игналы, передаваемые мозгом, в электрические импульсы, которые были способны воспринимать машины. Образовывалась безупречная обратная связь между протезом и нейронной системой. Это изобретение расширило представление о телесных границах выше пределов человеческого воображения.
Чень Кайцзун видел, как его сосед по комнате Тед менялся протезами с другими людьми на вечеринке, чтобы испытать непередаваемые ощущения от органов чувств друг друга. Кайцзуна это ошеломило, будто деревенского парня из техасской глубинки, впервые попавшего на Таймс-Сквер и даже не знающего, куда и смотреть. Для него выпивка была выпивкой, наркотики – наркотиками, обычный секс был обычным сексом: он и представить себе не мог, что может существовать огромная разница между индивидуальными порогами чувствительности и восприятия.
Тед, едва держась на ногах с помощью своей новой подружки, объяснил, что это все равно что прижать ко лбу раскаленный свинцовый шар и сунуть внутрь головы холодное упругое щупальце, пронизывающее все ее отверстия и двигающееся туда-сюда. Ага, настолько огромная разница.
Кайцзун лишь непонимающе покачал головой.
Он стал отщепенцем. Не следовал моде, прячась в глубине пыльных библиотек и разговаривая сквозь время с философами и мудрецами, умершими столетия или тысячелетия назад, пока не завершил свою дипломную работу – прочитанную лишь им и его куратором, больше никем. Это был единственный способ ощущать себя в безопасности, защититься от окружающего его безумного мира. Его приводила в ужас сама мысль о том, что он может и сам начать плясать под дудку индустриального мира, присоединиться к вакханалии, подчиненной удовлетворению чувств, и затеряться в глубинах своей плоти.
Как-то ночью Тед постучался к нему. На его лице было странное выражение. Цезарь, мне нужна твоя помощь.
Кайцзун закрыл книгу и выслушал рассказ товарища. Голос у того был хриплый.
Подруга Теда Ребекка была на каникулах в Эквадоре. В результате пожара погибла она и все друзья, с которыми она путешествовала. От их тел осталось совсем немного, лишь куча протезов, выдержавших огонь. В свое время Тед и Ребекка познакомились на вечеринке перед началом летних каникул, и одним из способом радовать друг друга для них было часто обновлять протезы, чтобы поддержать чувство новизны. Это и оказалось причиной проблемы.
Пожар был очень сильным, и идентификация по ДНК не сработала; протезы были повреждены так сильно, что в них не сохранилось никакой информации. Глядя на кучу замысловатых пластиковых предметов, коронер не нашел ничего лучшего, как упаковать их в одну коробку и отправить в Штаты. Убитые горем родители Ребекки, как и любые другие американские родители детей этого возраста, мало знали о повседневной жизни дочери, помимо еженедельных разговоров по телефону, и тем более понятия не имели, что она делала со своим телом. Они надеялись, что Тед поможет им идентифицировать протезы, принадлежавшие их дочери, чтобы им было что хоронить. Да спасет Господь ее заблудшую душу.
Но когда Тед увидел четыре пары глаз, пять полурасплавленных силиконовых грудей, одну правую руку и две левые ноги, он понял, что ничего не понимает. Ребекка меняла протезы так часто, что он не успевал запомнить разницу между ними.
Однако Тед вспомнил разговор между Кайцзуном и Ребеккой в их последнюю встречу.
У тебя правый глаз особенный, сказал ей Кайцзун. В китайском для такого название есть, мин му шань лай.
Что это значит, спросила Ребекка, и уголки ее губ приподнялись в улыбке.
Значит, что твой глаз такой ясный, что может говорить, ответил Кайцзун, смутившись.
Ну ты скажешь, сказал Тед, в шутку ткнув Кайцзуна кулаком в руку. Кто бы мог подумать, что ты такой поэт? С любовью посмотрев на Ребекку, Тед добавил: Почему же этот глаз молчит, глядя на меня?
Он слишком новый, но очень скоро он тебя полюбит, сказала Ребекка, запрокидывая голову для поцелуя.
А сейчас Тед смотрел на Кайцзуна запавшими глазами. Он был небрит, нечесан, в мятой одежде. Схватив Кайцзуна за руки, он взмолился. Прошу тебя. Помоги мне найти тот глаз, что может говорить.
Но… Кайцзун почувствовал неловкость. Это было, когда Ребекка жива была…
Ты же китаец! Ты мне говорил, что китайцы все равно в Бога не верят. Какая разница, была она жива или мертва, закричал Тед.
Так Кайцзун впервые в жизни отправился в морг. Выдвинули ящик из нержавеющей стали, внутри которого были пластиковые мешки с протезами органов и конечностей, странной формы. Помощник открыл один из них. Внутри, похожие на свежие ГМ-лимоны из супермаркета, лежали неестественные, морозно-белые предметы. Восемь протезов глаз, принадлежавших погибшим.
Сдерживая тошноту, Кайцзун принялся разглядывать каждый из них. Слой прозрачной полимерной пленки на поверхности протезов оплавился, скрыв тончайшие механизмы глазных яблок. Они походили на шарики мороженого, приправленные разными добавками и надкушенные. Когда-то они украшали прекрасные лица, одно из которых очаровательно улыбалось Кайцзуну.
