Так случилось, что став популярным, Муслим Магомаев смог отыскать могилу отца, погибшего в 1945 году. К тому времени он уже не раз бывал в польском Сопоте, где проходили песенные фестивали, и во время своих поездок пытался обнаружить захоронение, в котором вечным сном упокоился его геройский отец.
— Мне нужно было возвращаться на родину Друзья из Общества пообещали, что начнут поиск в архивах, посмотрят списки солдат, похороненных в Польше, тем более что фамилия наша не очень распространенная. Обещали свою помощь и работники нашего посольства. А потом пришло письмо, в котором друзья из Общества польско-советской дружбы сообщили, что нашли братскую могилу, где похоронен мой отец. Она оказалась немного севернее Костшина, в городе Хойна Щецинского воеводства. Выяснилось, что после войны, когда наши основные войска покидали Германию, останки солдат из одиночных захоронений, разбросанных в разных местах, предали земле в общей братской могиле уже на польской территории.
И вот через двадцать семь лет после гибели отца я смог навестить его. В разгаре была весна 1972 года. Мне скоро тридцать лет, я стал старше отца, погибшего в двадцать девять. Как сейчас помню ту субботу 22 апреля. Западное Поморье, кладбище в предместье городка Хойна, братская могила…
Не буду рассказывать о тех своих чувствах — тут не нужны слова, они лишние в минуту молчания. Но и у скорби бывают светлые тона. Я ощутил их тогда, у подножия хойнского памятника павшим. Переживаю это и сейчас, вспоминая обо всем: все-таки я и мои близкие теперь знаем, где закончил свой земной путь Магомет Магомаев. Художник и воин.
Я положил на могилу цветы и увез домой горсть той перепаханной бедой польской земли. Позже дядя Джамал отвез ее в Баку и смешал с землей на могиле своего отца.
«И вот через двадцать семь лет после гибели отца я смог навестить его. Мне скоро тридцать лет, я стал старше отца, погибшего в двадцать девять…»
Благодаря энтузиазму патриотически настроенной молодежи и архивным поискам удалось не только найти место захоронения, но и узнать подробности того трагического дня, когда отец нашего маэстро погиб в бою. О подробностях тех военных дней тогда написала одна из польских газет (полный текст приводится в книгах М. Магомаева):
«Старший сержант Магомет Муслимович Магомаев погиб в маленьком городке Кюстрин недалеко от Берлина за девять дней до окончания войны. Из воспоминаний о нем его фронтовых товарищей складывается образ достойного солдата. Во время штурма обороны гитлеровских войск друг Магомаева бросился с гранатой на пулеметный дот. Старший сержант поспешил на помощь, хотел вытащить из-под обстрела раненого товарища по оружию. Погибли оба от пуль. Полковые друзья решили похоронить павших бойцов на польской земле. Тела были перевезены за восемьдесят пять километров и похоронены на другом берегу Одера в маленькой деревне около железнодорожной станции. На плане могилы, который был передан семье Магомаевых командиром полка, отсутствовали некоторые данные — название местности. Поэтому поиски могилы отца Муслима Магомаева были трудными…
Не принесли результатов поиски, предпринятые первоначально в Зеленогурском и Вроцлавском воеводствах. Поисками могилы занялось также воеводское отделение Общества польско-советской дружбы в Щецине совместно с представителями коммунального хозяйства воеводства.
Только через некоторое время было установлено, что могилы советских воинов из полка, где служил старший сержант Магомаев, находятся в местности Кшивин Грыфиньски. Но в 1952 году была проведена эксгумация и останки погибших были перезахоронены в братских могилах на кладбище в Хойне. На этом кладбище — одном из самых больших кладбищ Западного Поморья — покоятся 3985 советских солдат. Удалось установить фамилии около шестисот».
Тогда пребывавшего в польском Щецине певца спросили, не захочет ли он, когда поиски завершены, перевезти прах отца на родную землю? На что Муслим Магомаев ответил твердое «нет».
— По-моему, он лежит не в чужой земле. Разве мог кто-нибудь тогда предположить, что в наши дни отношение к братским могилам советских воинов в Польше будет совсем другим. В каком состоянии теперь могила, где лежит мой отец, я не знаю. И спросить не у кото — Общества дружбы теперь нет, да и Польша стала членом НАТО.
Глава 4. Дядя Джамал, тетя Мура, Лев и кошки
Увы, реального отца в жизни маленького Муслима не было. Но был заменивший отца дядя Джамал. А еще присутствовала жена дяди Джамала — Мария Ивановна, по национальности полька. О которой сам артист говорил:
«Незабвенная моя тетушка Мария Ивановна. Бескомпромиссная тетя Мура, женщина несгибаемой воли и дипломатической проницательности. Она очень хорошо знала, что надо в жизни делать, а что не надо. Светоч нашей семейной культуры, прочитавшая столько книг! Дай Бог, если сотую часть того, что прочитала тетя, мне удастся прочитать за всю свою жизнь».
Мария, непонятной судьбой занесенная в Баку, работала кассиром в театре, когда познакомилась с симпатичным инженером. Азербайджанец Джамал и его возлюбленная с польскими корнями создали гармоничную семью. Стоит сказать, что Мария уже ранее была замужем, у нее подрастал сын по имени Лев, которого новый супруг усыновил. Так белобрысый славянин Лев Джамалович стал объектом безобидных насмешек в новой семье.
