Приговор Ширру, лицо которого изуродовано раной, вынесен в течение 24 часов: смерть. Обоснование таково: «Тот, кто покушается на жизнь дуче, покушается на величие Италии, а значит и человечества, поскольку дуче принадлежит человечеству». Этот же юридический вздор начнут применять в Германии для защиты фюрера. На самом деле Ширру ничего не сделал, только планировал, он – теоретик. Но Специальный трибунал не предусматривает обжалования, и на следующий день, 29 мая 1931 года, в 4:27 смертный приговор приведен в исполнение. На все про все – три дня.
Муссолини утверждает, что 24 сардинских чернорубашечника требовали права привести приговор в действие и восстановить честь острова. Сестра Микеле Ширру, ярая фашистка, собирается менять фамилию, тем более Ширру бесстрашно кричит прямо перед расстрельным взводом: «Да здравствует анархия! Да здравствует свобода! Долой фашизм!»
Пресса пишет о произошедшем, причем получено указание публиковать как можно более нейтральные материалы. Итальянские массовые издания окончательно поворачиваются лицом к тоталитаризму и спиной к антифашизму. Только L’Osservatore Romano, газета папы римского, сообщает: анархист Ширру был расстрелян «за намерение убить главу итальянского правительства». Дуче протестует: с чего это вдруг Ватикан берется утверждать, что в Италии казнят на основании не фактов, а намерений?
Та же участь, к огромному сожалению, постигнет другого анархиста Анджело Сбарделлотто. Пятый из 11 братьев из очень бедной семьи, он вынужден покинуть свой Беллуно и эмигрировать за границу. Анджело живет во Франции, в Люксембурге, работает в Бельгии шахтером. На Сбарделлотто еще в 14 лет производит огромное впечатление смерть социалиста Эдоардо Маттиа от рук фашистов 1 мая 1922 года.
Там же, в шахте, Анджело Сбарделлотто примыкает к анархистам. Его мать, набожная католичка, зовет сына домой – Анджело призвали в армию. Сын отвечает ей, что не готов воевать за идеалы фашизма. Неграмотная мать, на беду, показывает письмо школьной учительнице, которая сообщает о Сбарделлотто в полицию. OVRA «заказывает» анархиста.
Некоторые источники утверждают, что Сбарделлотто возвращается в Италию и дважды пытается приблизиться к дуче. Кто дает Анджело револьвер? Горе-заговорщика забирают под арест 4 июня 1932 года в Риме, скорее всего, из-за поддельного паспорта и подвергают суровым допросам. И вдруг Сбарделлотто называет свои настоящие имя и фамилию и признается в разработке покушения на дуче.
Расследование продлилось всего пару дней, с 11 по 13 июня 1932 года. Судя по всему, Анджело тоже не решился бросить бомбу из-за неизбежных жертв среди толпы. Последнее слушание 16 июня начинается в 9 часов утра и в 11:20 заканчивается. Коллегия судей, выносящая смертный приговор, завершает процедуру за 10 минут. Вместе с Анджело Сбарделлотто казнят Доменико Бовоне: он непреднамеренно взорвал дом и фактически убил мать. Сработала бомба, которой он планировал уничтожить диктатора.
На рассвете 17 июня Сбарделлотто в возрасте 25 лет расстрелян в Форте-Браветта. От всех предложений суда по смягчению приговора, как и от священника, анархист отказывается.
Глухой ропот народа
Очень сложно не только организовать устойчивую оппозицию, но даже просто на что-либо пожаловаться: дуче нетерпим к любым негативным проявлениям. Прежние власти скрипели зубами, однако терпели критику; но не Бенито Муссолини! Преступлением становится любая мелочь, потенциально способная вызвать напряжение у фашистов. Даже небольшие жесты, не имеющие политического значения, считаются признаком недоверия (бюрократы режима говорят «упорство»). В частности, люди начинают отказываться от монетки в 20 лир с надписью «Лучше жить день львом, чем сто лет овцой»: якобы она приносит несчастье.
На языке рабочих Турина фашисты – «мору», «черные»; Муссолини они называют «церюти». Торжественные фразы на стенах домов, прославляющие режим, переписываются: скажем, вместо «Дуче ведет нас к победе» выводят «Дуче низводит нас к смерти». Каламбуры распространяются через карточки или фразы на «местах приличия», как они определены в отчетах полицейского управления. Когда Муссолини объявляет войну Франции и Англии и навязывает лозунг: «Победа! И мы победим», на заводах в Турине появляются ответные надписи: «Проиграть! И мы проиграем». В кабинете отдела технического обслуживания Fiat Mirafiori на улице Сигна: «Победа! А мы победим?» В кабинете 82-го отдела штаб-квартиры Fiat Mirafiori в районе Мирафьори: «Победа – вечная иллюзия». Полиция отмечает, что «бригадир Джованни Гарино из Carburatori Zenith высмеивает режим и называет ликторскую молодежь тупой и медлительной». Также – и это куда важнее! – «обвиняемый часто стирал подрывные надписи, обнаруженные на фабрике, не сообщая об этом директору». Рифмованные надписи дробятся или укорачиваются, возможно, из-за появления полиции или случайного прохожего: «Здесь лежит Старас, одетый в орб(ас)»; «15 лет фашизма и 2 года империи е(дим черный хлеб)».
