Origin Of Symmetry казался доисторическим громоздким рок-мастодонтом.
Впрочем, послушав первую пару песен, вы бы об этом не сказали. Мощные динамичные и суперсовременные аранжировки Ботрилла и Лекки рычали в колонках так, как будто группу, записавшую Showbiz, перенесли в XXV век. New Born длится шесть напряженных минут и похожа на генетическую мутацию Sunburn; это еще одна вступительная вещь, которая начинается с фортепиано, нежная, словно из музыкальной шкатулки[77], а потом взрывается риффом, который в миллион раз тяжелее, искаженным, цепляющим и разрушительным. Первая из множества песен Muse, которая, пожалуй, могла бы разнести в клочья целую Луну, если бы ее направили не в ту сторону, она повествовала о боязни эволюции, о том, что Мэтт боится потери человеческой индивидуальности, потому что мы движемся к будущему, где человечество – это просто коллектив из искусственных тел, соединенных проводами и способных существовать в открытом космосе (Мэтт к тому времени уже явно не один раз посмотрел «Матрицу»). От открывающего мощного риффа до вокодерных голосов в коде, которые намекают, что вся песня была исполнена андроидами, было очевидно, что мы теперь живем на совершенно новой музыкальной территории. Тотошка, мы уже не сидим в Тинмуте, жалуясь на местных жителей…
Bliss, с другой стороны, была порождена детским подсознанием Мэтта: он точно знал, что стащил откуда-то синтезаторные арпеджио в стиле восьмидесятых – может быть, из какой-нибудь детской передачи? – но даже не представлял, откуда именно (на самом деле – из игры Top Gear для Nintendo Entertainment System). Но из-за этих отсылок на невинное детство он в то время считал эту песню своей любимой из всего репертуара Muse и самой позитивной на Origin Of Symmetry, несмотря на то, что, возможно, это та самая песня «о желании сожрать чужое счастье».
Space Dementia («космическая деменция») – термин, которым НАСА называет сильнейшее чувство отрешенности, изоляции и незначительности, от которого астронавты, проводящие много времени в космосе, страдают, когда смотрят на Землю. Но Мэтт вернул его обратно на Землю: в этом сценарии космонавтом был он, а кто-то, без кого он не может представить жизнь, играет роль далекой родной планеты. Не нужно даже сильно напрягать воображение, чтобы предположить, что песня, скорее всего, посвящена его подруге из Тинмута, но фанатские сайты – которых уже появилось несколько по всему миру, – определенно напрягли воображение куда сильнее, пытаясь понять смысл первой строчки, «H8 is the one for me/It gives me all I need/Helps me coexist with the chill»[78]. Что такое H8? Может быть, это обозначает «кайф» (high), и песня на самом деле о грибах? Или «ненависть» (hate), словно он хочет, чтобы подруга его ненавидела? Или же, как утверждал сам Мэтт, часть микрокомпьютера, которую можно использовать как мозг маленького робота? Так или иначе, Space Dementia стала первой прогрессивной песней с Origin, объединив в себе успокаивающие фортепианные рефрены, лихорадочные хард-роковые сегменты, ритмичные синтезаторные интерлюдии, полностью позаимствованные из рахманиновского Второго концерта для фортепиано, и финальный катаклизм из оперного гитарного шума, перегруза и застегиваемой и расстегиваемой ширинки Мэтта; вместе все звучало так, словно кто-то режет бензопилой мотоцикл. Началась песня в духе Либераче, приглашающего нас в изысканный будуар, а закончилась – взрывом надувной свиньи Pink Floyd. Монументально.
Hyper Music начала свою жизнь как блюзовая инструментальная интерлюдия в турне Showbiz; здесь у нее «отросли» текст (исходное название, I Don’t Love You, должно быть, сочли слишком откровенно описывающим смысл песни, равно как и крик в припеве «I don’t love you/And I never did!»[79]) и желчная, драйвовая панковская энергия. По словам Мэтта, это «чистая негативная боль и гнев», полная противоположность Bliss; Muse выпустили когти и решили узнать, насколько глубоко могут их вонзить.
Одна из главных песен альбома Plug In Baby, которая отсылает слушателя к попсовости New Born, намеренно стоит в центре трек-листа, как бы деля альбом на две части. Но даже эта вещь не может смягчить удар от композиций, что идут вслед за ней. Citizen Erased – семь минут злобного электронного шума, пересыпанного там и тут неземными космическими звуками а-ля ELO; Беллами полушепотом рассказывает нам о том, как мучительно постоянно давать интервью и при этом не выдать ничего лишнего и не противоречить самому себе: «Break me in/Teach us to cheat and to lie/And cover up what shouldn’t be shared… please stop asking me to describe»[80]. Довольно-таки жестко, особенно для человека, в интересах которого рекламировать свою музыку в прессе, но в качестве безупречно мелодичного предвестника для более сложных эпических композиций, которые вскоре начнет сочинять Muse, Citizen Erased подходила идеально.
