Русские были примитивным азиатским народом, который следовало штыками загнать обратно за Уральские горы».
Он старается полностью зачеркнуть в своей памяти всё, связанное с Россией. И отзывается о ней негативно. В ноябре 1917 года, на вопрос журналиста по поводу встречи с Лениным Муссолини, стараясь быть равнодушным, отвечает: «Было или не было? Забыл». И выводит взаимозависимость между сионизмом и большевизмом: «А, может быть, то, что происходит в Советской России, является столкновением жидовства с христианством? Над этим вопросом нелишне задуматься. Мировые финансы сосредоточены в руках евреев; кто владеет деньгами народов, тот управляет и их политикой. За марионетками Парижа стоят Ротшильды, Варбурги, Шиффы, Гугенхеймы, в жилах которых течёт та же кровь, что и в заправилах Петербурга и Будапешта. Раса не может предать саму себя. Это и является основной причиной поддержки большевизма интернациональной плутократией. Интернациональная плутократия, руководимая и контролируемая еврейством, чрезвычайно заинтересована в том, чтобы насколько возможно ускорить процесс разложения в России»[225].
11 ноября 1917 года Муссолини писал в газете «Народ Италии» о «еврейско-германском большевизме», осуществившем революцию в результате нечестивого сговора между германским высшим командованием и синагогой. Гинденбургу больше не нужно идти на Петроград, потому что он уже захвачен усилиями большевистских лидеров, чьи истинные имена выдают их расовую принадлежность. 25 февраля 1922 года Муссолини в журнале «Иерархия» писал: «Германия воздвигла высокую стену, преграждающую путь смертельной заразе большевизма, и остановила его вторжение в Европу». В октябре 1920 года Муссолини написал статью в Il popolo d’Italia («Народ Италии»), в которой четко и ясно утверждал идею о том, что большевизм – это еврейский феномен.
В последующем, его отношение к Советской России и её руководству носит явно негативный характер. Так было в Испании, где «мы впервые столкнулись с большевизмом как с активной военной силой. Мы приложим все наши усилия к тому, чтобы расширить и укрепить нашу оборонительную систему». Так было и с Мюнхенским соглашением 1938 года[226], заключение которого Муссолини считал своей личной заслугой. Он говорил: «То, что произошло в Мюнхене, означает конец большевизма в Европе, конец всего политического влияния России на нашем континенте». Такие же мысли и идеи были озвучены Муссолини на переговорах с Невиллом Чемберленом и графом Галифаксом в феврале 1939 года. Чемберлена мучило опасение, что Гитлер, вместо России, совершит внезапную атаку на Запад. Преодолев сомнения, британский премьер выразил надежду, что дальнейшее наступление Германии будет направлено в сторону Востока. Муссолини поспешил заверить Чемберлена в том, что германское нападение на Запад абсолютно исключено. У Чемберлена укрепилось мнение, что замыслы участников антикомин-терновского пакта направлены только против СССР.
Ну, и апофеозом всего антирусского и антикоммунистического можно считать переписку Муссолини с Гитлером. Так, в письме к Гитлеру 3 января 1940 года Муссолини пишет: «Фюрер, вы не можете оставить антисемитское и антибольшевистское знамя, которое вы держали на протяжении двадцати лет… Решение вопроса о жизненном пространстве Германии лежит в России, и нигде более, в России, с её чудовищным пространством в 21 миллион квадратных километров и 9 жителями на квадратный километр. Она не принадлежит к Европе».
В своём письме Гитлеру, датированным концом июня 1941 года, Муссолини пишет: «В войне с Россией, о которой вы писали мне ранее, Италия не может оставаться в стороне. Поэтому благодарю Вас, Фюрер, за предоставленную возможность участия наземных сил и итальянской авиации в количестве, утвержденном Генеральным штабом. Одновременно делаем всё возможное для консолидации наших позиций в Северной Африке». <…> «Я могу сообщить Вам, что итальянский корпус в России будет усилен шестью дивизиями и достигнет численности 300 тысяч человек. На Восток будут посланы три пехотные и три альпийские дивизии плюс восемнадцать батальонов чернорубашечников…Что переброска будет произведена через Германию с целью показать немецкому народу, насколько значительно итальянское участие в войне»[227].
