— Прелесть? — опешил я, моментально поняв, о ком идёт речь. — Мне надо убить пса?
— Если у вас не найдётся чего-нибудь более ценного, то да. Вы всё верно поняли.
— Но пса ненавидит Тонкий. Он не всеобщий любимец.
— Люди порой сами не знают, что за чувства в них живут, и легко их путают.
— И как вы предлагаете мне это людям объяснить?
Мужчина развёл руками, а затем погладил одну из коробок с автоматами и сказал:
— Если вам нужно оружие, то придётся что-то придумать.
Я не имел ни малейшего понятия, что можно тут придумать. Если бы речь шла про кого-нибудь из партии человеческого рода, сомнений бы не было. Я бы даже горбуна принёс в жертву, пусть и скрипя сердцем. Но Прелесть?
Погружённый в размышления, растерянный и потерянный, я покинул ангар. Осмотрелся бессмысленно, ничего не замечая вокруг. Ко мне кто-то подходил, что-то спрашивал, но получал в ответ только вопросительный взгляд.
Горбун и Прелесть копались в помойке, недалеко от ангара. Видимо, привычка оказалась сильнее любопытства. И я направился к ним, ощущая, как нож в ножнах на поясе становится ледяным. Странное дело. Я был уверен, что он именно ледяной, и это почему-то казалось мне самым неприятным.
— Чаво ты такой бледный, Костолом? — обратился ко мне Черепаха. — Оружива нигде нет?
— Нет, есть, — выдавил я, а сам глаз с Прелести не сводил.
— А чаво тогда? Не то, что ля? Я вот как знал, что Тонкий ничерта не знает.
— Всё то.
— Так и будешь загадки загадывать? Коль оруживо на месте, и всё оно то, чаво ты мнёсся-то на помойке?
— Там заплатить надо. Черепаха, можно я с Прелестью отойду кое-куда? Хочу… хочу, чтобы он кое-что посмотрел, — проговорил я первое, что пришло в голову.
— Иди, я-то чаво? — просто согласился горбун.
Прелесть глядел на меня всё это время доверчивым взглядом и, когда я хлопнул себя по ноге, с готовностью пошёл следом. Не ждал он от меня никакой подлости и полностью доверял. Иначе стал бы спасать, рискуя своей жизнью?
Я нашёл укромное место, где никто бы не помешал мне совершить жертвоприношение. Сев на корточки перед псом и глядя ему прямо в глаза, я нащупал рукоять ножа. Достал его.
Спасение? Я ведь это собирался получить? Спасение своё, спасение любимой. Спасение для своего ребёнка! Самая благородная цель, которую я когда-либо перед собой ставил. Так почему же рука так дрожит?
Я убеждал себя, твердил одно и то же. Пёс дворовый, я знаю его всего пару дней и плевать мне, если его вдруг не станет. Забудется быстрее, чем мы успеем вернуться. Уже завтра только горбун будет ещё оплакивать потерю. Но и на горбуна мне плевать.
Так почему рука так нетвёрдо сжимает нож?!
Не знаю, понимал ли Прелесть, что собираюсь я сделать, но сидел он спокойно и ждал, что будет дальше.
Я занёс нож для удара…
…и сразу опустил.
Не могу. Слишком преданно он на меня смотрит, а я чересчур обмяк на этой помойке. Растёкся сопливой лужей по былой твёрдой убеждённости в своей правоте. Или на кону стояло нечто не настолько значимое, чтобы идти на предательство? Я думал, что готов на всё, но оказалось, что жертву принести не в состоянии.
Пусть так. Пусть я сгнию здесь… зная, что был совсем близко.
— Беги, дружище, — сказал я, погладив Прелесть по загривку.
Он тявкнул и понёсся прочь.
А я медленно встал и направился обратно в ангар сказать, чтобы прапорщик этот подавился своим оружием.
В ожидании моего возвращения, тот сидел на ящике с оружием и ковырялся в ногтях, выискивая там грязь.
— Спасибо, — сказал он довольный, не дав мне рта открыть.
— За что? Я не смог его убить.
— Но жертву вы всё-таки принесли.
— Какую? — не понял я.
— Я же говорил, что жизнь мне нужна только если не найдётся что-то получше.
Он говорил достаточно убедительно, но я не мог поверить. Это казалось лукавством, издёвкой, чем угодно, но только не правдой.
— Разве ничто лучше?
Мужчина встал и сбросил крышку с ящика.
— Вы знаете, что это такое?
— Оружие, что за странный вопрос?
— Это не просто оружие. В бою оно становится живым товарищем. Другом, который поможет не погибнуть. Забавно, да? С какой стороны посмотришь, то и увидишь.
— Я не понимаю. Так какую жертву я принёс?
— Преданность в обмен на верного друга. Так понятно?
— Как-то всё равно не очень.
— Тот всплеск эмоций, что вы пережили, когда пытались понять, что вам важнее.
— Так собаку не надо оставлять?
Прапорщик с силой хлопнул себя ладонью по лицу и проговорил, не убирая руки:
— Просто возьмите оружие и иди уже отсюда.
Глава 40
Я никому не рассказал, какую цену пришлось заплатить за оружие, хотя Тонкий очень об этом просил. Он не понимал, почему стволы, которые мы тащили на телегах, совсем не то, что потребовал баланс, а всё остальное я решил умолчать. В конце концов, он и сам не был со мной до конца честен.
