Вы побывали на каком-нибудь из концертов в важном турне с Chili Peppers и Foo Fighters?
Это стало отличной кривой обучения для группы. Мэтт и ребята узнали, как все делается по-настоящему, как живет другая половина мира и как вообще гастролировать по Америке. Вернулись они оттуда практически совершенно другой группой. А потом мы начали разбираться с технической командой. Мы с Деннисом решили, что тут можно сделать две вещи: мы поначалу не могли себе позволить нормальную команду техников, потому что финансировали группу, по сути, вдвоем, так что решили возить их по гастролям с местными ребятами из Тинмута, которым они доверяли. Если честно, команда была разношерстная, но мы справились. На самом деле это им не особо мешало, потому что первые гастроли были буквально по туалетам, и сам факт наличия команды техников уже, если честно, был для них роскошью, потому что у большинства групп даже такого не было. Они были не лучшими, но, думаю, когда мы переросли их, то заменили как раз вовремя. Мы двигались вперед, как всегда.
Как вы справлялись с затратами? Мэтт постоянно что-то разбивал в приступах раздражения.
Мы с Деннисом постоянно искали новые эндорсерские договоры! С этим никогда не было просто, но, к счастью, тогда у нас эндорсерских контрактов было много. Жалоб нам особых не поступало, но были времена, когда я получал гастрольный бюджет и думал: «Блин, как мне с этим-то разобраться?» Каждый лицензиат на каждой территории должен был оплачивать свою часть бюджета. Так что французы платили, когда Muse гастролировали во Франции. Вот так мы все продумали, чтобы группа могла просто ехать и играть. Поскольку нам удавалось вписаться на разные гастроли на разогрев, все всегда спрашивали, особенно в ранние дни: «Как, блин, им это все удалось заполучить?» Помню, парень, который подписал контракт с Foo Fighters в Америке, спросил у меня: «Я не понимаю, как тебе удалось вписать свою группу сюда на разогрев, они, блин, моя группа, а я не смог поставить к ним на разогрев другие свои группы! Как, блин, у тебя это получилось?»
Глен Роу
Когда вы начали работать с Muse?
Когда вышел Showbiz. На гастроли я с ними не ездил до второго альбома, но много им помогал. Бывал на куче фестивалей. Я тогда работал на Zildjian и, по-моему, услышал их по XFM. Не знаю, как это получилось, но я подумал, что они очень крутые, так что пошел к своему начальству в Zildjian и сказал: «Этот барабанщик потрясающий». Я познакомился с Домом, помог ему подписать контракты на барабаны и постепенно начал по мелочи помогать группе на концертах. В ту пору я уже покончил с гастрольной карьерой. Я работал на Manics, а через них попал в Zildjian, а Дому нужен был на гастролях кто-нибудь, кто разбирался бы в барабанах. По-моему, официально я начал работать в турне Plug In Baby.
Какие они были как люди?
На самом деле совершенно нормальные, но очень сплоченные. По-моему, именно тогда я подумал, что Muse – настоящая группа в «классическом» понимании; я увидел их групповой менталитет и крепкую дружбу. Я таких групп еще не видел; я до сих пор работаю с группами, которые говорят: «Мы настоящая банда», хотя это на самом деле не так. Знаете, я помню, как Дом и Мэтт щекотали друг друга и смеялись, как долбаные школьники!
Они очень близки, да?
Помню, поначалу мне это казалось даже странным. Ну, я, наверное, думал, «о, как мило», но они даже сейчас проводят столько времени друг с другом, сколько могут. Мэтт сейчас уже здесь не живет, так что стало посложнее, но так странно видеть, что они по-настоящему живут жизнью друг друга, они росли вместе, когда рано умер отец Криса… В их жизни на самом деле много общего. И они все друг другу помогают. Они знают, когда кто-то из них в плохом настроении, и тогда они ненадолго его изолируют, а все остальные работают как обычно. Трио – это вообще обычно не очень удачный состав для группы, обычно кто-то один отдаляется от остальных, но с Muse так не было.
На тех гастролях с ними работала довольно неопытная техническая команда, вроде приятелей из Тинмута?
Рик работал на сцене. Рик получил работу, потому что он был звукорежиссером не то в «Каверне», не то в каком-то другом местном заведении, и вроде как однажды высказал им все, что о них думает. Они разбивали свои инструменты даже в первые годы существования группы, и Рик говорил, что реально на них наорал после того, как они разбили чьи-то микрофоны. Ну, знаете, что-то такое: «Хватит уже, блин, это делать, это не детская площадка, это реально серьезно, если хотите стать серьезной группой, надо вкалывать». В общем, тогда Рик работал на сцене, а один из их местных приятелей по имени Алан продавал футболки, и они ездили в задней части гастрольного автобуса. Они всегда чувствовали, что это будет очень круто, но никогда не боялись – им просто казалось, что они делают все то же самое, что и нормальные группы. Это было очень странно, даже страшновато немного. Мы с Мэттью всегда хорошо общались – мы оба Близнецы, а в детстве были гиперактивными; я понимал, через что ему приходится пройти. Его мозги крутились со скоростью четыре миллиона миль в час, так всегда было. Его мама рассказывала истории про детство, он всегда был таким. Он вообще не поменялся – очень умный парень, который творит потрясающие вещи.