2 июня 1942 года, в беседе с генералом Мессе, Муссолини заявил: «Мы не можем быть меньше Словакии и других небольших стран. Я должен быть правой рукой Фюрера в России, как Фюрер моей правой рукой в войне против Греции и в Африке. Судьба Италии связана с судьбой Германии…»
2 декабря 1942 года Муссолини произнес свою последнюю речь перед депутатами во дворце Монтечеторрио: «Господа, война не кончится, если мы не будем ненавидеть врага с утра до ночи, каждую секунду. Мы должны избавиться от фальшивого сентиментализма. Мы сражаемся со злодеями и варварами… Следует допустить, что только такая армия, как германская, и только итальянский CSIR, ставший теперь ARMIR, могли преодолеть испытания русской зимой, подобной которой не было за последние сто сорок лет». <…> «Речь идет о борьбе двух миров – борьбе на смерть». <…> «Нет сомнения, что державы Оси выйдут победителями из этой гигантской борьбы, после которой будут установлены границы новой Европы и та линия, которая отделит Европу от Азии»
Только после ударов Красной армии на советско-германском фронте к Муссолини приходит осознание значения России в мире, её военной и экономической мощи, её вклада в мировую культуру. Он склоняется к заключению сепаратного мира с СССР, пытается безуспешно убедить в этом Гитлера. Также он пытается донести свою позицию до депутатов итальянского парламента: «Уже два года – слышите? – два года мы были бы в мире с Россией. <…> С русскими мы бы договорились. Сталин – кто угодно, только не дурак. Остальные – все дураки». К всеобщему сожалению, это прозрение вынужденное, и приходит оно к нему не из внутренних, а внешних предпосылок.
Муссолини – социалист и разрушитель. В начале своего революционного пути Муссолини активно включается в борьбу с буржуазным строем, за утверждение новых демократических идеалов. Он ярый участник стачечного движения, пламенный журналист ряда социалистических газет. Он постоянный сиделец тюрем и полицейских участков. «Радикализм и антиклерикализм Муссолини были только отголосками его раннего окружения и отражением собственного мятежного эгоизма, нежели результатом понимания и убеждённости. Его ненависть к угнетению не была той безликой ненавистью к системе, которую разделяли все революционеры. Она возникла из его личного чувства униженности и неудовлетворённости, из его страсти к самоутверждению и из решимости взять личный реванш»[228], – так характеризует Бенито Муссолини его ближайшая подруга того времени марксистка Анжелика Балабанова.
2 июля 1910 года Муссолини писал: «Республиканцы хотят национального объединения, мы хотим интернационального. Пролетариат не должен больше проливать свою драгоценную кровь в бойне на потребу Молоха патриотизма. Национальный флаг для нас просто тряпка, которую надо бросить в навоз».
В июле 1912 года он принял участие в съезде Итальянской социалистической партии в Реджо-нель-Эмилии. На съезде, говоря о неудавшемся покушении на короля, Муссолини заявил: «14 марта простой каменщик стреляет в короля. Этот случай показывает нам, социалистам, путь, по которому мы должны следовать». Зал встал и устроил ему овацию.
Перейдя на позиции национализма, а потом и фашизма, Муссолини вконец забывает светлые идеалы свободы и демократии. И его разрушительная энергия направляется как против внутренних оппонентов, так и внешних врагов. 5 ноября 1926 года Совет министров опубликовал ряд постановлений, дающих государству чрезвычайные полномочия для подавления подпольной антифашистской деятельности. Социалисты и оппозиционные пресса и организации были запрещены, а их депутаты изгнаны из парламента. Любой подозреваемый в антифашизме мог быть интернирован без суда. В ноябре 1926 года в Италии распушены Социалистическая, Республиканская и Коммунистическая партии. Депутаты-антифашисты, воздержавшиеся при голосовании по этому вопросу, лишены депутатских полномочий.
Во время войны в Эфиопии и последующего насаждения там нового порядка Муссолини дает следующее указание своему генерал-губернатору: «Ни один из тех, кто уже задержан или будет арестован, не должен быть освобожден без моего приказа. Все гражданские и духовные лица, в какой-либо мере находящиеся под подозрением, должны быть расстреляны без промедлений». И о своём народе, посланном выполнять его волю за пределами страны, Муссолини говорит Чиано: «Мы должны всё время держать его в руках и в военной форме. Бить, бить и бить его». <…> «Меня тошнит от этих людей. Мы не продвинулись ни на шаг. Меня обманывали вплоть до сегодняшнего дня. Я глубоко презираю всех их».
28 сентября 1937 года, выступая на митинге в Берлине, Муссолини сказал: «Самые великие и подлинно демократические государства, которые сегодня известны миру, это Германия и Италия… Мы боремся, чтобы не допустить упадка Европы, спасти культуру, которая может ещё возродиться при условии, если она отвергнет фальшивых и лживых богов в Женеве и Москве». А 6 декабря 1940 года, Муссолини, вспоминая своё революционное прошлое, говорит: «Если бы, когда я был социалистом, у меня было бы представление о деятельности итальянской буржуазии не только теоретическое, почерпнутое из чтения Карла Маркса, но и практическое, основанное на опыте, подобном моему нынешнему опыту, то я бы осуществил революцию настолько безжалостно, что по сравнению с ней революция товарища Ленина показалась бы детской игрой». Так, у человека, достигающего своих целей любой ценой, происходят метаморфозы в идейном отношении и практической деятельности.