Речь Муссолини на первом заседании намеренно груба: «С тремя сотнями тысяч молодых людей, полных решимости и почти мистически готовых выполнить мой приказ, я мог бы наказать всех, кто клеветал на фашизм и пытался его опорочить…» Натужно изображая великодушного отца нации, новый глава правительства фактически продолжает угрозы: «Я мог бы превратить этот глухой серый зал в бивуак легионеров. Я мог бы свергнуть парламент и сформировать правительство исключительно из фашистов. Я могу. Но я не стану. По крайней мере, в первом тайме». Скоро он, однако, захочет, и демократия останется только воспоминанием. Но самый сюрреалистический момент заключается в том, что когда храбрые социалисты, в том числе Джакомо Маттеотти, кричат: «Да здравствует парламент!», коммунисты и максималисты[90] скандируют: «Долой парламент!» Им нужна революция, а не буржуазия. Этим политикам уже «помогли» – силой дубинок.
Самое ожидаемое вмешательство – речь социалистического лидера Филиппо Турати. Муссолини, как считает Турати, относится к палате, «как к капризной женщине, лежащей на спине…» – «Чего она и заслуживает!» – кричит в ответ председатель совета, довольный этой непристойностью. Турати продолжает: «Палата должна не дискутировать о доверии, а дать его или отказать в нем, но во втором случае правительство возьмет его само. Это все тот же марш на Рим, только уже в парламенте, в сюртуке…» Муссолини в соревновательном трансе кричит: «С черной рубашкой!» Филиппо Турати предсказывает, что следующие выборы свободными не будут. Фашистский депутат Франческо Джунта тут же кивает: «Нам очень пригодятся дубинки!»
Все, кому Муссолини польстил и кого обманул, голосуют за доверие: Орландо, Джолитти, Иваноэ Бономи, даже «дон» Антонио Саландра. Лидеры Народной партии тоже идут на компромисс: и будущий президент республики Джованни Гронки, и Альчиде де Гаспери – человек, который восстановит итальянскую демократию. Не пройдет и пяти лет, как Муссолини его арестует.
Правящий класс вовсю приспосабливается. Иногда – следуя убеждениям, но чаще – смиряясь с фашизмом как с неизбежным злом или предвкушая возможность задавить социалистов и коммунистов, оживить либеральное государство. Профсоюзы безмолвствуют. Гаэтано Сальвемини, изо всех сил сражавшийся против Джолитти, к сожалению, не делает того же против Муссолини, преступно недооценивая опасность. Он полагает, что фашизм «грозит очень быстро развалиться».
Гром поздравлений. Муссолини приветствует даже Гульельмо Маркони – знаменитый на весь мир радиотехник, лауреат Нобелевской премии по физике. Появляется первая реклама режима: члены партии размещают объявления с предложением бюстов дуче за 30 лир. Фески и черные рубашки распроданы на лету. Впрочем, самопровозглашенный фашист, продающий на улице мыло с изображением Муссолини, арестован как самозванец, поскольку не зарегистрирован «ни в одном отделении партии». Филиппо Томмазо Маринетти подписывает приветственное обращение вместе с художниками Акилле Фуни[91], Карло Каррой[92] и Марио Сирони[93].
Последний, один из величайших европейских художников XX века, останется фашистом до самого конца – до Сало[94]. После Марио попытается на машине сбежать в Швейцарию, взяв с собой только собаку, но его остановит группа партизан под командованием Джанни Родари[95], который только что опознал Джона Эмери, англичанина, диктора нацистского радио, и сдал его британским властям. (Эмери сразу же препроводят в Лондон и передадут судье, который ему скажет: «Ты предал Родину и короля. Ты не заслуживаешь жизни». Предатель будет повешен и похоронен в братской могиле.)
Теперь Родари прочтет имя и фамилию в документах другого остановленного, Марио Сирони, и спросит: «Вы рисовали пригороды?» Сирони ответит: «Да, я». Родари, не желая убивать любимого художника, попросит его поскорее уезжать. Сирони возразит, боясь партизан на следующем кордоне: эти люди ничего не знают о современном искусстве и о высочайшем статусе Марио Сирони в нем, его просто поставят к стенке. И тогда Джанни Родари подпишет своим именем пропуск на имя Сирони и тем самым спасет ему жизнь.
Но вернемся в 1922 год. Уже этой роковой осенью у Муссолини есть оппозиция. Франческо Кокко-Орту, 80-летний политик, тщетно предупреждавший короля, голосует против Бенито Муссолини и уходит с поста лидера палаты.
В газетах также слышны критические голоса. Луиджи Сальваторелли в La Stampa di Torino и Марио Миссироли в Il Centro di Milano протестуют против насилия, ограничивающего свободу слова. Луиджи Альбертини отказывается от назначения послом в Вашингтон. Альфредо Фрассати, редактор прессы, покидает посольство в Берлине. Уходит в отставку посол в Париже Карло Сфорца.
