Не заморачиваясь над путями отхода, Олег мягко соскочил на травку и метнулся к дому. Вдруг откуда ни возьмись выскочил огромный пёс весьма свирепой наружности и молча бросился к нему, скаля мерзкие жёлтые клыки. Шпага взметнулась и вошла собаке в мощную шею. Напор животного был до того силён, что Сухов едва устоял на ногах. Выдернув клинок, он тщательно обтёр его о густую шерсть пса, еще дёргавшего лапой.
Вложив шпагу в ножны, Олег разбежался, подпрыгнул и схватился руками за каменные балясины. Шаркая сапогами по стене, он дотянулся до перил, перевалился через них на балкон и тихонько подобрался к двери, открытой по теплу.
Бочком Сухов проник в большую гостиную, стены которой были обиты раскрашенной кожей, а на полу лежал так называемый турецкий ковёр, безумно дорогое изделие от Лурде.
Мебели было немного: у стены стоял тяжёлый сервант из палисандрового дерева. Кружком располагались высокие кресла с витыми ножками, с изогнутыми подлокотниками, с мягкими, набитыми конским волосом сиденьями. В углу находилось муранское зеркало, совсем небольшого размера, но и такое было тогда огромной роскошью.
Полураскрытая дверь из гостиной вела на лестницу и ко входу в спальню. Именно оттуда донеслись голоса, мужской и женский, поэтому Олег поторопился укрыться за тяжёлой парчовой шторой с вышитым узором: крупные листья цвета охры на сине-зелёном фоне.
В комнату вошла молодая женщина в платье из гроденапля цвета анютиных глазок. Огромные брыжи «мельничный жернов» из накрахмаленных кружев обрамляли и словно поддерживали её головку. Довольно хорошенькая собой, молодая особа обладала ещё одним несомненным достоинством — даром обольщения, благодаря которому простое обаяние восходит в степень сексуальной магии. Хотя иногда посмотришь на такую — и не поймёшь толком, что тебя к ней влечёт.
Вот и эта прелестница, за которой Сухов наблюдал тайком, ничем как будто не выделялась: юный овал лица в светленьких кудряшках, носик, губки, глазки. Ничего особенного. Но вокруг данной представительницы прекрасного пола витал ореол притягательной порочности.
Тут молодая особа прошла совсем близко от него, и чарующие флюиды рассеялись — от красавицы ощутимо несло застарелым потом.
Олег поморщился, а вот мужчина, перешагнувший порог гостиной, казалось, не чувствовал никаких неприятных запахов. Надо полагать, и сам изрядно пованивал.
Был он высок, строен, довольно молод и хорош собою. Правда, причёска его (если можно так назвать локоны до плеч), а также неизменные усы с бородкой словно ставили красавца в общий строй знатных парижан, отдающих дань моде.
— О, Мари, Мари, — ворковал он с заметным акцентом, выдававшим англичанина, — как же ты неосторожна! Если кардинал прознает, что ты в Париже, тут же объявит на тебя охоту.
Женщина весело расхохоталась.
— А нашему Фигляру и положено за ведьмами охотиться! — воскликнула она. — Скажи лучше, ждал ли ты меня? Рад ли?
— Мари…
Мужчина пылко обнял гостью, а та не слишком-то и противилась.
— Генри… — промурлыкала она, запуская пальцы в его пышную шевелюру. — Генри, Генри… Мне всегда было хорошо с тобой. Не то что с моим муженьком!
— Надеюсь, Клод не знает, что ты вернулась?
— Ну что ты? Как можно? Он же тотчас помчится докладывать королю! Терпеть таких не могу! Ужасный скряга, если приходится тратиться на меня, а сам… Представляешь, Клод заказал недавно пятнадцать карет просто для того, чтобы выбрать лучшую!
«Ничего себе! — мелькало у Олега. — Если я что-нибудь понимаю, то речь о Клоде де Гизе, герцоге де Шеврез. По-моему, так. Стало быть, это та самая Мари?! „Дьявол“? Тогда Генри — граф Холланд. По-моему, так, и никак иначе!»
— Только не говори, — сказал Генри, улыбаясь, — что ты прибыла в Париж лишь для того, чтобы увидеться со мной.
— И для этого тоже! — скокетничала герцогиня де Шеврез. Тут же посерьезнев, она спросила: — Тебе известно, что лорд Монтегю заключён в Бастилию?
Холланд вздрогнул.
— Как? Я послал Жербье с целым отрядом, чтобы отбить Уолтера!
— Бальтазару это не удалось.
— Ч-чёрт!..
В это самое время в гостиную заглянул лакей в бело-голубой, отделанной золотом ливрее и робко проговорил:
— Милорд, к вам господин Жербье…
— Зови! — резко приказал Генри Рич. — Лёгок на помине. Милая, побудь здесь. Не нужно, чтобы он тебя узнал.
— А слуги? — улыбнулась де Шеврез.
— Мои слуги ничего не видят, — серьёзно сказал Холланд и вышел.
Вскоре с лестницы донёсся приглушённый диалог. Потом разговор пошел на повышенных тонах, и Мари при этом улыбнулась. Слов было не разобрать — Рич бранился, Жербье оправдывался.
— …Что вы хотите, граф? — послышалась скороговорка Бальтазара. — Их было больше, они убили шестерых моих людей! Нам с Эрве де Буйе едва удалось скрыться, я вынес его на своих плечах. Де Буйе прострелили руку, врач сразу предложил ампутацию, но тот долго не решался, пока у него не начался антонов огонь.[55] Он скончался в страшных мучениях…
— Я очень недоволен вами, Жербье, — холодно сказал Генри. — Ступайте.