Но сейчас они выглядели одинаково, уродливые, лишенные жизни.
Кайцзун обернулся, уже готовый признать поражение, но отчаяние в глазах Теда не дало ему сделать это. На мгновение задумавшись, он наугад выбрал два глаза и кивнул.
Два электронных протеза глаз поместили в богато украшенную урну для кремации. Священник прочел Евангелие, а родственники Ребекки плакали и крестились. Заиграла электронная религиозная музыка, и лучи солнца упали сквозь витражные стекла на изображение идеального лица Ребекки, результата множества операций.
Кайцзун наконец-то смирился с фактом того, что для модного нового поколения, живущего на высокоразвитом Западе, протезы перестали быть просто средствами помощи людям, чего-то лишенным, и стали частями тела, которые можно менять и усовершенствовать по своей воле, или даже украшениями; протезы стали естественной частью человеческой жизни, хранящей в себе наши радости, горести, страхи и страсти, выражающей наш социальный статус, нашу память и нашу принадлежность.
Твои протезы – это ты.
Ло Цзиньчену требовался медленный стрелок.
«Мусорные люди» что-то затевали; он чувствовал это, но не знал ничего конкретно. Они требовали, чтобы Ло Цзиньчен выдал тех, кто ответственен за попытку убийства Мими; в противном случае они отказывались выходить на работу. Ло понимал, что это требование – лишь прикрытие для чего-то, куда более болезненного.
В Сети с неограниченной скоростью доступа даже обычный человек имел доступ к разнообразным инструментам, позволяющим выследить неуловимую цель. Если взять аналогию с охотой, то охотник с луком и стрелами, охотящийся в лесу, имел возможность усовершенствовать свое оружие вплоть до высокоточной автоматической винтовки с прицелом ночного видения, инфракрасным детектором или эхолокатором; мог выбрать себе для перемещения двуногий экзоскелет, чтобы повысить скорость и выносливость по сравнению со своим человеческим телом; мог воспользоваться ружьем, чтобы вспугнуть дичь, заставив ее открыться для удара.
Но Кремниевый Остров был зоной с ограничением скорости доступа. Это означало, что все замедлялось. Любой поток данных, превышающий по скорости заданный порог, запускал сигнал тревоги и привлекал внимание служб общественной безопасности. Охотник мог вообразить себя богомолом, охотящимся на цикаду, но за ним следил куда более могучий охотник, чиж. Безопасно было пользоваться лишь луком и стрелами. Однако это даже близко не описывало настоящие трудности. Представьте себе, что скорость света снизили в сто миллионов раз. К тому времени, когда образ добычи, находящейся в трех метрах от тебя, попадет на твою сетчатку, вызывая нервные импульсы, составляющие суть зрения, эта информация будет запоздалой уже на целую секунду. Даже если твоя добыча подчиняется тем же самым правилам и ей приходится двигаться медленно, эффективность любой системы определения местоположения уменьшится в геометрической прогрессии. Охота в подобном мире ничем не лучше попыток слепого найти иголку, упавшую в море.
Профессиональный медленный стрелок вступал в дело, когда требовалось преодолеть трудности, связанные с отслеживанием информации в зоне с ограничением скорости доступа. Подобно другим наемным охотникам, такие люди занимались делами, рискованными или сомнительными с точки зрения законности. С ними нельзя было договориться официально. И это было главным преимуществом медленных стрелков.
Они описывали суть своего занятия как «развертывание сети медленных стрел». Все равно что выпустить десять тысяч стрел сразу во всех направлениях, однако все эти стрелы были объединены между собой невидимыми каналами информации. Стрелы медленно проходили сквозь просветы между ветвей деревьев леса ограниченной скорости доступа, так медленно, что, казалось, почти стояли на месте, но затем они образовывали плотную непроницаемую паутину из своих следов. Охотнику оставалось лишь ждать, когда добыча попадет в паутину. Одного касания было достаточно, чтобы связанные между собой стрелы, находящиеся поблизости от добычи, концентрировались на одной точке и медленно, но с ужасающей силой рвали добычу на части и пригвождали ее к дереву.
Лучше всего это было описать метафорами: тени, мелькающие в лесу, будто колеблющиеся линии на кадрах высокоскоростной съемки; пыль и падающие листья, потревоженные полетом стрел, клубящиеся, кружащиеся, мерцающие в солнечном свете; смесь густого запаха почвы и ароматов цветов, фруктов и зеленых листьев, воздействующих на обонятельные рецепторы; даже ожидание потока теплой жидкости из ран в теле добычи, соленой на вкус.
Конечно же, в цифровом мире не было ничего подобного. Здесь были совершенно абстрактные алгоритмы и программы, которые преобразовывали беспорядочный мир реальности в набор математических моделей и топологических пространств. Подобно настоящей паутине, эта деформировалась, когда в нее попадало насекомое, и скорость этой деформации значительно превосходила скорость передачи по каналам связи в условиях ограничения скорости доступа. В этом мире кратчайший путь между двумя точками уже не был прямой линией. Хотя, казалось бы, такая методика шла вразрез с логикой и интуицией, она не раз доказала свою эффективность.