Origin, который называли слишком навороченным, и записать еще более невероятную и грандиозную пластинку. Над ними насмехались за претенциозность и даже смехотворность, но их альбомы в общей сложности разошлись тиражом в полтора миллиона экземпляров, так что почему бы не довести эту смехотворную претенциозность до крайности? И они именно этим и занялись: наняли большой оркестр из тридцати двух музыкантов и 98 бэк-вокалистов, чтобы придать Butterflies And Huricanes и Blackout максимальный оркестровый «бдыщ».
Blackout, написанный для мандолины и вдохновленный оперной и народной музыкой, которую Мэтт слушал в своих регулярных летних поездках в Италию к Гайе, был пышным, эмоциональным вальсом, который, наверное, мог бы стать идеальным саундтреком для номера в фигурном катании и идеально подходил под новый настрой Мэтта. «Don’t kid yourself/And don’t fool yourself/This love’s too good to last»[109], – напевал он под оркестровые красоты; в любви он так и остался пессимистом. Позже Мэтт объяснял, что песня о том, что жизнь слишком коротка, и написана от лица любящего человека на смертном одре, который оглядывается назад, на целую жизнь «любви, слишком хорошей, чтобы продлиться долго».
Butterflies, напротив, была оптимистическим катаклизмом. На репетициях в Хакни она обрела твердую форму – песни из двух различных половин, с романтичным, невероятно технически выверенным фортепиано в духе Басби Беркли посередине – эта песня потом изумляла зрителей годами, словно походя доказывая, насколько виртуозно Мэтт владеет инструментом. Она выделялась на третьем альбоме Muse: лобовое столкновение пылающих рок-гитар и тягучих струнных, словно взятых из фильма ужасов, а Мэтт вопит один из самых душераздирающих и позитивных своих припевов: «Best, you’ve got to be the best/You’ve got to change the world/And use this chance to be heard/Your times is now»[110]. Это песня о том, что нужно найти в себе силы и преодолеть любые преграды, которые встанут перед тобой, а еще она содержит, пожалуй, самое мощное крещендо из всех, что делала Muse; когда классическая интерлюдия перерастает в последний взрывной припев, то, если слушать все это на полной громкости, зубы слушателя вполне могут вылететь наружу через затылок. Чтобы вы представляли себе, насколько непомерно раздутыми стали сеансы записи: на Butterflies And Hurricanes звучат 48 сопровождающих треков с вокалом Мэтта – целая опера из одного Беллами, – и все только потому, что Дом постоянно спрашивал Мэтта: «Нам это точно сойдет с рук?», когда слоев оркестрового пафоса становилось все больше, а Мэтт всегда отвечал: «Конечно, можем!» и продолжал все дальше[111].
Этот опыт стал самым приятным для Мэтта с точки зрения записи, но нельзя сказать, что самым успешным. Не во все пять песен так идеально вписались оркестровки и хоры. Apocalypse Please со струнными почему-то казалась слабее, а для Eternally Missed оркестровка показалась как-то уж слишком. К тому времени как работа над пятью песнями завершилась, подавляющее оркестровое сопровождение сводило Muse с ума. Нормально получились только две с половиной песни, так что они решили выкинуть все результаты, кроме Blackout и Hurricanes, и перезаписать Apocalypse Please в более простой аранжировке в следующем году.
Воодушевляющий, пропитанный любовью альбом, который был запланирован, таковым что-то совсем не получался (на самом деле на третьем альбоме Muse обнаружили, что лучше всего получаются песни, под конец работы над которыми они уже забывали, что собирались сделать изначально), так что Muse решили на Рождество прерваться и подумать над новым подходом. Для начала им нужно было уехать из Лондона – улицы были полны протестующих против вторжения в Ирак, на котором настаивала Америка, студийное время было ограничено, весь город был «лихорадочным». После Нового года они решили продолжить запись на студии «Грауз-Лодж» в Уэст-Мите, Ирландия, чтобы сменить скорость и поработать над более экспериментальными новыми песнями. А еще они решили обратиться к продюсеру, с которым раньше не работали, – парню по имени Рич Кости. Они выбрали его для более рокерской части альбома, потому что их впечатлило его сведение альбомов Audioslave, The Mars Volta и обожаемых Rage Against The Machine. Кроме того, он прислал им и некоторые свои более мягкие работы, в частности, с Фионой Эппл и Филипом Глассом, чтобы убедить их взять его на весь альбом. У него были драйв, амбиции, видение, а также, по слухам, довольно странные студийные практики; в общем, очень «мьюзовский» продюсер.
Изменения в лагере Muse не ограничились только подходом к музыке: перемены произошли и в «машинном отделении» Muse. Тома Кирка взяли медиаменеджером, потому что у него были очень близкие и доверительные отношения с группой. Бухгалтер группы, Энтони Эддис, стал менеджером, а Алекс Уолл занялся повседневными делами коллектива. Деннис Смит и Сафта Джеффери согласились уйти с менеджерских ролей, хотя контракт на шесть альбомов с Taste Media все равно действовал[112]. Если же говорить о прессе, то группа отказалась от услуг пиар-агентства Мел Браун Impressive и ушла к очень уважаемой компании Hall Or Nothing, сыгравшей ключевую роль в успехе Manic Street Preachers, Radiohead и – о да – Stereophonics.