Муссолини вызывает Сфорцу в Рим, тщетно пытается заставить его передумать и наконец прямо заявляет: «А знаете, я ведь могу поставить вас к стенке и начинить двенадцатью пулями!» Сфорца хранит хладнокровие: «И? Рано или поздно и у вас будут трудности». Вскоре Муссолини докажет – его группировка способна без колебаний избивать и убивать противников.
Глава 4Фашистская месть
Привязали к грузовику и тащили по городу
Дуче нагло лжет, говоря в палате, что избегает насилия и агрессии. Напротив, едва захватив власть, с первого дня режима фашисты доказывают однозначную приверженность к грубой силе и кровопролитию.
Утром 29 октября 1922 года чернорубашечники стоят у ворот Рима. Им ничто не препятствует, поскольку армия сняла блокаду железнодорожных путей и автодорог. Теперь офицеры пытаются убедить фашистские бригады не входить в столицу, поскольку Муссолини «всего лишь» поручили сформировать правительство, и вход его частной армии в Рим – сомнительный первый шаг, к тому же чреватый стычками с левыми боевиками.
Убедить нужно троих. Колонну, прибывшую из Монтеротондо, возглавляет Улисс Иглиори, изуродованный войной. Он потерял левую руку во время штурма горы Мароне и получил золотую медаль «За военную доблесть», будучи волонтером в Фиуме[96], где командовал отчаянной гвардией Габриеле Д’Аннунцио. Было время, когда Улисс Иглиори враждебно относился к Муссолини, но сегодня он – один из самых влиятельных людей в области Лацио. Рядом – 63-летний бывший генерал Густаво Фара, ветеран Эритреи и Ливии, раненый в боях за Саботин[97] и получивший золотую медаль. Среди его заслуг – командование 11-м полком берсальеров, где служил Муссолини. Колонной из Тиволи командует 27-летний Джузеппе Боттаи. Избранный в Палату депутатов в 1921 году, он не смог приступить к исполнению прямых обязанностей из-за строгого возрастного ценза. Выпускник старейшего в городе Салерно лицея Тассо и юридического факультета, доброволец, масон, образованный и мужественный, он удостоится характеристики «Лучший человек режима» от Джорджио Бокки[98]. В 1995 году левая хунта Рима предложит назвать его именем канал, но еврейская община заявит жесткий протест. Безусловно, Джузеппе Боттаи – и доблестный боец, и отъявленный антисемит. С одной стороны, Боттаи после 8 сентября 1944 года поступил по чести, записавшись во Французский иностранный легион для борьбы с нацистами. С другой – еврейская община обязана, пусть даже и в одиночку, стоять на страже борьбы с преступлениями против общеитальянских и, шире, общечеловеческих ценностей.
И Фара, и Боттаи настаивают на торжественном въезде фашистов в Рим. Армейские офицеры просят согласовать маршрут: в некоторых районах их вряд ли встретят с распростертыми объятиями.
Иглиори и Фара соглашаются пойти на уступки, но Джузеппе Боттаи во что бы то ни стало намерен пройти через вокзал Тибуртина и Сан-Лоренцо, самый коммунистический район Рима. Единственное, на что он согласен, – колонна остановится на площади Верано для переговоров с социалистическими и коммунистическими боевиками. Генерал Пульезе берет на себя личную ответственность за эту остановку. Согласно его плану, если фашисты будут избегать провокаций, то смогут беспрепятственно маршировать и петь гимны.
Сан-Лоренцо приветствует чернорубашечников опущенными и закрытыми ставнями. В целях безопасности процессию открывает генерал Ренато Пиола Казелли и закрывает подполковник Анджело Санья. Кажется, все идет спокойно… Внезапно раздается выстрел из винтовки. Падает черепица с крыши. Мгновенно разгорается схватка, которая продлится почти до полуночи. Никто и никогда не узнает имя выстрелившего первым. Муссолини подает королю список министров, а в это время на брусчатке лежат 13 погибших: все они – жители Сан-Лоренцо, все – жертвы фашизма. Их быстро хоронят, чтобы избежать столкновений хотя бы на похоронах.
В других кварталах – Трионфале, Прати, Трастевере, в историческом центре – чернорубашечники нарушают договоренности и нападают. Разорены редакции газет, считающихся «враждебными», в том числе либеральные, такие как Il Paese и L’Epoca. Горят архивы, разбиты ротационные машины. Вместе с ними разгромлена страна и эпоха. Застигнутого на рабочем месте журналиста газеты Il comunista Пальмиро Тольятти бросают на пол и грабят, но ему удается выпрыгнуть из окна и сбежать по крышам, сохранив по крайней мере жизнь.
На бывшего командира боевой леворадикальной антифашистской организации Arditi del popolo Арго Секондари нападают в его же доме на Виа-Сицилия. Арго потеряет сознание от ударов палками по голове и проведет остаток жизни в психиатрической больнице.
Разрушены дома Франческо Саверио Нитти, бывшего президента либерального совета, Артуро Лабриолы, бывшего министра Джолитти и Николы Бомбаччи. Этот последний пройдет путь от социалиста и коммуниста до дружбы с Муссолини; их вместе застрелят в селении Донго и повесят на Лорето – главной городской площади Милана.