Ничем не выдал Исаак Лакедем своего волнения. Он лишь плотнее сжал губы. Г-жа Лакедем вскрикнула. Рашель обняла ее и успокаивающе зашептала что-то. Мысленно я молил Бога, чтобы они повиновались молча, не пытаясь спорить со мною. Я чувствовал, что, стоит кому-нибудь из них сказать хоть слово, я не выдержу и расскажу им все, что думаю на самом деле. И присутствие полицейских агентов меня не удержит – слишком тяжело было на душе, и тяжесть увеличивалась с каждым мгновением пребывания здесь.
– Нам нет нужды собираться, – сказал негромко г-н Лакедем. – Я давно ждал чего-то подобного. Юго, – он повернулся к слуге, – принеси наши дорожные сумки.
Слуга стряхнул с себя оцепенение, но тут вперед выступил старший сбир.
– Оставайся на месте! – прикрикнул он. – Этим людям запрещено забирать с собой что бы то ни было!
– Им предстоит очень долгая дорога! – возразил я, надменно глядя на агента. – Вы хотите, чтобы я сам им прислуживал, да еще обеспечил их всем необходимым за собственный счет? И не подумаю! – И, обратившись к Юго, бросил небрежно: – Делай то, что сказал хозяин! Поторапливайся, ты тоже поедешь с нами!
Лицо Юго посветлело. Он спешно исчез. Старший сбир не пытался ему помешать, но мне сказал с робкой укоризной:
– В таком случае позвольте нам хотя бы осмотреть их поклажу!
– И не подумаю! – повторил я еще заносчивее. – У вас свое дело, у меня – свое. Я поступаю так, как нахожу нужным!
На некоторое время в передней воцарилась напряженная тишина. Я смотрел поверх голов и почти физически чувствовал, с какой ненавистью буровили меня взгляды моих друзей. Думаю, удары шпаги причинили бы мне меньше страданий. Утешало лишь одно: рано или поздно они узнают правду. И тогда с величавой скромностью я приму их извинения и сожаления. Пока же до того момента было очень далеко.
– Нам приказано описать все имущество, находящееся в доме, – сказал первый сбир, обращаясь к Исааку Лакедему. – Мы останемся здесь, дабы ничего не пропало.
– Делайте что хотите, – сухо ответил ростовщик, глядя не на него, а на меня. – Мне все равно. Желаю вашему господину воспользоваться моими деньгами на благо Франции. – В голосе его прозвучала едкая ирония. – Надеюсь, он не забудет и вас, своих верных слуг.
Вернулся Юго, тащивший два больших дорожных мешка, туго набитых и перетянутых крест-накрест кожаными ремнями. Г-н Лакедем ласково потрепал по плечу преданного слугу, после чего повернулся ко мне:
– Мы готовы, господин офицер. Куда вы собираетесь нас везти?
Заметив, что старший сыщик открыл рот, я поторопился его опередить.
– В Барселону! – выпалил я, напустив на себя вид важный и многозначительный. – Надеюсь, сударь, вы знаете, где находится этот город?
Голова ростовщика поникла. Видимо, он все-таки надеялся на то, что его арест не будет связан с прошлым.
Я поспешно вышел на улицу и подал знак Мушкетону. Через несколько мгновений черный экипаж с решетками на окнах подкатил к крыльцу. При виде ее г-н Лакедем отступил на шаг и тихо ахнул, но быстро овладел собою и молча поднялся в карету. Я хотел было помочь г-же Сюзанне и Рашели забраться в экипаж, но обе они лишь одинаково уничтожающе взглянули на меня. Подоспевший Юго помог им сесть. Когда и он поднялся вслед за хозяевами, я запер дверь экипажа и вновь вернулся в дом. Сбиры встретили меня упреками, которых я не пожелал слушать, еще раз повторив, что у меня есть приказ и я его выполняю так, как нахожу нужным.
– Вы же можете спокойно заниматься своим делом, – милостиво разрешил я, при этом выразительно похлопав по висевшей на боку шпаге. – Осматривайте дом, описывайте имущество. Мне пора!
– Но вы не даете нам этого сделать! – в один голос воскликнули отчаявшиеся полицейские. – Вы не позволили нам допросить хозяев, а слуга не оставил нам ключей от сундуков!
– Так взломайте их! – посоветовал я высокомерно. – Неужели вам никогда не приходилось это делать? Ни за что не поверю. Впрочем, как хотите. Счастливо оставаться!
И я ушел, предоставив сбиров самим себе. Поистине, Арамис был прав. Выполняя письменные предписания буквально, можно много чего сделать. В полном соответствии с приказом я арестовал семейство Лакедемов. Выполняя предписание о срочности, не позволил их допросить. Запрет на поклажу в приказе не значился – как не значилось там ничего о необходимости подвергнуть последнюю осмотру.
И ни слова не говорилось в нем о том, что я, кадет королевской гвардии Портос, обязан сотрудничать с агентами главного полицейского наместника славного Парижа. Из города я выехал в состоянии духа значительно более добром, нежели то, в котором недавно подходил к особняку г-на Лакедема. Что до направления, в котором я собирался двигаться, то тут я целиком полагался на Мушкетона, единственного, кто знал о конечном пункте нашей экспедиции – конечно, без подробностей.
