Но идти не пришлось. Раздался звонок, Джонни услышал, как мама пошла открывать дверь, а потом в передней прозвучал отчетливый голос Веры Сергеевны:
— Где. Этот. Изверг?
Вот уж не знаешь, когда ждать беды, а когда спасения… Гроза обошла Джонни стороной. Едва задела крылом. Потому что папа, услыхав историю со старинным лекарством, вдруг согнулся пополам, будто ему в живот попали футбольным мячом, вытаращил глаза и начал дико хохотать. Он хохотал, икая, плача и даже булькая. Мама, которая пошла за валерьянкой для себя и для Веры, отдала ее папе.
Катя, увидев, что большой опасности для Джонни уже нет, незаметно подмигнула ему и тихонько исчезла.
Папа продолжал стонать от смеха. Мама вдруг начала кусать губы. А Джонни не улыбнулся. С непонятной грустью он смотрел, как Вера укладывает чемоданы.
…Она уехала после обеда. Вслед за Валентином Эдуардовичем, который укатил еще утром в туго натянутом на уши берете. С мамой и папой Вера простилась очень ласково, а с Джонни сухо.
Вскоре после этого краска на Джонниной коленке пошла трещинками и кое-где зашелушилась. А еще через час начала отслаиваться тонкими пленками…
Под вечер Джонни сидел на подоконнике в покинутой Вериной комнате и задумчиво счищал с колена последние черные кожурки. Все в комнате было так же, как при Вере, — та забрала с собой только два чемодана, а крупные вещи решила увезти позднее.
Раньше Джонни приходил сюда — будто вступал на территорию, занятую враждебной армией, а теперь здесь ему ничего не грозило. И пришла к Джонни странная печаль.
В комнату заглянула мама. Задержалась в дверях. Внимательно посмотрела на Джонни и тихонько спросила:
— Ну? Что притих, искатель приключений?
Джонни поднял грустные глаза.
— Мам… А ведь в общем-то она совсем не плохой человек.
— Наконец ты это понял, — сказала мама.
— Да… — вздохнул Джонни. Иногда он умел быть самокритичным. — Знаешь, мама, мне даже кажется, что я буду по ней скучать…
Мама, как девочка, села на подоконник. Рядом с Джонни. Взяла его за плечи. Покачала туда-сюда.
— Эх ты, воробушек… Ничего, она будет ездить к нам в гости. А мы скоро поедем к ней на свадьбу.
— И я? — усомнился Джонни. — Думаешь, она мне обрадуется?
Мама засмеялась:
— Обрадуется. Не так уж она и сердится.
— А Валентин Эдуардович? Он-то, наверно, после этой истории меня и совсем видеть не захочет.
— Захочет. Знаешь, что он сказал? «Все это — досадная случайность. Я уверен, что Женя действовал из самых благородных побуждений…» А еще он попросил: «Передайте Жене, что он все равно кузнец моего счастья».
— Как это? — изумился Джонни.
— Ну, видишь ли… Когда Вера поняла, какие страдания он терпит, чтобы стать ее женихом, она больше не колебалась… В одной старинной пьесе есть такие слова: «Она меня за муки полюбила…»
Джонни задумчиво сказал:
— По-моему, она все решила еще раньше.
— Возможно. И все же этот случай был последней каплей…
Джонни подумал и хмыкнул:
— Ничего себе капля! Целый пузырек.
Мама посмеялась вместе с ним и поднялась.
— Посиди, — попросил Джонни. — Мне одному что-то скучно…
— Да, «посиди». А кто будет готовить ужин?.. Ты не заскучаешь, вон к тебе Катя идет.
— Где? — оживился Джонни. — Я не вижу… О-о-о! Вот это да!
Катька переходила улицу. Сейчас она была совсем не похожа на загорелого поцарапанного мальчишку. Она была прекрасна, как в тот день, когда Джонни первый раз увидел ее на весеннем карнавале. В светлом пышном платьице и белых босоножках, она походила на маленького лебедя из балета Чайковского, который недавно показывали по второй программе.
Джонни почему-то заволновался, поправил вельветовую штанину и разгладил воротничок.
Катя впорхнула в комнату. Играя белой сумочкой, спускавшейся с плеча на тонком ремешке, она прощебетала:
— Джонни, пойдем с нами в парк? Там выступает летний цирк, мама купила три билета.
— Как я пойду? — огорченно откликнулся Джонни. — Я досиживаю то, что осталось. Последний вечер сегодня…
— Отпросись, — пританцовывая, сказала Катя.
— Опять просить? Ну уж, фигушки!
— Тогда я сама… — Она выскочила за порог и через полминуты привела за руку Джонниного папу.
Поглядывая на Джонни, папа сказал:
— Вам, Екатерина Дмитриевна, я ни в чем отказать не могу. Этот герой может считать, что получил помилование.
— Не надо мне никакого помилования! — ощетинился Джонни.
— Здрасте, я ваша тетя! А что тебе надо?
— Ми́луют тех, кто виноват…
— Ага. А ты, конечно, во всем прав! Так?
— Так, — задумчиво сказал Джонни.
— И, значит, по-прежнему будешь кулаками выяснять отношения с этим… со Шпуней!
Джонни подумал.
— Нет, пожалуй… Кажется, мы помирились.
