – они начали проводить за кулисы и своих фанатов и техников. На этих вечеринках Muse стали замечать группы из 30 или 40 женщин, которые ждали шанса встретиться с Энтони Кидисом или Фли и были готовы пойти абсолютно на все, чтобы добиться объекта своих плотских желаний, которые даже и не скрывали. То было их первое знакомство с явлением «организованных фанаток»: девушки, с которыми они общались на собственных гастролях, никогда не были такими нахальными и хищными. А когда девушки, которых не позвали общаться с RHCP, обращали внимание на милую разогревающую группу из Англии, их приглашения сходить в автобус и «выкурить немного травки» казались натянутыми и неловкими (как, кстати, и предложения попробовать тяжелые наркотики, которые тоже звучали в их адрес на этих гастролях). Ребята из Muse уже, в общем-то, были в отношениях, но девушки подходили к ним на гастролях куда чаще, чем раньше, и от этой неприглядной стороны рок-жизни они ощущали немалый дискомфорт.