Однако дорога оказалась тяжким испытанием. Уже во время первой нашей остановки в Фонтенбло мне пришлось испытать то презрение и неприязнь, которые исходили от моих подопечных, и не иметь возможности хоть как-то оправдаться в их глаз. Разумеется, я хотел открыться Исааку Лакедему – хотя бы ему одному. Пока мы меняли лошадей, я отправил Юго купить провизии на дорогу, сам же подошел к карете. Я совсем уж было собрался пригласить моего подопечного на разговор, как на глаза мне попался местный кабатчик, чересчур внимательно, по моему мнению, глазевший в нашу сторону. И я тотчас отошел от кареты, предварительно захлопнув дверцу.
Та же история повторилась и в Невере, где мы остановились на ночлег. Правда, на сей раз подозрительным мне показалось поведение не кабатчика, а компании каких-то странных господ, остановившихся в той же гостинице. Вновь я старался держаться в стороне от арестантов, препоручив их заботам Юго и Мушкетона. Сняв для семейства Лакедем две комнаты во втором этаже, сам я всю ночь провел у их двери. Меня заботила не только их безопасность, но и то, что г-н Лакедем, отчаявшись, мог попытаться бежать. Тогда бы мой план их спасения рухнул.
Если бы мы могли ехать не останавливаясь – о, все было бы куда проще и легче! Я отдыхал душою в то время, когда Мушкетон, сидя на высоких козлах, лихо нахлестывал пару серых лошадок, запряженных в тюремную карету. Но время от времени приходилось менять коней на станциях (трудностей это не представляло никаких – бумага за подписью кардинала действовала безотказно, так что мне завидовали даже королевские курьеры, которых я пару раз оставлял без новых скакунов). И вот тут следовало держать ухо востро: я был уверен в том, что вокруг есть, пусть даже невидимые мною, шпионы его высокопреосвященства. В таких-то местах, в виду посторонних, мои подопечные могли выдать себя и меня неосторожным словом или даже жестом. Поэтому скрепя сердце я продолжал терпеть упорное нежелание Рашели даже смотреть в мою сторону, отказ Исаака Лакедема и его жены разделить со мной трапезу (вместо обеда на казенный кошт Юго, с моего разрешения, покупал им снедь, и они трапезничали, не выходя из кареты).
Как я уже говорил, в Невере мы заночевали, и завтракать нам пришлось вместе. Собственно, ни г-жа Лакедем, ни Рашель не вышли к столу. Они оставались в комнате; г-н же Лакедем принял мое приглашение молча. Во все время завтрака он хранил молчание, едва притронувшись к еде; мой же аппетит не могли испортить ни его отношение, ни предстоящие трудности, из которых презрение друга моего отца было самым малым. Я поглощал лососину, приготовленную в пряном соусе из красного вина, запивал ее превосходным бургундским. В конце концов мне доставляло некоторое удовлетворение то, что я мог пировать и угощать г-на Лакедема за счет нашего смертельного врага, дона Жаиме душ Сантуша, – ведь деньги на дорожные расходы я получил именно от него. Это лишь разжигало мой аппетит, на отсутствие которого я, впрочем, никогда не жаловался.
Господин душ Барруш – а с момента отъезда из Парижа я про себя все чаще называл его подлинным именем – смотрел на меня с нескрываемым отвращением.
Отодвинув тарелку, я сказал:
– Не кажется ли вам, господин Лакедем, что, отказываясь от еды, вы тем самым лишаете поддержки собственных близких, тех, кому она чрезвычайно важна?
Судя по его лицу, он хотел что-то съязвить, но я не дал ему произнести ни слова:
– Вам необходимы силы – хотя бы для того, чтобы перенести эту дорогу. Голод лишит вас сил и добавит забот вашей жене и дочери. Ешьте. Если вас смущает мое присутствие – я вас оставлю.
Сказав так, я действительно вышел из-за стола и отошел к окну.
Краем глаза я заметил, что, после некоторого замешательства, ростовщик пододвинул к себе блюдо с рыбой и принялся за еду. Видимо, мои доводы показались ему разумными.
Дождавшись, пока он покончил с едой, я вызвал Юго и приказал ему отнести в комнату, где находились женщины, двух жареных цыплят и бутылку вина. Старик вопросительно посмотрел на хозяина. Г-н душ Барруш молча кивнул, и слуга отправился выполнять приказ. После его ухода ростовщик негромко сказал:
– Очень благородно с вашей стороны, господин тюремщик, заботиться о здоровье узников. Надеюсь, и за это Господь не оставит вас Своей милостью.
Я хотел промолчать на эту колкость. Но не удержался. По счастью, в столовой никого не было. Я сказал:
– Вместо того чтобы оскорблять меня, может быть, незаслуженно…
– Незаслуженно?! – взорвался он. – Хотя да, ведь вас не в чем винить – вы всего лишь стремитесь выполнить приказ как можно лучше! Незаслуженно, черт побери!
– Да, незаслуженно, – твердо повторил я. – Я мог бы вам объяснить…
– Ничего не нужно объяснять, господин Портос, – перебил он с презрительной усмешкой.
– Тогда давайте просто поговорим, – предложил я. – О чем хотите. Отец говорил, что неторопливая беседа способствует пищеварению. Если хотите, можем поговорить о географии.
Неожиданные слова мои поразили душ Барруша. До того он смотрел в сторону, теперь же удивленно уставился на меня.
– О географии? – переспросил он, словно не веря собственным ушам.