Пока рогатые грузили автоматы взамен самострелов, я бродил по базе и искал что-нибудь интересное, но натыкался на сплошной утилитаризм. Не к чему присмотреться, не за что взглядом зацепиться, если войной не увлечён. Потому любопытство моё быстро иссякло.
Погрузка закончилась только поздним вечером. Мы поужинали и переночевали на базе в одном из бараков, а с утра двинулись в обратный путь. Оказалось это гораздо проще, словно Предел сам стремился поскорее от нас избавиться.
К обеду мы достигли города теней, а дальше за три дня добрались до Крайнего. Может, нас бодрила ноша в виде двух сотен автоматов, десятка РПГ, ящика гранат и бесчисленного количества патронов, а может то, что телеги с провизией уже почти опустели. В любом случае, идти с каждым шагом становилось всё легче и приятнее.
К городу мы подошли уставшие и измотанные, но невероятно счастливые от того, что Предел наконец-то остался позади. Особенно радовался горбун, который уже два дня как добил свои башмаки и остаток пути проводил на телеге. На подъезде к городу он во всю горланил застольные песни на все лады, путая и перемешивая их, как нерасторопная кухарка, и усердно хлопал в ладоши, поддерживая неровный ритм. Ему вторил Прелесть, то подтявкивая, то подвывая. Хорошее разнообразие после недели в тишине.
Всласть отдохнув в Крайнем, только на следующий день мы двинулись к Шатовке. Это заняло ещё два дня, но как же приятно было идти по населённым местам. С одной стороны автобус мимо проедет, с другой — рабы за мусор подерутся, а порой и хижина какая между куч покажется. Красота, да и только. Благодать, одним словом, вонючая.
А в самой Шатовке меня встречали как героя. На улицу высапили все, кто был в городе, и кричали, не в силах сдержать восторга. Новость, что я отправился в Предел и вернулся с горой оружия, стала для всех самым светлым пятном если не за всю жизнь, то за долгое время уж точно.
Я велел перетащить оружие в особняк и сам поспешил внутрь. Разговор с Шанти мог затянуться на несколько часов и неизвестно чем закончиться, так что я решил для начала связаться с Николаем Алексеевичем.
— Константин? — отозвался тот удивлённо. — Давно вас не слышал. Как ваши дела?
Так говорил, будто совсем забыл, куда я направлялся и что искал. Заранее смирился, что ничего у меня не получится? Что ж, придётся его немного разочаровать. Хотя приятнее будет просмаковать каждое слово.
— Дела были. То одно, то другое, — ответил я непринужденно.
— Прекрасно вас понимаю. Всё собираюсь заехать в Шатовку, на вашу стройку, посмотреть своими глазами. А то люди только о том и говорят, что в Шатовке скоро будет лучше, чем в Скалке.
— Может, и будет. Я сам сюда давно не заглядывал. Было кое-что поважнее.
— А-а, так вы всё же занялись поисками оружия? Ну и как успехи?
— Как вам сказать?
— Говорил же я, что не найти здесь…
— У меня на руках имеется двести калашей, — перебил его я, пока он не захлебнулся от важности.
— Что, простите? — растеряно переспросил Николай Алексеевич.
— Двести АК-74 с патронами, десять гранатомётов с гранатами.
— У меня такое ощущение, что вы надо мной издеваетесь.
— Нисколько. Можете сами приехать и убедиться.
— Постойте-постойте. Мне надо это осознать… Но ведь это всё меняет!
— Так точно. Теперь нам нужна армия.
— Армия… Армия… Дайте-ка подумать. Хорошо бы собрать всех наших и обсудить это.
— Отличная идея. И сколько у нас этих «наших»?
— Тринадцать человек, не считая нас с вами. Но каждый владеет каким-никаким, но городом. С армией и всем прочим.
— Ладно, не буду забегать вперёд. Подготовьте всё и дайте мне знать, когда надо будет собираться. Только я вас прошу: не затягивайте.
— Не волнуйтесь, Константин. Всего несколько дней, не больше.
Я попрощался, оставив себе тёплую надежду, что возвращение стало ещё ближе. Я уже практически ощущал приятный московский воздух. Кто-то там говорил, что он грязный. Ха! Попробовал бы в Клоаке подышать, ему смог час пика показался бы свежим морским бризом. А уж как я по дневному свету соскучился, словами не передать. По тому, как в жаркий летний день солнце щиплет кожу, как зимой красный его диск ползёт к горизонту уже после полудня и как весной ранняя заря встречает после недолгой свежей ночи. Не скучал я только по осени, когда день ото дня солнце прячется за войлочным одеялом туч, словно боясь озябнуть и впасть в хандру.
Насвистывая жизнерадостную песню с давно забытыми словами, я устремился к Шанти. Постучался в закрытую дверь, но услышал в ответ обиженное:
— Меня нет.
— Шанти, — улыбнувшись, я постучал ещё раз: — милая, это я. Открой, пожалуйста.
— Тебя всё ещё ждут важные дела. На меня времени нет, — сказала она, будто напоминая.
— Шанти, я очень соскучился и у меня есть отличные новости.
— Какие новости? — чуть благосклоннее спросила она.
— Такие, которые через дверь не рассказывают.
Я услышал шлёпанье босых ног, потом замок щёлкнул, и Шанти открыла дверь. Она стояла на пороге в длинной, почти до колен, футболке на голое тело. Сложила руки на груди и смотрела на меня так строго, что сразу вспомнилась школьная пора и стервозная учительница по литературе.