Вскоре Холланд вернулся к Мари.
— Дьявол! — ругнулся он.
— Я здесь, любимый! — шутливо отозвалась герцогиня.
— Ах, Мари! — вздохнул граф. — Вы видите, с кем мне приходится иметь дело!
— Вижу даже лучше, чем вы, Генри. Лорда Уолтера защищали всего двое шевалье, если не считать пары их слуг.
— Ну, Бальтазар! — вспылил Холланд.
— Оставьте его, Генри. — Мари приложила пальчики к губам лорда. — Жербье — замечательный шпион, но боец из него никакой. Что ж, признаем, что битву мы проиграли, кардинал на этот раз одержал верх. Но война не кончена, Генри… И главные сражения развернутся под Ла-Рошелью.
— Знаю, — проворчал Рич. — Герцог уже торопит меня, хочет, чтобы я возглавил одну из его эскадр. Вы действительно полагаете, что в Ла-Рошели решается судьба Парижа?
— Да, милый Генри! Да! — с силою сказала Мари. — Если Бэкингем одержит победу и английские солдаты войдут в Ла-Рошель, гугеноты отнимут у короля весь юг Франции! И тогда трусоватые герцоги из Баварии, Савойи, Лотарингии набросятся на север королевства!
— Вам не жалко Франции, Мари? — с улыбкой спросил Холланд.
— Нет! — презрительно бросила герцогиня. — Лишь бы покончить с Людовиком и Ришелье! Этого я бы собственными руками задушила! Так и чувствую, как сминается под пальцами его горло, как хрустят кости… Ненавижу!
— Вы — истинная воительница! — восхитился лорд, не замечая смены настроения своей гостьи. — О чём задумались, Мари?
— Да всё о том же… Послушайте, Генри, а что, если мы окажем услугу Бэкингему, не дожидаясь его блистательных побед? Давайте опередим герцога!
— Не понимаю, Мари…
— Король собирается лично отправиться в Ла-Рошель, но сперва его величество желает потешить себя охотой. На днях он отправится в Сен-Жерменский лес — погонять тамошних оленей. А я знаю пару егерей, готовых за меня душу продать. Шепнём им пару словечек, одарим золотишком, и меткая стрела завалит Людовика, как оленя!
— Стрела?
— Ну, пуля — это так громко… А лук совершенно бесшумен. Вы же знаете, Генри, все браконьеры охотятся в королевских угодьях с луками, что у вас, в Англии, что у нас.
— Мари, вы серьёзно хотите заманить короля в засаду?
— Засада сама найдёт короля… — томно проговорила герцогиня. — Может, хватит слов, Генри? Мм? Не пора ли перейти к делу?
Она обвила руками шею Холланда, припадая к его губам жадным ртом. Ладони лорда так и заелозили по гибкой спине женщины, движения его стали нервными, а после Рич подхватил герцогиню на руки и понес в спальню. Колыхнувшийся подол платья чуть оголил её ножки в чулках из белого шёлка, расшитого ярким рисунком по испанской моде, обутые в высокие замшевые ботинки, украшенные красными бантами.
Сухов осторожно выглянул, прислушиваясь. Не слишком сдерживаемые стоны сладострастия донеслись из-за дверей опочивальни, следуя в вековечном ритме, и Олег решился на самый наглый способ ухода — он пересёк гостиную и вышел на лестницу с коваными перилами. Спустился, не торопясь и не глядя на слуг, да и вышел вон.
Быкова было не видать — ни в тени галереи, напомнившей Олегу константинопольские портики, ни на площади.
— И куда его понесло?
Сухов огляделся и счёл за лучшее прогуляться от павильона короля на южной стороне площади до павильона королевы на северной.[56]
Олегу было о чём подумать. Волею судеб он вмешался в ход событий, сорвав зловещие планы заговорщиков, ещё по дороге в Куаффи. А теперь, выходит, ещё глубже влезает в местные интриги.
Только что же делать? Устраниться и равнодушно наблюдать за происходящим? Можно и так, конечно, да только в этом случае не стоит и надеяться на «карьерный рост».
Сухов давно убедился на личном опыте, что добиться чего-либо можно лишь занимая, так сказать, активную жизненную позицию. Но не только философические рассуждения занимали Олега, другое лишало покоя: а не изменится ли ход истории после его вмешательства? Акимов не раз и не два излагал своё видение времени как застывшего потока, текучего в любой отдельно взятый момент, но в целокупности своей — раз и навсегда заданного, неизменного. Всё уже было, всё, чему суждено было случиться, свершилось. Поэтому все потуги изменить прошлое тщетны.
Машина времени перенесла вас в Берлин 1933 года? Вы жаждете избавить человечество от Адольфа Алоизовича Гитлера? Оставьте надежду — ничего у вас не выйдет. Заклинит пистолет или попадётся бракованный патрон, охрана вас скрутит или сами жители растерзают, не сможете проникнуть в рейхсканцелярию, заболеете, утратите память, передумаете, сгниёте в Дахау.
Что было — то было, историю не переписать.
Всё это Сухов прекрасно понимал — умом, но смириться с этим было трудно. Вот как ему поступить в данном конкретном случае? Сделать вид, что ничего не слышал, и надеяться, что пронесёт? Ведь Людовику ещё жить да жить, а Ришелье всего несколько лет занимает должность главного министра.