— Совесть — вот чо им надо. Купили у меня кой-чаво, а потом решили, что я их обдурил. А я никого не обмануваю! Репутация у меня, имя доброе. Но им-то словами не объяснишь. Заладили, мол, деньгу вертай, а товар уже поломали. Вот что им надо, мироедам проклятым.
— Черепаха, выходи сам! А то войдём мы, и рад ты тогда не будешь! — продолжал надрываться бандит.
— Я к Зафару пойду и про все ваши делишки расскажу! — громко отозвался горбун.
Но угроза вызвала в темноте гомерический хохот.
— Не доползёшь ты до Зафара! Мы тебе ноги оторвём! Станешь горбатой недвижимостью.
Вопрос о том, кто такой Зафар, я отложил на потом. А пока проверил патрон в патроннике, пригнувшись, добрался до двери на улицу и самую малость её приоткрыл. Так, чтобы в щель можно было увидеть бандитов, а при необходимости и открыть огонь.
Вся троица стояла у машины. Особой угрозы в них не ощущалось, но их рожи в темноте казались зловещими. Несуразные, перекошенные от злобы настолько, что даже горбун в сравнении с ними выглядел симпатичным малым. В качестве оружия они держали в руках продолговатые предметы. Трубы то были или бейсбольные биты, не знаю, но вступать в рукопашную расхотелось раньше, чем такая мысль у меня вообще появилась.
— Черепаха, последнее предупреждение! Ты правда такой дебил?
— Эй, Балда, ты что удумал? — сдавленным шепотом спросил меня горбун.
Я не стал отвечать. Вместо этого прицелился чуть в сторону от бандитов и выстрелил. Троица мигом бросилась врассыпную. Один спрятался за внедорожником, двое других нашли укрытия за газовой плитой и штабелем фанеры.
— Ты там совсем офонарел, горбун? Ты чё творишь? — закричал кто-то из них.
Горбун довольно крякнул и закивал.
— Валите отселева, пока всех тут не поперестрелял! — крикнул он уже по-хозяйски.
— Мы сейчас тебя замочим на хрен!
Раздалось три тихих выстрела, больше похожих на хлопки в ладоши, и на веранде хрипло зазвенели осыпающиеся стёкла.
— Хватит портить мой дом! — закричал вдруг не своим голосом горбун, — Я вам где буду стёкла искать? Вы знаете, сколько они стоят?
На крик горбуна из-за машины высунулся бандит. Совсем немного, но мне этого хватило. Я прицелился поточнее и выстрелил ему прямо в лоб.
На минуту всё стихло. Никто не решался издать ни звука. А потом двое оставшихся в живых бросились к автомобилю, затащили в салон тело товарища и с рёвом мотора унеслись прочь.
— Ну, не сволочи, а? — заключил горбун, выглядывая из разбитого окна.
— Теперь проблемы начнутся, — цыкнув, заметил я, поставил пистолет на предохранитель и убрал за ремень.
— Проблемы? Не-ет, Балда, проблемы-то как раз кончились. Теперь хрена лысого они ко мне сунутся.
— Я человека убил. Полиция за такое по головке не погладит.
— Какие ещё лица? Кому эта шпана нужна? Грохнул, да и хрен с ним. Никто не вспомнит.
Я не особо поверил горбуну. Было как минимум два свидетеля, которые это дело так просто не оставят. Если только они не живут по пюнятиям. Впрочем, и тогда они смогут доставить проблем, пусть и незаконным способом. Если тут вообще есть законы.
Тем не менее, убийство — это убийство. Как бы ни была безразлична цель, но лишить её жизни — совсем не то, что может понравиться нормальному человеку. А нормальным я себя считал на все сто.
Горбун включил лампу и печально рассматривал повреждения. Выдрал из стены три крошечные пули, сложил их на столе. А я вдруг осознал, что у бандитов даже оружия нормального не было. Пули эти всего-то от пневматики. Банальный пугач я принял за огнестрел и за это пристрелил хулигана? Что ж, если этот мир мне не снится, то знакомство с ним я завалил.
— Ты говорил про какого-то Зафара. Это кто? — спросил я. Хотелось заполнить тишину, чтобы не испытать вдруг муки совести.
— Местный хозяин, вот кто! Завтра к нему пойду и скажу, чтоб порядок навёл. А то как мзду брать, так все они горазды, а как от шпаны защитить, так не дождёшься.
— То есть он представитель власти? Или такой же бандит, только сильнее остальных?
— Сам ты бандит! И Колян твой бандит! А Зафар — хозяин. Он ни у кого кучи не отнимает, а в городе порядок держит.
— В каком городе? В том, что горит, как новогодняя ёлка?
— Нет же, Балда. Тут рядом есть. Шатовка называется.
— И что, большой город?
— Ну, такой, да. Бывают и поболе, но этот тоже не деревня какая. Ладно, пойдём спать, а завтра видно будет. Я тебе сейчас из погребка матрасик достану.
Скрипя и матерясь, горбун вытащил из подвала «матрац». Влажная, пропахшая тухлятиной подстилка, он вызвал у меня стойкое отвращения, о чём я не преминул сообщить.
— Холоп ты, а ведёшь себя, как царица какая, — забрюзжал горбун, но всё же отыскал в закромах плотное покрывало. — Продать бы тебя скорей, а то, чуйствую, не дашь мне жить покойно.
Он бухтел ещё какое-то время, уже развалившись на своей кровати, но постепенно речь его превратилась в храп.
