Так близко с костлявой я ещё не встречался. Оказалось, что дело это чересчур утомительное. Я встал и, осмотрев своё укрытие, почувствовал, что меня вот-вот вывернет наизнанку. Буфет, за которым я прятался, напоминал решето. Если мне не хватило бы ума присесть, простыми царапинами я бы не отделался.
Но всё это были мелочи. Я остался один, и моя спина стала простой целью. И кто знает, чем закончилась перестрелка в городе. Быть может, скоро прибежит толпа и выпустит в меня столько пуль, что хоть одна попадëт. К тому же отступление теперь было ничуть не проще, чем продолжение операции. Да и сделано уже слишком много. Значит, надо сжать зубы покрепче и постараться выжить. Уж слишком жирный кусок на кону.
Я осмотрел ту дверь, через которую защитники проникли в столовую. Когда она оставалась закрытой, заметить её можно было, только если знать, что она там есть. Вряд ли Дубина придумал её сам. Подсмотрел, наверное, на открытках и фотографиях из Европейских дворцов, но сделано было идеально.
За дверью оказался коридор для прислуги. Я осмотрел все комнаты, но если и встречал кого, то это были рабы и испуганные работники. Никого из защитников не оказалось и на втором этаже. Тогда я с облегчением направился в башню.
Дубина ждал меня в круглом кабинете. Коренастый мужчина лет пятидесяти, с огромным пожёванным носом и тяжёлой квадратной челюстью, способной, казалось, перекусить хребет любому. Он сидел в кресле с красной обивкой, облокотившись на небольшой письменный стол. Единственное, что лежало перед ним, был тесак с резной рукоятью.
— Ты ещё кто такой? — перекосив лицо от злости, прорычал он.
— Какая тебе разница? — усмехнулся я, прицелился.
— Ты чё, как крыса, меня пристрелишь? Будь мужиком, дерись честно!
Дубина всем видом показывал, как презирает смерть, глядел на меня чёрными маленькими буравчиками-глазами. А мне так надоело воевать, что даже думать про бой на ножах не хотелось.
— Как-нибудь в другой раз, — пообещал я и выстрелил.
Глава 20
В качестве доказательства своей победы над Дубиной я забрал его тесак. Спустился на первый этаж, бросил взгляд на дверь в столовую, которая так и осталась непокорённой, и вышел на крыльцо.
Я не ждал, что меня будут встречать, и когда увидел трёх рогатых, тут же вскинул пистолет. Они так же прицелились в меня, но огонь не открыли. Первым делом у меня мелькнула мысль, что это свои, но нет. Присмотревшись, я понял, что таких рож точно не знаю.
— Я убил вашего хозяина, — крикнул им и поднял тесак над головой.
Ведь этого они ждали? Узнать, сменилась ли власть и нужно ли продолжать рисковать жизнью?
— И чё? Ты теперь на его место метишь?
— Есть возражения?
Я постепенно понимал, почему они не пристрелили меня сразу. Слишком далеко стояли и вряд ли смогли бы попасть, вот и всё. А может, просто патроны кончились. В очередной раз я опробовал своё везение на прочность и когда один из рогатых ответил, что возражений не имеет, чуть не рухнул от усталости.
— Ведите сюда людей, — велел я. — Хочу им пару слов сказать.
Рогатые поколебались немного для приличия, но всё же пошли исполнять приказ нового хозяина.
Люди подтягивались вяло, и ждал я их, сидя на ступеньках крыльца. Постепенно зажигались бочки, и город вновь расцветал жёлтым светом. Я смотрел на всё это действо, такое обыденное, привычное, и думал, как же просто здесь стать хозяином. Оружия бы побольше, и вся Свалка подчинилась бы мне быстрее, чем её жители успели бы опомниться.
Когда собралась внушительная толпа, я решил больше не ждать и встал.
— Жители Чарки! Я, Костолом, убил вашего хозяина! Теперь я ваш хозяин! — говорил я, и меня внимательно слушали. — Все ваши кучи мои…
Я высказал такую же речь, как и перед жителями Шатовки. Фантазии не хватало придумать что-нибудь позаковыристее, да и сил уже не было. Хотелось, чтобы скорее всё это кончилось. А потом напиться вдоволь и забыть всё, что сегодня произошло. Что произошло за последние полмесяца — тоже забыть напрочь.
После речи я велел одному из рогатых сходить к месту, где оставил караван, и пригласить своих ребят сюда. Потом зашёл в дом и отыскал прислугу. Три женщины в скромных платьях с белыми передниками и пожилой мужчина в строгом костюме. Как в лучших домах Европы, честное слово. Прислуга приняла перемену власти ещё спокойнее, чем охрана. Чуть склонили голову при моём появлении и спросили, чего я изволю.
— Порядок наведите поскорее, и на стол накройте.
— Конечно. На сколько человек накрывать? — уточнил мужчина.
— Тринадцать, — плевать мне было, что нас осталось сильно меньше. Заслужили этот пир все. Вдруг в памяти всплыл первый разговор с поваром в Шатовке, и я для верности предупредил: — И чтоб никакой человечины.
— У нас её и раньше не подавали, — спокойно ответил слуга.
Я оставил их и направился к месту, где должен был укрепиться Крот. Хотел лично убедиться, что ребята погибли, иначе мне в это просто не верилось.