Папа сказал с облегчением:
— Один вопрос отпадает сам собой… А как насчет звания «демагога», которым ты наградил родного отца?
Джонни встрепенулся и даже обрадовался:
— Да, тут я конечно!.. Это от необразованности. Ты уж, папа, не сердись.
— То-то же, — сказал отец. — Остался вопрос о твоем выступлении в парке.
Джонни опять опечалился и с гордостью человека, готового до конца страдать за истину, проговорил:
— Тут я все равно прав. Мне сам Валентин Эдуардович сказал.
— Он просто деликатный человек…
— Нет! Он всерьез говорил, что я хорошо выступил.
— Да, — вмешалась Катя. — В газете ведь так же написано.
— В какой газете? — разом спросили папа и Джонни.
— Вы не читали? — удивилась Катя. — Вы, товарищи, совершенно отстали от жизни.
Она достала из сумочки порядком помятый лист городской газеты. Наверху страницы было крупно напечатано: «Горны трубят! Пионерское лето в разгаре!» Джонни увидел несколько фотоснимков, на которых ребята качались на качелях, куда-то бежали, взявшись за руки, и били в барабаны…
— Вот… — Катя показала на маленькую заметку в уголке листа. Заметка называлась «На важную тему».
Папа и Джонни, стукнувшись над газетой головами, стали читать:
«В субботу ребята из городского пионерского лагеря с удовольствием прослушали лекцию об истории нашего родного города. Ее прочитал приехавший из Москвы кандидат исторических наук В. Э. Верхотурский. Перед лекцией выступил четвероклассник школы № 2 Женя Воробьев. В своей короткой речи он поднял серьезный вопрос о том, что некоторые владельцы частных автомашин нарушают существующие правила и ставят свои гаражи в самых неподходящих местах, в том числе и на площадках, которые ребята сами построили для своих игр. Надо надеяться, что городские власти не оставят эту тревожную проблему без внимания.
Джонни прыгнул к окошку и нырнул в него головой, словно хотел выброситься со второго этажа. Катя и отец в панике вцепились в его штанины. Перегнувшись вниз, Джонни завопил:
— Серега! Се-ре-га-а!
На первом этаже открылось окно и показалась голова Сережки Волошина.
— Чего голосишь? Я работаю!
— Работай на здоровье! Только скажи, как ты эту заметку написал? Тебя же на лекции не было!
— Ну и что? Мне Борис Иванович рассказал. Он и в редакцию позвонил, просил, чтобы напечатали…
Джонни сел на подоконник и посмотрел на отца.
— Вот! А ты говоришь…
Джонни и Катя шагали по Песчаной улице к большим домам: надо было зайти за Катиной мамой. Вечер был очень теплый и хороший. Невысокое солнце будто рассыпало по крышам и тополям золотистый порошок. Было так красиво… И Катя была красивая. Джонни несколько раз отставал, чтобы полюбоваться ею с некоторого расстояния.
Красивая Катя наконец оглянулась и сказала:
— Что ты плетешься, как больная корова? И так проторчали у тебя дома с твоими спорами-разговорами. Вот опоздаем в цирк…
Джонни не терпел напрасных упреков. Ни от кого, даже от Катьки, будь она хоть сама принцесса. Он тут же ответил, что нечего было к нему приходить. Шла бы без него, если торопится.
Катя объяснила, что тогда бы пропал билет.
— Позвала бы своего Вовочку, — посоветовал Джонни.
Катя вздохнула:
— Вовочка не может. Он тоже сидит…
— Так ему и надо, — проворчал Джонни. Но все же поинтересовался: — А за что?
— Помнишь, в каком флаконе было его лекарство?
— Откуда я помню?.. В зеленом каком-то.
— Это флакон из-под лосьона…
— Из-под чего?
— Ну, жидкость такая, вроде одеколона. Чтобы освежаться после бритья.
— А, знаю! У папы есть. Ну и что?
Катя печально сказала:
— Ничего особенного. Вчера утром Вовкин папа перепутал флаконы. Он протер нашим лекарством побритые щеки.
ТАЙНА ПИРАМИД
Неудачный опыт
Дверь приоткрылась, в канцелярию просунулась кудлатая светло-желтая голова.
— Здрасте, Евдокия Герасимовна. Борис Иванович у себя?
— Директор занят, — без малейшей ласковости сообщила секретарша.
Голова вздохнула:
— Что же мне делать…
— Закрыть дверь, Воробьев, вот что. Слишком часто ты захаживаешь к директору без всякого дела. Нашел себе приятеля.
Евдокия Герасимовна работала в школе тридцать лет и была старше Бориса Ивановича вдвое. Она твердо знала, что ученики не должны приходить к директору. Их должны к нему приводить. Пятикласснику Джонни Воробьеву эта точка зрения была известна. Он не стал с ней спорить и разъяснил:
— Я не сам. Анна Викторовна велела.
Евдокия Герасимовна проявила некоторый интерес:
— Вот как? Она удалила тебя с занятий?
Джонни не успел ответить. Из-за приоткрытой кожаной двери кабинета донеслось:
— Евдокия Герасимовна, там кто-то пришел?
— Воробьев из пятого «А», — последовал сухой ответ.
— Пусть… — сумрачно сказал директор. И пятиклассник Воробьев мимо поджавшей губы секретарши ступил в кабинет.
Там он еще раз сказал «здрасте» и еще раз вздохнул.