Я тоже не долго бодрствовал. Прилёг и только подумал, что спать не хочу, как веки потяжелели, а сознание погрузилось в вязкую беспокойную темноту.
Глава 4
Утро началось с жуткой головной боли и отчётливым пониманием, что я на самом дне. Стоило только открыть глаза, и не осталось больше вопроса, сон ли это. Зато появилось жгучее желание вырваться наверх. Как глоток воздуха это требовалось мне после глубокого нырка.
Кроме того, меня удивила темнота, что до сих пор сгущалась вокруг хижины. Будто сон мой длился совсем недолго, и на улице ещё была глубокая ночь. Я даже вышел на улицу, чтобы понять, не кажется ли мне.
На беззвёздном небе по-прежнему висела Пандора, и точно так же за ней скрывалось светило. Стало вдруг до дрожи страшно оттого, что не увидеть мне больше солнечного света.
Я бросился к горбуну и принялся трясти его за плечо.
— Чаво? Чаво такое? Пожар? Горим? Чаво? — спросонья спрашивал тот, ошалело глядя по сторонам.
— Когда будет утро? — кое-как соорудил я вопрос.
— Ну ты даёшь, Балда. Точно продам тебя, бестолкового. Сейчас уже утро. Разоспался я мальца, это да, но чаво ж так барагозить?
— Да какое ж это утро? Где рассвет? Где солнце? — настаивал я.
— Чаво ты прицепился? Какой-такой рассвет? Какую тебе солнцу надо? Опять, что ль, напился? Когда только успел, не пойму. Вроде тут всё время лежал.
— Ну, днëм-то светло будет?
— Ты что, Балда, темноты боисся? Так шёл бы, керосинку поджёг.
— Ну не может же быть, чтобы всё время было темно?
Я торговался из последних сил, словно ответ горбуна мог изменить природу мира. Я вытягивал из него то, что хотел услышать, но уже понимал, как это наивно.
Горбун в итоге отмахнулся, кое-как поднялся и поковылял на кухню готовить завтрак. Получилось в этот раз сносно. Или мне так показалось на голодный желудок, но съел я всё, что было на тарелке, и даже понять не успел, что это такое.
После завтрака горбун долго собирался. Бегал с баулом сначала по дому, бросая в сумку то окисленную бронзовую пепельницу, то вспухшую книгу или початую катушку изоленты. Потом переместился во двор и принялся наполнять таким же разнообразным мусором второй баул.
— Всё, Балда, бери вещички. Пойдём в город торговать. Может, и тебя продам, ежели цену сбивать не станут.
Мы отправились по тропинке между мусорными кучами. Я с удивлением озирался по сторонам и разглядывал копающихся в помоях людей. Скрывшись во мраке, они сливались воедино с отбросами и напоминали кишащую червями тухлятину. Быть может, в том и была их суть? Ещё живые, они превратились в мусор и отходы, в опарышей, покрывающих гниющую клоаку?
Я не питал к ним ни малейшей жалости. Всегда полагал, что человек кузнец своего счастья и получает ровно то, что заслужил. Но вид их всё же меня удручал. Будто одна из тех документалок про африканские трущобы вдруг ожила. Будь я повпечатлительнее, прослезился бы не только от едкого зловония.
— Те бандиты называли тебя Черепахой, — спросил я, когда надоело глазеть на мусор, а город всё никак не появлялся. — Это твоя кличка? Или они тебя так обзывали?
— Сам ты… обзывали. Звать меня Черепахой, — обиделся горбун.
— Странное имя.
— И ничаво не странное. Очень даже красивое имя. Знаешь, чаво значит?
— Удиви меня.
— Живой и резвый.
— Тебя обманули.
— Продам! Чесслово продам. Замучил ты уже меня, сил нет…
— А Колян — это кто? Ты о нём говорил, — прервал я его поток негодования.
— Да такая же шпана, как и энти трое. Ну, мож быть малёк по-круче.
— То есть он как Зафар?
— Слушай, Зафар честный человек, а Колян — чушка. Его б убить бы, так все б рады были. Вот только кто ж до этой гадины доберётся?
— Чем же он тебе так насолил?
— Мне-е? — протянул возмущённо горбун. — Да он всем жить спокойно не даёт! Только и делает, что гадит. Гадит и гадит, гадит и гадит. Вот дня не проходит, как он бы где подлянку не устроил…
Он разбубнился и не замолкал до самого города. Вернее, до тех трущоб, что горбун назвал городом, хотя общего было не больше, чем у фаст-фуда и здоровой еды. Грязные хижины из разноцветных металлических листов теснились друг к другу, разве что не вплотную. А между ними вились кривые узкие улочки, залитые жёлтым неровным светом факелов и часто расставленных бочек с горящим хламом. Улочки вели к рынку, где и ютились, как мне показалось, все местные жители. Торговали, ругались, дрались и пели, приобнявшись, что-то бессвязное. Одним словом, жизнь кипела, но в это варево явно попало что-то протухшее, потому как запашок стоял знатный.
Во всём этом торжестве грязи выделялся один единственный дом. Он стоял у самого рынка, возвышаясь над городом тёмным массивным силуэтом, и, в отличие от остальных, не напоминал лоскутное одеяло, не зиял щелями и не выглядел так, будто может развалиться от малейшего прикосновения. Был у него даже балкон с кованой оградой на втором этаже, но столь хрупкий на вид, что вряд ли кто-нибудь решился бы на него выйти.