В Сан-Лоренцо, районе, по которому фашисты в дни марша на Рим прошлись особенно яростно, враждебность к режиму очевидна. Нравственным оппозиционным ориентиром остается Ренато Джентилецца, старый командир батальона «Ардити». Электрики, слесари, механики сохранили привычку собираться компаниями, чтобы едко комментировать новости и обмениваться известиями, опубликованными в зарубежных газетах, свободных от цензуры. В таверне на улице Справедливости или в мастерской на улице Марси, где работает Джузеппе Маттиокко, коммунист, можно легко встретить тружеников, тайно сопротивляющихся фашизму. Прибывает полиция. 10 человек арестованы и отправлены в тюрьму.
Другой мятежный район – Гарбателла, где в муниципальных домах временно размещаются выселенные из центра семьи в ожидании своего жилья. Но при фашизме все еще нет ничего более постоянного, чем временное. Жители муниципальных «отелей» попадают в список «подрывных элементов», разделенный на три категории опасности. Есть и те, кто доносит как на открытых антифашистов, так и на затаившихся, даже на просто недовольных в Специальный трибунал.
Большинство выселенных попадают в поселки, которые, как правило, и сейчас состоят из лачуг. Безработные мало разбираются в политике, но условия жизни часто толкают их к протесту.
Существует исследование историка Лучано Виллани, работающего в Сапиенце[201] и Сорбонне, посвященное именно «городкам фашизма» (Ledizioni). Это подлинный кладезь маленьких историй, которые позволяют нам лучше понять, как жили итальянцы на окраине.
В Примавалле Алессандро Каччанти появляется на работе в красном платке. Его отправляют в тюрьму Пистиччи близ Матеры. В поселке Гордиани рабочий из SNIA Viscosa тихо предупреждает коллег о рисках для здоровья: «Директору производства нет дела до наших бед, прямо как предателю Муссолини, который делает нас только беднее». Он также заключен в тюрьму. У Филиппо де Куписа, механика, обнаружена «подрывная пресса». Ему выносят приговор – пять лет в Липари, потом сокращают до трех, но Купис и не думает исправляться, так что перед началом войны его отправляют еще на три года в Вентотене. В Бреде (Торре-Гайя) предпринимается попытка забастовки, впрочем, быстро подавленная. Зачинщика, рабочего Франческо Абиузо, арестовывают за «политическое пораженчество».
Попасть в поле зрения режима, как правило, автоматически означает потерять дом и работу. Неудивительно, что очень многим приходится обращаться в полицейский комиссариат, чтобы просить вычеркнуть их из списков поднадзорных, получить партбилет и уже после этого искать работу. Безобидная болтовня нередко заканчивается судом и тюрьмой.
Социалист Чезаре Стампанони пойман во время «подозрительного разговора» в траттории[202]: он говорит собеседнику, оказавшемуся фашистом, что, мол, «партия – не государство». Его отправляют под суд. В 1939 году в Тор-Маранче другой социалист, Родольфо Антонелли, заявляет, что он на стороне Франции. Родольфо арестован и заключен в тюрьму. Луиджи Галеотти ссорится с товарищами во время игры в карты и, помимо прочего, обвиняет их в шпионаже в пользу фашистов. Он заперт в Базиликате, в Пистиччи. В Тибуртино-Терцо милиционеру угрожает женщина, о которой сообщает доверенное лицо. Та посылает и его, и Муссолини, и милиционера в задницу.
Обвинение в антифашизме становится способом свести счеты с тестем, любовником жены, личным врагом. В Тибуртино-Терцо сразу три арендатора обвиняют консьержа Джузеппе Кваресима в пораженческих настроениях. Четыре свидетеля это подтверждают. Жена Джузеппе резко возражает: ее муж – давний фашист, а остальные просто хотят отомстить за рвение, с которым он всегда призывает их к порядку.
На стене здания молодежной федерации Валь-Мелайна появляется надпись: «Долой дуче!» Проводят расследование. Виноват бывший пристав. Он надеялся вернуться на работу, бросив тень подозрения на нового сотрудника. В Тибуртино-Терцо появляется красивое изображение Муссолини с надписью «Мы – дуче», но кто-то осмеливается испортить его, добавив бороду и красную трубку. Получается откровенная карикатура. Находят молодого человека с красками и еще не высохшей кистью, но он, однако, оправдывается: он – автор исходного рисунка. Его отпускают.
В разгар войны полиция разоблачает «пораженцев Пьетралаты» – группу, которая собирается в таверне на Виа-Ферония. Они сообщают переодетым полицейским, что «никто из них не желал итальянской победы». «Пораженцы» не помнят, что трактирщик имеет партийный билет с 1923 года. Восьмерых отправляют в тюрьму. Офицеры в Сан-Ипполито должны довольствоваться благодарностью.
Иногда криминализируется не инакомыслие, а бедность. Виллани документирует историю двух травников из Боргата Гордиани – Донато Креджа и Антонио Симонетти, пойманных однажды на рассвете фашистом и бормочущих: «Муссолини устроил заварушку в Испании, а мы-то голодаем…» Это происходит в дни фашистской интервенции и гражданской войны в Испании. Оба доставлены в казармы карабинеров Торпиньяттары, но отрицают обвинение в клевете на дуче: они не противники режима, они просто устали бесконечно собирать цикорий. «Подозрительные личности» арестованы и помещены под наблюдение.