Фашистские иерархи формально отправляются в бой, но в действительности мало кто на это способен. Например, Роберто Фариначчи ранен и теряет руку, но отнюдь не в бою: он ловит рыбу в озере, используя взрывчатку. Фариначчи приказывает: «Ни слова о рыбалке! Это были учения!» Режим вполне великодушен: Фариначчи награжден орденом колониальных заслуг «Звезда Италии» первой степени и серебряной медалью за военную доблесть. Однако, когда он получает еще и военный билет инвалида, многие фашисты начинают возмущаться. Национальная ассоциация инвалидов войны, потерявших руку, или ногу, или зрение, протестует против подобного фарса.
Старший сын Муссолини, Витторио, высказывается в том же духе, что и его отец. Он описывает бомбардировки как загонную охоту на крупную дичь: «Абиссинец с винтовкой бежал, потом упал на землю. Обычная охота, просто на людей».
Итальянцы бомбят даже Красный Крест – впервые в истории! Задача проста: необходимо прекратить помощь эфиопам и помешать знаменитой организации свидетельствовать зверства итальянской армии.
Министр колоний маршал де Боно приезжает в Эфиопию из Эритреи, Грациани – из Сомали. У них есть специальное разрешение Муссолини «в крайнем случае использовать газы». Они запрещены международными правилами, но Грациани, которому закон не писан, истребляет ипритом войска Десты Демтю[209].
Де Боно продвигается слишком медленно. Бенито Муссолини понимает, что фашистских заслуг квадрумвира маловато для победы, нужен более талантливый в военном деле генерал. Лучший итальянский воитель – все еще Бадольо, о чем он знает и сам. Иприт обрушивается на абиссинские войска в котловине озера Ашэнге. «Роса смерти» уносит жизни тысяч жертв, люди задыхаются, покрываются волдырями. Погибают и мирные жители, в том числе женщины. Путь на Аддис-Абебу открыт.
Муссолини многократно одобряет эти преступления. 19 января 1936 года он приказывает: «Использовать – говорю вам! – все средства войны, и наземные, и воздушные». Уже 4 февраля Бадольо получает подтверждение приказа, а 29 марта допускает «использование газа любого вида и в любом масштабе».
5 мая Муссолини объявляет с балкона «итальянскому народу и всему миру», что война окончена. На деле две трети Эфиопии неподконтрольны фашистским завоевателям. Разгорается партизанская война. Эфиопы полны решимости бороться за свои жизни и свободу. К ним присоединяется группа итальянских коммунистов во главе с «профессиональным революционером» Илио Баронтини. Негус Эфиопии назначает его вице-императором. «Мир восстановлен! – провозглашает тем временем дуче. – После семи месяцев горькой вражды я не без волнения, не без гордости все-таки произношу великое слово „мир“. Впрочем, я говорю о нашем мире, римском мире, который выражается в двух словах: Эфиопия И-та-ли-а-на!»
Люди на площади в восторге. Через пять лет англичане выкинут фашистов из Эфиопии и вернут ее негусу. Но в тот вечер профашистское население заставляет дуче 10 раз выйти на балкон, чтобы обрушить на него гром аплодисментов, как в театре. Бенито Муссолини входит во вкус и созывает еще два вечерних собрания. В ходе первого он благодарит женщин за «великолепную дисциплину», которая позволила «каждой итальянской семье возвести крепость для борьбы с санкциями». Во второй раз дуче провозглашает империю. На этот раз его вызывают на бис 42 раза. Через год французская полиция найдет в доме его любовницы Магды де Фонтанж среди 300 фото дуче одно с красноречивым посвящением: «За час с тобой я отдал бы всю Эфиопию. Бенито».
Эфиопия – пороховая бочка, и Бадольо прекрасно это понимает. Он возвращается в Италию с деньгами и почестями и охотно оставляет пост вице-короля Грациани. Дуче дает высокий статус и крайне деликатную задачу достаточно бесталанному человеку, которого не ценит даже он сам. Впрочем, если посмотреть с другой точки зрения, дуче использует его именно потому, что Грациани – идеальный фашистский генерал: жестокий, равнодушный, не уважающий законы войны. При этом у нового вице-короля скверные военные навыки и практически нет личного мужества, как покажет его встреча с англичанами. Сейчас, оставшись в Аддис-Абебе, он взвинчен и зол.
Связи с Эритреей слабы, морские пути рискованны, в столице небезопасно. Многие вожди по-прежнему верны Хайле Селассие[210]. Грациани боится упустить время, он чувствует себя новым Гордоном-пашой, осажденным в Хартуме[211]. Генерал проклинает всех, кто бросил его на чужбине. Затем, преодолевая страх, он пытается перейти к пропаганде и 19 февраля 1937 года раздает немного денег беднякам Аддис-Абебы. Теперь Грациани ведет себя в духе римского императора, стараясь, чтобы его щедрость и забота были заметны всем.