Каково было с ними гастролировать? Тяжело?
В ранние дни они разбивали оборудование из-за раздражения. Техники поначалу у них были хреновые. Дэн, один из ребят, давал им совершенно расстроенную гитару, и Мэтт ее просто разбивал, типа, «как мне вообще хотя бы начинать играть?». Или его педалборд переставал работать. Поскольку он пытался постоянно сделать что-то технически навороченное, не имея для этого бюджета, у него никогда ничего не получалось. Педалборды были слишком сложными, не работали как надо, и он очень злился, после чего приходилось урезать набор. Потом все стало сложнее, и они начали крушить все подряд, а мы обрывали телефоны компаний, с которыми у нас были эндорсерские договоры, и говорили: «Дом тут пробил дырку в большом барабане, вообще, на самом деле, тут вся установка разломана, можете нам завтра привезти новую?», или брали аппаратуру в аренду. Все устаканилось, когда у нас наконец-то появились хорошие техники, с реальной, почти военной дисциплиной, потому что если на сцене было хоть что-то не идеально, группа разносила ее на хрен. В общем, когда у нас появились хорошие гитарные техники, они отлично понимали, что если что-то испортят, то завтра концерт будет вдвое сложнее, и старались ничего не портить.
Вы ездили на гастроли с Chili Peppers в США?
Нет, но я помню, как встретился с ними после возвращения, вот тогда-то они по-настоящему изменились в своих живых выступлениях. До этого Мэтт был малоподвижен и в основном сосредоточен на пении, но потом съездил в Америку, выступил вместе с Foo Fighersи вот после этого начал скакать по сцене и сходить, блин, с ума. Это было словно глотком свежего воздуха; они поняли, чтó можно делать и как веселиться на сцене, и вот тогда он стал тем самым Мэттом Беллами. Он взлетел.
Вы видели истеричных фанатов, особенно во Франции?
Ага. Oui FM очень поддерживали группу. Всерьез ее продвигали, считали, что открыли ее для себя. Мы приезжали на радиостанции в гребаном Бенилюксе, а снаружи собиралось по шестьсот человек, потому что в некоторых регионах Европы Muse была просто культовой, а детишки чувствовали связь с Мэттом. Магазинные концерты в Японии и Франции были безумными. Это странно, потому что обычно группа достигает большого успеха в одной стране, потом едет куда-нибудь еще, а там или тот же уровень, или куда меньше. Но вот у Muse постоянно были истерические перепады. Приезжаешь в соседнюю страну, и там все нормально, а потом едешь в тот же город через четыре месяца, а там все как с ума посходили.
Глава четвертая
Галлюцинации начались на гастролях с Chili Peppers, примерно в Олбани, штат Нью-Йорк. Хотя в голове Мэтта Беллами был не Олбани. Мэтт Беллами был на совершенно другой планете.
То была пустынная планета, намного больше нашей, повсюду вокруг, куда хватало взгляда, была пустошь, горизонт был совершенно плоским и нескончаемым. Мэтт был один, опаляемый ледяным солнцем, ему было очень жарко, а вены казались пересохшими и липкими. Он огляделся, ища укрытия, но не нашел, увидев лишь пятно отражавшегося от чего-то солнечного света вдалеке. Но то была не какая-то поверхность на земле – пятно висело в душном голубом небе, а потом к нему присоединилось еще одно, и еще одно, и вот уже был целый рой крутящихся далеких вспышек. А потом предметы подлетели поближе, и он смог сосредоточить на них взгляд. Треугольные металлические лезвия, блестящие и сверхострые. Сотни их. Он побежал, уворачиваясь от лезвий, а они летали вокруг него, кололи его, впивались в затылок. Но они почему-то не разрывали кожи головы, а непонятным образом влетали прямо в мозг и закреплялись там, когда он просыпался, возвращаясь в реальный мир и страдая от пульсирующей мигрени. Мигрени, которая держалась прямо до концерта, пока он не начал пить, чтобы она ушла.
Галлюцинация повторялась, преследуя Мэтта по всем Соединенным Штатам, и он даже начал верить, что пустынная планета – это настоящий мир, а вот Земля – всего лишь сон. Она оставалась с ним весь день, он не мог перестать думать о ней ни в самолетах, ни в автобусах. В Ноксвилле, штат Теннесси, его познакомили с каким-то парнем, который, буквально клялся Мэтт, на самом деле – одно из этих лезвий и пришел его резать. На каком-то кабельном канале Мэтт посмотрел телепрограмму о психотронной войне – теории заговора, гласящей, что правительство пытается контролировать наши умы, используя радиацию, чтобы посылать информационные импульсы в наши головы посредством мобильных телефонов или электроприборов, – и начал всерьез думать, что он стал ее жертвой, что Америка – главный центр подобных тайных операций.