Щупальца ожили и резко сжали ее тело, засветившись алым. Скрытые под синтетической кожей наноэлектроды атаковали ее нервные окончания резкими импульсами, и Мими охватила невыразимая мука, с головы до ног. Из ее горла вырвался визг, как у умирающего зверя, по щекам покатились слезы. Ее тело колотилось, будто в припадке, и она умоляюще глядела на своего мучителя.
Но тот не обращал на нее внимания. Окружающий мир для него исчез. Биологическая обратная связь, идущая от тела Мими, передавалась в его шлем по кабелю передачи данных с высокой скоростью, приводя его в экстаз.
Тело Мими пронзил сорок девятый проблеск маяка. Ее спина выгнулась так, что она едва не касалась затылком спины, рискуя сломать себе шею. Почувствовала, как по бедрам течет теплая жидкость, это она обмочилась от боли. От неописуемой боли у нее помутилось в глазах, замелькали звездочки, сходясь от краев поля зрения к центру. Мир в ее глазах исказился.
Казалось, столб белого света стал двигаться медленнее, интервалы между его появлениями стали больше. Мими понимала, что это иллюзия, что в мире ничто ни капли не изменится ради нее. И лишь обреченно считала. Свет появился сотню раз, быть может, тысячу, каждый раз его появления приходилось ждать все дольше. От каждого удара боли, приходящего от щупалец, мир в ее глазах содрогался, сжимался, наполняясь сверкающими искрами; она даже уже не чувствовала боли, лишь онемение и невероятную усталость.
Мими не могла понять, какие чувства она испытывает: злость, отчаяние, горечь, ненависть – быть может, все сразу, а может, и нет. Она не могла описать это ощущение словами, для него не было подходящих слов в языке, а еще оно менялось с каждым появлением луча света, с каждым движением щупалец, с каждым импульсом, проникавшим в поры ее тела. Перед глазами замелькали знакомые сцены: деревья в ее родной деревне, слезы ее матери, паста чили, волны, накатывающие на берег, кучи мусора, вздувшееся тело чипированного пса, вонь горелого пластика, заходящее солнце, неразличимый в ночи горизонт, сине-зеленое свечение медуз, странный протез в руках Брата Вэня, лунный свет, Кайцзун в лунном свете, Кайцзун, пришедший к ней на помощь вечером на Празднике Духов, Кайцзун, лежащий рядом с ней на пляже и глядящий на звезды…
Эти далекие, нереальные фрагменты воспоминаний хаотически сменяли друг друга, а щупальца начали двигаться иначе. Мими ощутила, что у нее внутри все горит; капли пота на ее коже зашипели, вскипая и превращаясь в пар, застилающий глаза. Внутри помещения все дрожало и искажалось, будто мираж в пустыне, будто кошмар, от которого она не может пробудиться.
Двое подручных Тесака, давно забытые, возбужденно обсуждали последние новости из квартала красных фонарей в Дунгуане: сделано в Восточной Европе… усовершенствованная система подвешивания… удовлетворит самые экзотические вкусы… протез сфинктера с настраиваемой мышечной силой… заморские шлюхи с электрическими моторчиками… Шрам похотливо смеялся, его лицо кривилось и дрожало, будто желе, а шрам на левой щеке покраснел, налившись кровью. Они походили на невнимательных зрителей, глядящих на происходящий у них на глазах спектакль насилия будто на эпизод плохо снятой мыльной оперы.
Мими дернулась, когда они неожиданно сорвали скотч с ее рта; боль была такая, будто ее кожи коснулись горячим утюгом. Она даже не успела сфокусировать взгляд, когда почувствовала, как что-то приближается к ее горлу, сдавливает, заставляя ее открыть рот, хватая воздух. Сквозь ее губы протиснулся какой-то горячий и скользкий предмет, упираясь в промежуток между языком и нёбом. Одно из щупалец пыталось проникнуть внутрь нее, найти еще не тронутые нервные окончания, чтобы усилить муку.
Тесак застонал нечеловеческим голосом.
Мими соотнесла извивающийся в ее рту объект с Тесаком. И, мгновенно приняв решение, сжала зубы, будто мышеловку.
Раздался вопль невыразимого страдания.
Мими с ненавистью смотрела на искаженное лицо Тесака. У того вздулись жилы на лбу, он пошатнулся, падая вперед и пытаясь содрать с головы шлем. Мими сжала зубы еще сильнее, щупальце у нее во рту корчилось и извивалось, а Тесак снова завопил. Двое его подручных стояли по бокам от него, не зная, пытаться снять шлем или пытаться разжать зубы Мими. Скользнул белый луч света, поочередно осветив каждого из присутствующих, будто выхватывая из темноты застывшую пантомиму.
Шлюха долбаная!
Вопль Тесака прервал ощущение ожившей картинки.
Мими краем глаза увидела голубую вспышку. Бритый шел к ней, с шокером в руке, между электродов мерцала полоска света, будто язык гадюки. Она инстинктивно разжала зубы и попыталась увернуться, но было поздно; ее голову пронизал мощный удар, и в глазах вспыхнули мириады лилово‐синих звездочек, кружащихся, перемежающихся оранжевыми полосками, переплетающимися и уносящимися в темный тоннель, к источнику.
Холодная, бесконечная тьма.