На Рождество Мэтт побаловал себя несколькими новыми игрушками. Он следовал философии «Если ты играешь на старом Fender, то конкурируешь с Хендриксом, а вот если придумываешь собственные гитары – то только с самим собой», и, консультируясь с Хью Мэнсоном, он стал выдвигать все более невероятные технологические требования, чтобы узнать, что сможет придумать Мэнсон. Он просил гитары, которые сильнее «заводятся», со встроенным питчшифтером (прибором для изменения высоты звука) и фейзером, даже «гитару-терменвокс» с сенсорным питчшифтером, похожим на коврик для мыши, и реагирующий на расстояние тональный прибор, напоминающий «электронный смычок». В то Рождество и в последующие годы Мэнсон исправно исполнял заказы, используя революционный дизайн. Когда Мэтт, например, попросил его сделать гитару со встроенным «питчем», конструкция казалась невозможной, потому что эти педали требуют такого мощного питания, что Мэтту пришлось бы носить на себе еще и рюкзак с батарейками. Так что Хью поставил вместо педали MIDI-контроллер, который потребляет намного меньше мощности; это была первая попытка сделать подобное сочетание, и гитара стала известна как «Черный Мэнсон». Еще Мэтт взял семиструнную гитару, которую Мэнсон сделал для джазового музыканта, а тот от нее отказался, и попросил Мэнсона сделать ему гитару с тремоло и таким же зеркальным покрытием, как для «Серебряного Мэнсона». Дизайн для этого «Хромированного Мэнсона» едва не превратился в катастрофу: у Мэнсона не было времени, чтобы правильно его хромировать, и верхняя пластина пошла пузырями. Так что, импровизируя на ходу, он побежал на ближайшую свалку, купил там несколько клепок из самолета времен Второй мировой войны, вкрутил эти клепки в гитару так, словно она сделана из листового металла, и покрыл все это краской из баллончика, чтобы конструкция напоминала кусок обгоревшего крыла из бомбардировщика B‐52. Мэтт был в восхищении.
Шли годы, и сам Мэнсон тоже стал вдохновляться идеями для гитар Мэтта – несколько лет спустя, в 2006 году, он придумал устанавливать в гитару лазеры, проезжая однажды ночью мимо Хитроу и увидев, как садятся самолеты с включенными прожекторами. Чтобы сделать для Мэтта «Лазерного Мэнсона», Хью долго прыгал по листу зеркального стекла, пока он не пошел трещинами, прикрепил его к деке гитары, а потом нанес растворитель на деревянную поверхность, чтобы зеркало выглядело старинным. Чем больше Мэтт играл на «Лазерном Мэнсоне», тем больше лазеров из него исходило; дебютировала гитара на Редингском фестивале того года.
Впрочем, возвращаясь к зиме 2002 года, Мэтт думал не только о новых подходах к созданию альбома. Он размышлял и о новых подходах к восприятию мира. Он стал чаще видеться с семьей, потому что понял, что прошло уже немало лет с тех пор, как гастроли слились воедино, и он общался с родными слишком редко; въехав во взрослую жизнь на башне боевого танка Muse, он очень ценил свою независимость, которая помогала ему почувствовать себя сильнее, но, пообщавшись со сплоченными итальянскими семьями, он понял, что ему не хватает отцовского влияния в жизни.
Особенно остро он ощутил эту семейную сплоченность на Рождество. Приехав в Италию, чтобы провести праздник с родителями подруги, Мэтт оказался на шумном семейном мероприятии и почувствовал там себя лишним, словно ему там не место. Это оказалось для него слишком: Мэтт вышел из дома, уехал на машине один в горы, припарковался в самом пустынном месте, какое смог найти, и долго сидел, смотря вокруг на свое первое снежное Рождество, размышляя о тьме и свете в его жизни, о нетронутом белоснежном спокойствии за ветровым стеклом и надвигающейся буре войны за горизонтом. На личном уровне то было едва ли не лучшее время в его жизни, а вот на глобальном – едва ли не худшим.
И, возможно, когда он бродил по заснеженной долине, хруст свежего льда под его ногами напоминал стук армейских сапог.
Пол Рив
Над чем вы работали с Muse, когда вышел Hullabaloo?
Я на самом деле не переставал с ними работать с тех самых пор, как мы впервые пришли на студию записывать The Muse EP. Многие на самом деле забывают о Hullabaloo – это DVD с одним концертом, а на компакт-диске вышел сборник лучших наших песен с обратных сторон синглов. Мы вместе записали только пару вещей, целый альбом никогда не делали, но, пожалуй, за это время мы провели 20–30 сеансов записи. Я лично думаю, что в коллекции песен с обратных сторон синглов на Absolution есть нечто особенно. Я работал с ними над кое-какими вещами для радио, когда нужно было что-нибудь сколотить очень быстро. К