лерии. Военные действия на побережье Африки были направлены на то, чтобы избежать подобной возможности. В такой ситуации все официальные и неофициальные оттенки мнений, открыто или тайно враждебные режиму, одинаково работают против нас; и им уже удалось спровоцировать появление признаков деморализации даже в рядах фашистов, особенно среди предпринимателей, то есть среди тех, кто считает, что его интересы находятся под угрозой. В настоящий момент я являюсь самым нелюбимым, или даже ненавистным человеком в Италии – вполне естественные чувства со стороны необразованных, страдающих, плохо питающихся масс, которые несут страшное физическое и моральное бремя налётов “освободителей” и подвергаются воздействию пропаганды противника». <…> «Я предвидел, что англичане начнут атаку на Эль-Аламейн 20 октября. Я предвидел начало наступления, – потому что знал, что англичане хотели сорвать празднование двадцатой годовщины Фашистской Революции, назначенное на следующую неделю».
Затем Муссолини вернулся к немцам. «Мы должны верить в то, что в лице Германии мы нашли искреннего и постоянного союзника». <…> ««Главный вопрос сегодня такой: война или мир, – сказал он в заключение, – подчиниться или сопротивляться до конца».
«Как бы то ни было, – расставил Дуче все точки над i, – Англия смотрит на сто лет вперёд, желая обеспечить себе пятиразовое питание. Поэтому она хочет оккупировать Италию и оставаться здесь».
«Если вы избавитесь от меня, – крикнул он, – я должен буду отказаться от секретного оружия, которое может положить конец этой войне. Вы потеряете всё разом – меня, ваши головы, проиграете войну». <…> «Мне 60 лет, и последние 20 лет можно назвать удивительным приключением в моей жизни. И, конечно, я могу положить этому приключению конец. Но я не уйду в отставку – король и народ на моей стороне».
Муссолини заканчивает словами: «Когда война оборачивается неудачами, их приписывают одному человеку, когда же она приносит победу, её хотят приписать себе многие».
Дино Гранди зачитал свою резолюцию, а затем обратился к Бенито Муссолини: «Твоя диктатура подорвала фашизм, глупая и узкая формулировка фашистской войны привела нас к кризису… Что ты сделал за пятнадцать лет, в течение которых стоял во главе военных министерств?» <…> «Дуче, мы будем следовать за тобой всегда, ибо ты лучший из нас. Сними же свою форму, сорви свои эполеты – и вернись к нам в простой рубашке нашей революции».
Голосование в Большом Совете: 19 «за» – Ачербо, Альбини, Альфиери, Балелла, Бастианини, Биньярди, Боттаи, Чианетти, Чиано, де Боно, де Марсико, де Стефани, де Бекки, Федерцони, Готтарди, Гранди, Маринелли, Парески, Россони; 7 «против» – Бидджина, Биффарини, Фраттари, Гальбиати, Польверелли, Скорца, Трингали Казанова; и один воздержался – Суардо.
25 июля 1943 года. Рим. Аскуароне предал королю об отъезде Гранди в Мадрид для подготовки перемирия и о «голосовании Большого Совета, который «осуществил конституционную отставку»
В 9 часов король сообщил Бадольо о своем решении заменить Муссолини.
В 13 часов Муссолини в палаццо «Венеция» принял японского посла Синрокуро Хидака. Муссолини сказал послу: «Прошу вас срочно информировать Токио о моем решении во вторник (27 июля 1943 года) отправить в Берлин ноту, в которой будет говориться о том, что если Германия не предоставит Италии требуемую военную помощь, то она будет вынуждена объявить, что более не в состоянии выполнять свои союзнические обязательства. К сожалению, обстановка сложилась именно таким образом, и Берлин должен это понимать. Для того чтобы воевать, нужно оружие».
В 17 часов на вилле «Савойя» состоялась встреча между королем и Муссолини. Король: «Мой дорогой дуче, так больше не может продолжаться, Италия на пороге катастрофы. Моральный дух армии упал чрезвычайно низко, и солдаты больше не хотят воевать. Альпийские стрелки распевают песню о том, что сыты по горло войной Муссолини».
«Вы наверняка не испытываете никаких иллюзий, – продолжил король, – относительно того, как к вам сейчас относятся итальянцы. Вы самый ненавидимый в Италии человек. У вас не осталось ни одного друга, кроме меня. Вам не нужно беспокоиться за собственную безопасность. Я позабочусь об этом. Я решил, что человек этого часа – маршал Бадольо».
Муссолини ответил королю: «Вы принимаете чрезвычайно серьёзное решение. Возникновение кризиса в данный момент наведет народ на мысль, что мир близок, раз человек, который объявил войну, смещен. Этим будет нанесен весьма серьёзный удар по моральному духу армии. Этот кризис будет победой клики Черчилля – Сталина, особенно Сталина. Я сознаю, что меня ненавидит народ. Мне нетрудно было понять это вчера вечером на заседании Большого Совета. Когда правишь так долго и требуешь столько жертв, то неизбежно наживешь врагов. Во всяком случае, я желаю удачи человеку, который справится с положением». По словам Муссолини, во время встречи король не переставал грызть ногти.