Церемония выходит долгой – ставленник дуче и понятия не имел, сколько бедняков в Аддис-Абебе. Грациани снова начинает тревожиться, и в это самое время два боевика бросают три ручных гранаты. Две из них не причиняют вреда, но третья взрывается рядом с генералом. Один из свидетелей, журналист Беппе Пеголотти, вспоминает: «Грациани, вскочив на ступеньки, увидел, как граната пролетела над его головой и взорвалась за спиной. Осколки ранили его в спину и плечи. Грациани упал, изрыгая ругательства». Раненого срочно везут на машине в больницу и оперируют. Состояние Грациани быстро улучшается, теперь он может отдавать приказы…
Начинается самая кошмарная страница в итальянской колониальной истории. Фашистская власть уже более 10 лет контролирует газету Corriere della Sera, но ее корреспондент Чиро Поджиали не может не свидетельствовать: «Практически все гражданские итальянцы в Аддис-Абебе мстят по-фашистски, в духе бригад сквадристов. Вооружившись дубинками и железными прутьями, они убивают и избивают всех подряд туземцев… я вижу шофера, который сбивает старого негра с ног ударом кувалды и пронзает его голову штыком. Излишне говорить, что негодование обрушивается на ничего не подозревающих и ни в чем не повинных людей».
Другой итальянский свидетель добавляет: «Ближе к вечеру, получив указания в Каса-дель-Фашио, несколько сотен отрядов, состоящих из чернорубашечников, водителей и ливийских аскари[212], хлынули в кварталы, где обитали коренные жители, и положили начало самой, пожалуй, кровавой „охоте на мавров“, которую когда-либо видел свет. Они поджигали дома, а в тех, кто пытался убежать, бросали гранаты. Торговцы, водители, чиновники… Самые обычные люди, которых я считал спокойными и порядочными… Все они во время войны не сделали ни выстрела, а теперь сполна отыгрывались за старые обиды, без зазрения совести убивая и насилуя. Они чувствовали свою безнаказанность. Единственное, чем они рисковали, – заработать медаль».
Среди прочих зданий поджигают и православный собор Святого Георгия.
Погибшие исчисляются тысячами. Эфиопы говорят о 30 тысячах, французские, английские и американские газеты пишут о 1400–6000 погибших. Грациани докладывает Муссолини обо всем: «Все гражданские подозреваемые и подозреваемые по религиозному признаку должны быть переданы армии. Прошу подтверждения». Однако иностранные дипломаты начинают ездить по Аддис-Абебе, документируя резню. Обстановка накаляется, но худшее впереди.
Вице-король в ужасе. Он уверен, что абиссинцы хотят пробраться в больницу и прикончить его. Свою палату Грациани превращает в защищенный бункер, а когда его везут в операционную для устранения осколков, он требует поставить там же два пулемета. Министр колоний Алессандро Лессона свидетельствует: «У Грациани случился серьезный нервный срыв, который только увеличил его подозрительность, жестокость и манию преследования».
На деле бомбисты – часть небольшой изолированной группы, но дуче и его наместник считают, что Абиссиния восстанет. Грациани арестовывает более 70 высокопоставленных чиновников, молодых офицеров и служащих свергнутого негуса – самую активную и продвинутую часть населения страны. Всех их казнят, почти все они успевают крикнуть перед смертью: «За императора! За независимую Эфиопию!» В более крупных масштабах то же самое произойдет в Польше – резня польских офицеров в Катыни. Точно так же нацисты позже перебьют представителей польской культурной элиты, начиная с профессоров Ягеллонского университета в Кракове и Университета Коперника в Торунь, одного из старейших и самых престижных в Европе.
Фашизм выходит на новый уровень варварства с явной примесью безумия. Грациани убеждает себя, что предсказатели и гадалки, которыми полна Аддис-Абеба, опасны и могут ему навредить. Их убивают сотнями. Бенито Муссолини удовлетворенно телеграфирует: «Одобряю устранение колдунов и мятежников. Прорабатывайте эту тему, пока ситуация не станет радикально спокойной».
Эфиопия усеяна трупами. Массовые убийства происходят повсюду. К счастью, в регионе Харари генерал Гульельмо Наси понимает, что невозможно противостоять миллионам эфиопов, и пытается смягчить репрессии. Грациани давит на Гульельмо: приказы должны не обсуждаться, а выполняться! Наси – один из немногих итальянских командиров, которые во время Второй мировой войны полностью посвятят себя борьбе с англичанами. Он будет последним, кто сдастся в Гондэре 28 ноября 1941 года. В кенийском лагере после смерти герцога Аосты Наси станет ориентиром для 60 тысяч итальянских военнопленных. Наси останется верен присяге королю. Он даже предложит союзникам создать добровольческие отряды из числа военнопленных ради возможности вернуться на родину и сразиться с нацистами.
В конце 1936 года Грациани находит новую мишень. На этот раз в поддержке повстанцев он обвиняет коптское духовенство, а следовательно, и все христианские общины.
В монастырской деревне Дебре-Либанос, самой важной в Эфиопии, вокруг двух больших церквей живут сотни монахов и священников. Толковых свидетельств о сговоре с террористами практически нет, и даже то, что можно притянуть, не касается всего монастыря. Операцией руководит генерал Малетти – не Джанаделио Малетти, пытавшийся сбить с толку расследование фашистских убийств в 1970-х, а его отец Пьетро. В вопросах командования туземными войсками и в «грязной» войне он не мучается совестью, как генерал Наси. Пьетро Малетти собирает более 300 священников и монахов и расстреливает их из крупнокалиберных пулеметов.