Площадь, которую мои бойцы выбрали для сражения, находилась всего через пару домов от ворот. Тела так и лежали там в крови и грязи, прогнав лишних прохожих своим неприглядным видом. Мои рогатые и местные так перемешались между собой, что отличить, кто где было невозможно, если не присматриваться.
Стало до тошноты дурно от этого зрелища. Ещё недавно я презирал их за глупость и наглость, за детскую несмышленость и приверженность диким законам. А теперь корил себя, что был несправедлив. Разве они это заслужили? Погибнуть, исполняя чужую прихоть. Мою прихоть.
И вдруг меня как молнией поразило от понимания, что ещё час назад все они были живыми людьми. Живыми! Прямо как я. Не куклами безмозглыми, за которых я их считал. А людьми! Такая, казалась бы, простая мысль, но сколько ошибок пришлось сделать, чтобы к ней прийти.
И ведь как просто было стать тем человеком, за кем они пойдут на смерть. Шаман говорил, нужна для этого сила. Но сегодня я предстал перед последними тремя защитниками крепости совершенно слабым и жалким. Что за сила такая была за мной, сумевшая остановить их и поставить на колени?
— О-хо-хо, — скорбно протянул позади меня Черепаха.
Я так погрузился в раздумья, что не услышал, как он подошёл.
— И не говори, — глубоко вздохнув, ответил. — Как ты меня нашёл?
— Поспрашал у народу, как же ещё? А наши все тута, да?
— Почти все.
— Ох, да. Ну, ничаво. Чай знали, на что шли.
— Это ведь я их сюда привёл.
Горбун ничего не ответил, но мне показалось, что он согласился и обвинил меня в их смерти. Или мне хотелось, чтобы так оно и было. Чтобы кто-нибудь другой это озвучил. Чтобы не было это муками совести, с которой я разобрался ещё в школе.
— Знаешь, очень хочется нажраться вдрабадан. Ты не составишь мне компанию?
— Выпить-то? Эт можно, энто я всегда согласный. Но тут закусочка нужна. Ты б сказал, я б кой-чаво с собой бы прихватил. А у энтих злыдней ничаво толкового и не найдёшь.
— Да плевать, я хоть с солью.
Когда мы вернулись в особняк, пришлось подождать, пока горбун осмотрит все уголки дома. Он охал и ахал, щупал всё, до чего мог дотянуться, а до чего дотянуться не мог — задрав голову разглядывал. Носился из комнаты в комнату, иногда выбегая в передний зал с криками «У жлобов энтих ванная есть!» или «Ты видал, какая там кроватища?». А я сидел скромно на кушетке между двумя искусственными фикусами и на все вопли радости отвечал, мол, видел, да.
— Ну и хата! — запыхавшись, вывалился горбун с башенной лестницы и уселся рядом со мной, — Теперяча заживёшь. Я там комнатку себе присмотрел. Ежели ты не возражаш, я б там маленько пообжился.
— Мы пить сегодня будем? Мужики там уже во всю песни горланят, — спросил я.
Ребята действительно уже пировали. Их песни и смех вырывался за пределы столовой и раздражали меня жизнерадостностью. Будто всё ровно так, как должно быть, а пустые тарелки — это просто расточительность.
— Ну ладно тебе, чай не каждый день такие хоромы видишь.
Смирна, которая стояла на столе в двух десятилитровых бутылях, выглядела как самая обыкновенная брага. Мутная, белёсая и запах соответствующий. Зато на вкус она оказалась гладкой и шелковистой, совершенно лишённой вкуса спирта, но с лёгким ягодным послевкусием.
Я выждал, пока горбун осушит первый стакан и, крякнув от наслаждения, пережуёт шпротину из консервной банки.
— Ну как? — спросил его.
Как будто по лицу было не видно, что хорошо.
— Кто ж мог подумать, — ответил он, икнув, — что у них тута такая закусочка имеется. Я думал, бурды какой навалят, мол, ничаво лучше под смирну не имеется.
Пока он заканчивал рассказ, я залпом выпил сто грамм и выбрал рыбёшку покрупнее. Голову сразу заволокло туманом, и захотелось душу открыть этому странному неуклюжему человечку. Чтобы одуматься, я тут же влил в себя ещё сто грамм. Не помогло.
— Вот смотрю я на тебя, Черепаха, и думаю, — заговорил я, откинувшись на мягкую спинку стула. — Ты ж мудрый человек, а живёшь хрен знает где.
Горбун сидел раскрасневшийся, довольный и долго смотрел в одну точку.
— А где ж мне жить ещё? — ответил он наконец вопросом на вопрос. — Энто ты со мной как с человеком. А остальным, думаешь, больно надо с таким общаться? Людям надобно, чтоб выглядел, как они, а что там внутрях — никому не интересно. Даже лучше, ежели говно сплошное, так им приятнее. Своё так меньше замечается.
— Я думал, у вас тут с этим проще.
— У нас? А ты вродь как не нашинский, что ля? — усмехнулся горбун и потянулся налить третий стакан. Прислуга его опередила и сделала всё сама, заодно подлив и мне.
— Не вашинский, — признался я в стакан и отпил половину.
— А чей тогда?
— А из другого мира! — громко, с вызовом признался я, после чего три рогатых, что мирно посапывали на том конце стола, несогласно замычали.
Горбун посмотрел на меня блуждающим взглядом, икнул и признался:
— А я вот верю. Чаво б не поверить? Ты ж как слон в посудной лавке. Такого бы ещё в детстве придушили, если не раньше.