Однако Micro Cuts – песня про те самые галлюцинации о летающих лезвиях в пустыне и параноидальных идеях психотронной войны – стала точкой, после которой Origin уже балансирует на грани смехотворного. Дом отстукивает сдержанный классический ритм, Мэтт поет диким фальцетом, словно Мария Каллас, которую жгут на костре, а где-то на подпевках, кажется, маячит целый вагнеровский хор; песня выводит оперные претензии Muse на уровень самопародии, и именно из-за нее в офисе NME после выхода альбома журналисты уже просто не могли больше называть группу просто Muse: они вскакивали на кресла и во все горло орали «МИ-И-И-И-Ю-У-У-У-УЗ!» Лишь могучий басовый гул Криса, который на Origin Of Symmetry по-настоящему нашел свой стиль, не дал Micro Cuts окончательно сорваться со швартов и улететь куда-то на галерку Королевского оперного театра, сойдя с ума от видений.
После этого альбом окончательно теряет фокус, превращаясь (что становится ясно, оглядываясь назад) в слишком преувеличенный, размытый чертеж более четкой и отточенной музыки, какую Muse начнет играть на следующем альбоме. Screenager была на удивление прямолинейна в своей тематике – это песня о подростке, которого телевизор воспитал в большей степени, чем родители, и он прибегает к самоповреждению из-за суперидеального образа тела, которым его постоянно бомбардируют с экрана, но вот с музыкальной точки зрения стала триумфом изобретательности над содержанием. Исполненная на когтях ламы, костях животных, пупырчатом полиэтилене, «звуках ветра» и магазинных пакетах (а также обычных гитарах и синтезаторах), она приятно дорастает до хорового рефрена, который ни к чему не приводит, не доставая до поднебесных высот Citizen Erased. Полуфанковая, словно у Dire Straits, которые решили поиграть металл, Darkshines кажется мало соответствующей ацетиленовому взрыву предыдущих рок-песен – в сравнении с ними она выглядит легковесной, пронзительной и устаревшей. В частности, латиноамериканское гитарное соло с эхо-обработкой звучало похоже на альбом Шаде, а текст о влюбленности в красивую девушку с темной стороной характера был разочаровывающе прямолинейным в такой компании «не от мира сего».
Очень показательно, что Feeling Good, с ее сексуальной помпезностью и надутыми губками – единственная кавер-версия на альбоме, которую на него включили, потому что Мэтт хотел дать слушателям понять, что в его музыке есть и позитивные ноты; новый рассвет, новый день, новая жизнь, – больше всего выделяется на второй половине Origin. Крепко сбитая и хитроумно исполненная вещь среди моря развивающихся идей и амбиций стала примером того, какой мощной может быть Muse, исполняя песню классической простоты. Последняя песня, Megalomania, напротив, показала, каким пафосным и огромным может быть их звучание – с грандиозными проходами церковного органа а-ля «Призрак оперы» и текстом с обвинениями Бога.
Эта последняя пара композиций олицетворяет собой славу и безумие Origin Of Symmetry. Одна – с четкой мелодией, другая – гигантская в своих масштабах; вскоре Muse объединят в себе и то и другое и завоюют мир, но сейчас (особенно после великолепных поп-фраз Plug In Baby) это казалось слишком уж навороченным. Muse словно выдали новые, огромные музыкальные крылатые сандалии, и они попытались сразу в них бегать, не научившись сначала планировать.
Яркий, амбициозный, дерзкий, наглый, Origin Of Symmetry показал, что Muse выросли большими. И большим стало все вокруг них – во всех смыслах слова.
Глен Роу
Вы хорошо помните этот длительный «чес» по фестивалям?
То были времена, когда группа с техниками все еще ездили в одном автобусе, и я помню, что очень много фестивалей прошло во Франции. Они называли их фестивалями, но больше это было похоже на гребаные пирушки. Мы приезжали в какой-нибудь маленький городок на севере Франции, там стояла маленькая сцена посреди площади, но они объездили все эти фестивали, и на них всегда собиралось 500 человек. Куда бы они ни ездили, всегда находилась какая-нибудь недовольная группа, которая говорила: «Только зря время потеряли», но Muse никогда так не считали. Они считали любой концерт очень важным, даже если пришло всего 50 человек. Знаю, звучит избито, но они на самом деле гордились тем, что мы пытались сделать их величайшей группой мира.
Как вы отреагировали, впервые услышав вещи с Origin Of Symmetry?
Помню, я подумал: «Что они выпустят на сингле после Plug In Baby?» Получил копию альбома, и там реально не было ни одного нормального сингла, кроме New Born, да и это станет самой хреновой в мире радиоверсией – как такое обрежешь до трех минут?
Сафта Джеффери
Чьей идеей было продолжать гастроли о время работы над Origin Of Symmetry?
Насколько помню, решение приняли мы все совместно. Наш план всегда был одинаковым: ездить по гастролям и находить новых фанатов. Они были молоды; с некоторыми группами такой номер не пройдет, но они были молоды. Сегодня мы могли отправить их в Грецию, завтра – в Испанию, послезавтра – в Скандинавию, и с ними все было нормально, они восстанавливались. Им было чуть за двадцать, так что для них это была просто большая вечеринка. Они радовались уже тому, что ездят. Помню, когда у них выдалось несколько выходных дней, Мэтт звонил и спрашивал: «А что дальше?» А я такой: «Блин, Мэтт, да успокойся ты уже!» Но он всегда хотел что-то делать, и они никогда не жаловались.