С любимой тетей Мурой
Сама Мария, которую домочадцы звали умилительно Мура, по словам Муслима, «производила впечатление этакой гранд-дамы».
— Если она не читала свои любимые книги, то слушала радио — у нас тогда был мощный приемник «Мир», большая редкость в те времена. Приемник ловил западную музыку, чужую речь, то, что тогда у нас заглушали, что нельзя было слушать. Почему нельзя? Если нельзя, значит нужно и можно слушать. Это был ее принцип. Со временем я понял, что это и мой принцип.
Обычно тетя Мура никуда не выходила. Но если с утра она начинала перебирать платья, поглядывать в зеркало, это означало, что Мария Ивановна готовится к выходу «в свет»: в театр или в гости к кому-нибудь из подруг. Правда, чаще ее подруги приходили к нам, и тогда они допоздна засиживались за преферансом «по маленькой». Прочитав столько книг, тетя Мура знала очень много, могла говорить на любую тему. С годами она вдруг резко стала терять зрение, носила очки с толстенными стеклами, но продолжала читать, все ближе и ближе поднося книгу к глазам.
Возможно, отчасти именно из-за такого примера страстного чтения сам Муслим пристрастился к книгам, читал сказки, затем фантастику, а, став взрослым — серьезную литературу и мировых классиков. Однако при чтении имел он одну особенность, в которой признался как-то на форуме сайта почитателей его таланта уже в 2005 году. Мэтр, работавший над одной из своих песен, вдруг восторженно написал:
— Доброе утро, друзья! Я такого УТРА, здесь за городом, в марте не помню. «Мороз и Солнце — День чудесный». Всегда в книгах пропускал «описания природы», думая; САМИ ВИДИМ, САМИ ЗНАЕМ»… А тут первый раз в жизни понял Авторов!!![6]
…Вместе с ухудшением зрения, в доброй душе тети Муры возрастало сострадание к животным. В доме Магомаевых жил кот Рыжик, проказничавший наравне с подростками Львом и Муслимом, но одним этим подопечным дело не обошлось. Мура всегда любила кошек, а с приходом старости стала еще больше благоволить им, подкармливая полчища бездомных четверолапых, в достатке водившихся на прибегающих к дому бакинских улицах. Конечно, подобная жабость вызывала неодобрение соседей, но никто из них не разругался с Мусей в пух и прах.
Вспоминая свою добрейшую тетю, в семье которой Муслиму пришлось прожить какое-то время, он подмечал важные особенности того периода, известного нам как советский период в истории страны:
— Школа, как и город Баку, была интернациональна: мы тогда вообще понятия не имели, что такое национальные различия. И никого не смущало, что в Баку, столице Азербайджана, азербайджанский язык не был обязательным. Хочешь — учи, не хочешь — не учи. В нашей семье говорили по-русски. Не оттого ли я плоховато знаю родной язык? Бабушка Байдигюль была татарка, жена дяди Джамала Мария Ивановна — полька. Дядя неплохо говорил по-азербайджански, но спотыкался на литературном азербайджанском.
Еще долгие десятилетия Муслим Магомаев, ставший звездой советской эстрады, будет поддерживать теплые отношения с семьей дяди, воспринимаемой им как самой родной и близкой. О преклонных годах и последних днях жизни родственников он напишет трогательные строки.
— В детстве мы никогда не задумываемся об этом. Позже, повзрослев, тешим себя обманом, что это случится нескоро. Но когда приходит время, это застает нас врасплох…
Я и не заметил, как постарели они, мои старики. Мария Ивановна сильно сдала. Ела очень мало: насильно заставляла себя что-то проглотить. Прежде, для аппетита, хотя бы рюмочку водки могла выпить… А теперь слабела на глазах. Восполняла свою физическую немощь неизбывной духовной энергией: лишь душ а поддерживала ее. И так было всегда, в самые трудные времена. Она по-прежнему много читала. Продолжала говорить на хорошем, старом русском языке. И по-прежнему производила впечатление светской дамы. До самой старости сохраняла легкость стати. Сколько ей было лет — никто не мог сказать. Да и говорить об этом, даже дядюшке Джамалу, никогда не приходило в голову.
Муслим Магомаев в музыкальной школе при Бакинской консерватории
В последние годы жизни Джамал-эддин перенес два инфаркта. Тетя Мура, переживавшая за супруга, попала в больницу 4-го, Кремлевского управления, где у нее тоже произошел инфаркт. Еще через год Марии Ивановны не стало, и это окончательно подкосило здоровье Джамала.
— Дядя как-то сразу сломался, пал духом… Сидел за столом отрешенный, сутулился…Смотреть на него не было сил. Это часто бывает — муж после смерти жены, с которой прожита вся жизнь, теряет опору. Вот и дядя Джамал буквально потерялся. Он часами сидел, уставившись в одну точку. Иногда говорил что-то вслух — из глубины своих дум, одному ему известное. Он словно ушел в самого себя, потерял связь с внешним миром. Что-то пытались делать врачи и мы, близкие, старались отвлечь его от горя, вернуть его сюда. Но, похоже, душа тетушки крепко держала его…