Через полминуты в углу возникло стремительное движение, от которого пальто на вешалках закачались и замахали рукавами. Потом оттуда торопливо вышел Шпуня, он прижимал к носу ладонь. Чуть погодя вышел Джонни. Он продолжал улыбаться и незаметно потирал правую щеку.
Катя ждала.
– Мы немножко поговорили со Шпуней, – объяснил Джонни.
Катя деликатно не заметила, что скула у него слегка потемнела.
– Какой замечательный альбом, – сказала она, отдавая Джонни имущество.
– Он, наверно, замечательный, – откликнулся Джонни. – Только зачем он мне?
– Разве ты не собираешь марки? – удивилась Катя.
Джонни считал собирание марок занятием легкомысленным и бесполезным. Он хотел примерно так и ответить, но спохватился.
– А ты собираешь?
– Конечно! Я всякие собираю: про зверей, про цветы, про знаменитых людей. Наши и заграничные. У меня больше тысячи.
– Тогда бери! – радостно сказал Джонни.
– Ну что ты! Это же твоя награда…
– Зачем мне такая бесполезная награда? А тебе пригодится.
Катя посмотрела на Джонни, на альбом, потом опять на Джонни. Вздохнула и покачала головой.
– Нет, я так не могу.
– Но почему? – отчаянно спросил Джонни.
– Ну… Не знаю… Давай меняться на что-нибудь!
– Давай! – обрадовался Джонни. – Хоть на что!
– Ты что-нибудь собираешь?
– Автомобильчики. Знаешь, такие модельки. У них мотор и багажник открываются.
– А какие автомобильчики? Современные или старинные?
– Всякие, – соврал Джонни. Старинных у него не было.
– У меня есть один, – обрадовалась Катя. – Смешной такой, на коляску похож. На них еще до революции ездили. Меняем?
– Давай… А как?
– Очень просто. Пойдем сейчас ко мне, и посмотришь. Если хочешь…
"Конечно, хочу! " – едва не завопил Джонни. Но помолчал секунду и сдержанно сказал:
– Пойдем.
Был такой прекрасный весенний день, что даже серые заборы казались разноцветными. Солнце припекало. У Дома пионеров на широком асфальте девчонки и два первоклассника расчертили классы и прыгали, скинув пальто и куртки. Катя и Джонни обошли их, чтобы не мешать, и зашагали к новым домам. Джонни нес шляпу в опущенной руке, и пышные перья чиркали по сверкающим лужицам. Но он не обращал внимания. Он сбоку поглядывал на Катю.
Катя посмотрела вверх, на маленькие пушистые облака, и вдруг сказала:
– Ты, наверно, не поверишь, но я, честное слово, вчера видела на солнцепеке настоящую живую бабочку.
– Что ты, я верю! – торопливо сказал Джонни.
– Жаль только, если она замерзнет ночью.
– Может, не замерзнет, – откликнулся Джонни. – Может, залетит куда-нибудь в тепло и переночует. И дождется, когда не будет холода.
Им одинаково хотелось, чтобы ранняя смелая бабочка дождалась настоящей весны. Они это чувствовали. И было приятно вдвоем тревожиться об одном и том же.
– Ты в какой школе учишься? – спросил Джонни.
– В пятой.
– А почему не в нашей, не во второй? Она ближе.
– Мама не хочет.
"Странная мама", – подумал Джонни. Но тут же забыл об этом, потому что Катя спросила:
– Хороший был праздник, верно?
– Хороший, – согласился Джонни. – Жаль, что быстро кончился.
– Ты здорово стихи читал, – сказала Катя.
– Это один мой друг из восьмого класса написал, – слегка прихвастнул Джонни. – Он как настоящий поэт стихи сочиняет. Особенно про любовь…
Потом они целый квартал шли молча, но это было не трудное молчание. Просто шли, поглядывали друг на друга и улыбались.
Наконец оказались у двенадцатиэтажного дома.
– Лифт не работает, – вздохнула Катя. – Придется топать на восьмой этаж.
– Дотопаем, – бодро сказал Джонни.
Они зашагали по лестнице, и перья Джонниной шляпы оставляли на ступеньках влажные полоски.
– Смотри, они мокрые, – сказала Катя. – Вдруг испортятся?
– Ну и пусть. Все равно карнавал кончился.
– Но он же не последний.
– А у меня другой костюм есть, – признался Джонни. – Буратино… Вот если я его в следующий раз надену, окажется, что мы из одной книжки. Ага?
Катя улыбнулась и кивнула.
– Да нет… – вдруг огорчился Джонни. – У тебя же есть знакомый Буратино. Который сегодня…
– А, это Вовка, – весело сказала Катя. – Мой двоюродный брат.
"Сколько у нее двоюродных братьев? " – подумал Джонни, вспомнив Тимофея.
– Мы его можем пуделем Артемоном нарядить, – предложила Катя. – У него собачья маска есть, и он здорово умеет тявкать.
Такой вариант вполне устраивал Джонни.
– А знаешь, – вдруг сказала Катя, – у меня Мальвинин костюм случайно получился. Я хотела быть Золушкой, но недавно, когда стирала, уронила в синьку мамин парик… Сперва она не знала, а через несколько дней увидела. Представляешь, какой был скандал?
– Представляю, – посочувствовал Джонни. – У моей двоюродной сестры есть парик, и она над ним трясется, как над любимой кошкой.