Море. Бледное, как кожа трупа, море, протянувшееся вдаль и касающееся свинцово‐серого неба. На первый взгляд море походило на один огромный кусок застывшего пластика, полиэстера: никакого движения, ни пены на волнах, ни птиц, лишь горизонт, недвижимый, как сама смерть.
Мими увидела, что половина ее тела погружена в мертвое море. Вода была ей по пояс, ни холодная, ни горячая, будто нечто отгородило ее ото всех телесных ощущений, и вся нижняя половина ее тела онемела. Она подумала о том, чтобы обернуться, но даже не успела пошевелить ногой, как уже повернулась на 180 градусов. Увидела берег, такой же серый, но светящийся приглушенным ровным светом, будто край моря обернули наждачной бумагой; ощущения перспективы в том, что она видит, не было никакого.
На берегу появился силуэт. Он не двигался – быть может, он лежит на песке? Но нет, Мими видела его целиком, так, будто зависла над ним и смотрела сверху. Законы перспективы были полностью нарушены.
Кто это? Лицо начало увеличиваться, до тех пор, пока она не увидела его во всех подробностях, до мельчайших пор на коже и морщинок в уголках глаз. Чень Кайцзун смотрел в небо, завороженный. Его взгляд пронизывал тело Мими, уходя куда-то в бездонные глубины космоса. Внутри Мими будто повернулся ключ, насильно заводя пружину, и ее тело сжалось, будто вся ее сила сосредоточилась внутри маленького пространства ее сердца, готовая в любой момент вырваться.
Мими ощутила хорошо знакомую тревогу, и Кайцзун снова сжался, превращаясь в далекую фигуру на берегу. Она обернулась и увидела тот самый кошмар, который бесчисленное количество раз ее мучил: радужное свечение там, где на горизонте сходились море и небо, радужная, будто масляная пленка, волна, идущая на нее, поглощающая бледный мир вокруг.
Она не понимала, что это; но все чувства говорили ей: беги! Однако, как бы она ни старалась напрячь мышцы и пошевелить ногами, расстояние между ней и берегом не уменьшалось ни на дюйм.
Мими открыла рот, она хотела закричать, чтобы этот человек, который уже однажды спас ее, оторвал взгляд от звездного неба, посмотрел на нее. Силуэт Кайцзуна дернулся, он был далеко и близко одновременно, будто фигурка в театре теней при свете пламени свечи, колыхающегося на ветру, нечто скорее иллюзорное, чем реальное. То, что вырвалось изо рта Мими, не было человеческой речью, это были пронзительные завывания с металлическим призвуком, отрывисто дрожащие от охватившего ее ужаса.
Мими видела то, что позади нее, не поворачивая головы. Радужная волна, будто масса безумно размножающихся микробов, распространялась по поверхности моря, ветвясь светящимися дорожками, будто поверхность моря расступалась перед Моисеем, переходящим Красное море. Само море стало тусклым куском силикона, на котором были отштампованы неразборчивые обозначения, бессмысленные узоры и символы, либо из давнего прошлого, либо из далекого будущего – линии, разрывы, пробелы, выпуклости и впадины. Но все это было нацелено лишь на одно – на ее тело.
Мими выкрикнула имя Кайцзуна, но ее электронное завывание, казалось, мгновенно рассеялось в воздухе, даже не достигнув его. Лицо Кайцзуна было обращено к небу, будто статуя моаи с острова Пасхи. Эмоции накатывали на Мими волнами, и лицо колебалось, то становясь неестественно отчетливым, то совершенно распадаясь. Мими в отчаянии протянула руки и лишь увидела, как ее кожа отражает это странное радужное свечение.
Волна нависала позади нее, отвердев и превратившись в причудливую арку, украшенную фрактальными узорами, архитектура барокко, перенесенная в век электроники. Глядя на перемещающиеся рисунки и рельефы, Мими вдруг осознала, что ее измученное хрупкое тело является краеугольным камнем, необходимым для завершения этого шедевра.
Она увидела на гладкой, похожей на металл поверхности волны лицо, дрожащее, радужное, похожее на нее и в то же время иное: у нее никогда не было такого выражения лица, оно ей не принадлежало, как не принадлежало ни одному знакомому ей человеку; выражение умиротворения за пределами всякого понимания, будто зеркало, отражающее самое себя, так, что никому не дано узнать тайный смысл, скрывающийся за этим. Казалось, это лицо воплощает само существование.
Лицо Мими перекосилось от страха, и на другом лице мелькнула улыбка. Лицо начало превращаться в другое, становясь лицом женщины с Запада. Оно выглядело знакомым, но Мими не могла вспомнить, где она видела его, в жизни или в каком-то из видений «цифровых грибов» с черного рынка.
Далеко позади нее еще раз мелькнул Кайцзун и исчез. Мими распростерла руки, смиряясь с судьбой и позволяя этой волне, подобной Гидре, влиться в нее, поглотить ее. Она услышала, как внутри ее костей раздался высокочастотный писк, все ее нервы вошли в резонанс, разлетаясь на части и вспыхивая бесчисленными вращающимися мандалами. Сетчатка ее глаз замерцала, миллиарды цветов ринулись вглубь нее, сокрушая последние барьеры ее личности. Мими почувствовала знакомый запах, запах молока, которым пахло тело ее матери. Она попыталась уцепиться за это воспоминание, так, как она каждый раз делала, тщетно пытаясь спастись от страшного сна.