В 22 часа 45 минут радио Рима сообщило: «Его Величество Король и Император принял отставку Его Превосходительства кавалера Бенито Муссолини с его поста главы правительства, а также с постов премьер-министра и государственного секретаря и назначил главой правительства кавалера и маршала Италии Пьетро Бадольо, с возложением на него также обязанностей премьер-министра и государственного секретаря». Среди прочего в заявлении утверждалось: «война продолжается».
26 июля 1943 года. Муссолини получил письмо от Бадольо: «Нижеподписавшийся глава правительства ставит в известность Вашу Светлость, что меры, принятые в отношении вашей персоны, приняты в Ваших собственных интересах, ибо до нас дошла подробная информация о готовящемся против Вас заговоре. Мы весьма сожалеем об этом и считаем своим долгом сообщить Вам, что мы готовы отдать приказ о Вашей охране со всем положенным Вам уважением в любом выбранном вами месте».
Муссолини ответил: «Я хочу заверить маршала Бадольо, что я, пусть даже лишь в память о том, что мы когда-то вершили вместе с ним в прошлом, не стану создавать для него никаких трудностей, но буду всячески с ним сотрудничать. <…> Я выражаю искреннюю надежду на то, что успех будет сопутствовать тому серьёзному делу, которое маршал Бадольо берет на себя по приказу и от имени Его Величества Короля, чьим верным слугой я был на протяжении двадцати одного года и продолжаю им оставаться».
Секретарь фашистской партии Скорца отправил телеграммы всем секретарям фашистских федераций, в которых они обязывались не допускать каких-либо действий в защиту Муссолини.
27 июля 1943 года. Совет министров под председательством Бадольо распустил все фашистские партийные и организационные структуры («ввиду новой обстановки, которая определилась в политической жизни страны»). Позже (2 августа) по этому поводу был подписан Королевский декрет.
В Риме король Виктор Эммануил III опубликовал воззвание:
«Итальянцы! Сегодня я принимаю на себя командование всеми частями армии в торжественный час решения судеб Отечества. Пусть каждый из вас снова займет свой пост, который приписывает ему его долг, вера и борьба. Никакое уклонение от своих обязанностей не может быть терпимым, никакие обвинения не должны быть допущены. Пусть каждый итальянец склонится перед глубокими ранами, нанесенными священной почве отечества. Благодаря храбрости своей армии, благодаря твёрдой воли всех граждан, уважению к учреждениям, ведущим к подъёму, Италия найдет свой путь к новому подъему. Итальянцы! Ныне я более, чем когда-либо, неразрывно связан с вами в непоколебимой вере в бессмертие нашего Отечества».
28 июля 1943 года. Муссолини был переправлен на остров Понца, расположенный напротив Неаполя, в нескольких десятках километров от побережья.
Адмирал Франко Маугери[196] вспоминает о разговоре с Муссолини.
Муссолини сказал: «Колесо фортуны повернулось 28 июня 1942 года, когда мы остановились перед Эль-Аламейном. Нам не следовало продвигаться так далеко вглубь, не имея уверенности, что мы достигнем Александрии. Но Роммель был упрям. Пока я находился в Ливии, он сказал Бастико, что пойдет дальше вперёд и тем хуже для итальянцев, если они этого делать не хотят. Его главным достоинством было то, что он находился в гуще войска в бронемашине. Хороший командир батальона, великолепный в вопросах тактики, но не обладающий широтой видения. И вот ещё что: когда он дважды безуспешно атаковал, до наступления Монтгомери, ему следовало, так как наступление провалилось, незамедлительно отойти к Мерса-Матруху. Нам не хватало месяца, чтобы укрепить оборону. Когда я покинул Ливию, я отдал приказы максимально возможно укрепить линию Хальфайя – Соллум; её расположение и высота хорошо подходят для организации оборонительных позиций, гораздо лучше, чем двадцатиметровые траншеи, в которых было пролито так много крови». <…>
«Немцы никогда не осознавали значимость Средиземноморья, никогда. Я говорил им, что мы должны занять Египет, таким образом мы соединили бы Ближний Восток и Восток. Милостью божьей и совершенно неожиданно им удалось очень быстро и очень эффектно разгромить французскую армию – армию, которую Черчилль инспектировал несколькими месяцами раньше и оценил, как лучшую в Европе, – а затем они открыли Русский фронт! И это после того, как они выиграли величайшее политическое сражение, заключив союз с Россией прямо под носом у англичан, которые находились там уже более пяти месяцев. Я говорил им, что нужно создать независимую Польшу, но они считали и продолжают считать, что Россия представляет смертельную опасность для Западной и Европейской цивилизации. Я безуспешно пытался убедить Гитлера в том, что это бессмысленное выражение, как выражение нового порядка. Сталин убил большевизм, казнив основоположников, настоящих “шишек”, таких как Каменев. В противоположность Троцкому он полностью отвергал мировую революцию. До настоящего времени Гитлер связан своими убеждениями. Я был первым, кто признал СССР, я пригласил Литвинова в Рим, и мы подписали пакт о дружбе».