– Мама не тряслась, это был старый парик. Но она, оказывается, в этот день пообещала его какому-то мальчику в своем классе. Тоже для костюма…
Джонни не дрогнул. А если у него внутри и вздрогнуло что-то, он не подал вида. Они стояли уже на площадке восьмого этажа, перед дверью, и Джонни не сделал ни полшажочка назад. Он только тихо спросил:
– Катя, как зовут твою маму?
Но Катя не успела ответить. После короткого звонка сразу открылась дверь, и Катила мама изумленно глянула на гостя.
– Это Женя Воробьев, – сообщила Катя. – Мы познакомились на празднике. Мамочка, мы хотим есть…
И тогда Джонни улыбнулся. Может быть, у него была слегка растерянная улыбка, но никто из посторонних не мог бы это заметить. Может быть, чуть виноватая была улыбка, но про это знал только сам Джонни.
Он улыбнулся и сообщил:
– Здравствуйте. Я пришел сказать, что уже не сержусь.
ШЛЕМ ВИТЯЗЯ
Директор школы номер два Борис Иванович был молод и непоседлив.
Приехав из отпуска, он поспешил в свою школу, где летом располагался городской пионерским лагерь. Директору не терпелось повидаться со своими питомцами. Но школа встретила его гулкой пустотой. Оказалось, что ребят увели в парк слушать какую-то лекцию. Борис Иванович отправился туда же.
Июльский полдень плавился от солнца, но площадка перед летней эстрадой была укутана в тень: над скамейками склонялись большие березы. В этой березовой тени алели галстуки и сатиновые испанки. Словно кто-то рассыпал землянику.
Бориса Ивановича встретили веселыми кликами и наперебой сообщили, что из Москвы приехал ученый, который будет рассказывать про историю городка, про всякую старину и как лучше искать клады. А приветствовать ученого от имени ребят готовится известный Джонни Воробьев из третьего (то есть уже из четвертого) "А".
Услыхав последнюю новость, Борис Иванович задумчиво поднял правую бровь, почесал ее и быстрыми шагами пошел в комнату за эстрадой…
В комнатке было прохладно и малолюдно. В углу сидел и перебирал бумажки довольно молодой человек в клетчатом костюме. У человека была тонкая шея и круглая голова в коричневом берете, натянутом почти до ушей. Это и был ученый лектор.
Кроме того, здесь находились Джонни и педагог Вера Сергеевна – Джоннина двоюродная сестра.
Несколько лет назад Вера Сергеевна была воспитательницей детского сада, но недавно поняла, что ее призвание – в работе со школьниками младшего и среднего возраста. И устроилась в Дом пионеров. Сегодня она отвечала за проведение лекции. Именно она предложила, чтобы лектора приветствовал Джонни. Отношения Веры Сергеевны с двоюродным братцем редко бывали мирными, но сейчас у нее не оставалось выхода: другие ребята отказались выступать, стеснялись. Кроме того, они могли сбиться от волнения, а Джонни – Вера Сергеевна это знала – не смутился бы перед целой Академией наук. Что-то, а держаться перед людьми Джонни умел. Если хотел, конечно.
Джонни согласился выступить как-то слишком охотно, и это слегка встревожило Веру Сергеевну. Однако среди других волнений и хлопот перед началом лекции беспокойство забылось. Тем более что сегодня Джонни был восхитителен. Его парадная пионерская форма выглядела так, будто ее шили специально для этого случая у портных Людовика Четырнадцатого (из романа "Виконт де Бражелон"). Джонни носил ее с изяществом королевского пажа. Прическа его тоже была великолепна. В марте Джонни остригся под машинку, и после этой операции его подрастающие волосы стали почему-то курчавиться. К середине лета Джоннину голову украшала шапка золотистых кудряшек. Сейчас Вера Сергеевна расчесала эти кудряшки, а затем легким движением придала им некоторую небрежность. Джонни молча выдержал эту процедуру. И вообще он вел себя по-джентльменски. Обаятельной улыбкой встретил вошедшего директора, потом стал терпеливо слушать Верины последние наставления.
– Все запомнил? – суетливо спрашивала она. – Главное, не становись к зрителям спиной, это невежливо… А в конце не забудь сказать: "Мы все надеемся, что после вашей лекции будем еще больше любить наш замечательный город… "
– Хорошо, Вера, – ласково сказал Джонни. – Ты, пожалуйста, не волнуйся, я не подведу… Мне уже можно идти?
И он ушел, чтобы сесть среди ребят, а потом, когда выйдет лектор, подняться на эстраду.
Эстрада была заставлена плоскими фанерными елками: они остались от вчерашнего детского спектакля про Лису и Петуха. Из-за этого "леса" и появился лектор. Послышались нерешительные хлопки. Большинство ребят не знало, надо ли аплодировать сейчас или подождать до конца выступления.
На сцену легкой походкой взошел Джонни. Аплодисменты усилились. Джонни одарил улыбкой сначала слушателей, потом лектора. Дождался тишины и с чувством сказал:
– Уважаемый товарищ кандидат наук… Дорогой Валентин Эдуардович…
Вера Сергеевна за елками нервно мигнула: обращение по имени и отчеству не было запланировано. Однако дальше все пошло как надо. Джонни вдохновенно проговорил:
– От имени юных жителей нашего города позвольте приветствовать вас и признаться, что мы с нетерпением ждем вашей лекции…