Джордж вырос на Борнео в глуши, как он сказал: — Три дня на моторке по реке Кинабатанган. Его отец вёл торговый бизнес в джунглях. Когда мать Джоджа умерла, вся семья, отец и десять детей, переехали в Сандакан. Джордж, старший из сыновей, крепкий, коренастый китаец в возрасте чуть за сорок. Работяга, скандалист и прожектёр, он прошёл через множество профессий. Был водителем грузовика, возил лес с вырубок в джунглях, был барменом и поваром в ресторанах. Купил скоростную лодку и возил свежую рыбу и ещё бог знает что, из Сабаха в Бруней. Когда его брунейский компаньон сбежал, скрываясь от правосудия, он продал лодку и занялся экспортом живых креветок для разведения на Тайвань. Правительство запретило экспорт живых креветок, тогда он выиграл конкурс на управление камбузом яхт клуба Сандакана. Его крик: - Ты! Чёртов придурок! Часто слышен на кухне. Сам он давний член клуба и местный чемпион по дартсу является воплощением типичного китайцa: целеустремлённый, не боящийся работы развратник, с хорошими связями, предающийся двум основным порокам: неумеренной любви к вкусной пище и азартным играм.
Мне была оказана привилегия, сидеть с ним за столом, последним в глубине ресторана, рядом со служебной стойкой. Этот стол был зарезервирован для него, членов его семьи и персонала. Иногда по воскресеньям утром, когда посетителей не было, Джордж принимался готовить разные деликатесы, просто ради удовольствия и подавал их за этим столом.
Китайскую кухню нельзя назвать очень здоровой, в основном продукты жарятся или долго тушатся, но вкус получается великолепный. Китайцы в еде очень разборчивые, они и сами так считают. На кухни других народов, особенно англо-саксонскую, они смотрят с искренней жалостью: - Как вы можете жить так питаясь? Не существует продукта, хотя бы относительно съедобного, который китайцы не могли бы приготовить несколькими способами. В Сандакане я попробовал много вещей, которые вызывали у меня любопытство — морские огурцы, которые привёз с собой, рыбий пузырь, сваренный в супе, жаренную во фритюре собачатину с овощами, морепродукты в тысячах вариаций.
Брат Джорджа, Дэвид, обеспечивал базу для другого китайского порока — азартных игр.
Правительство Малайзии закрыло все игорные заведения, так как ислам не приемлет азартные игры, на что неуёмные китайские игроки ответили открытием своих подпольных игровых синдикатов. Дэвид более мягкий, чем Джордж, он носит толстые очки. Десять лет он руководил нелегальной букмекерской конторой и бросил это лишь недавно, когда пришёл новый полицейский комиссар, известный своей неподкупностью. Дэвид продолжал принимать ставки у своих друзей, бывших членов его ассоциации. Забавно было слышать его разговоры по сотовому телефону. В непонятном, монотонном китайском проскакивали Ливерпуль, Манчестер, Юнайтед, Челси или Миддлбург, посреди джунглей Борнео он принимал ставки на результаты английской футбольной лиги. Дэвид и сам был азартным игроком, пока не потерял почти всё за одну ночь играя в рулетку — триста тысяч долларов, дом, машину и всё имущество. Он переехал в центр, в квартиру в многоэтажном доме, недалеко от Джорджа, и нашёл регулярную работу по продаже строительных материалов.
В Сандакане много раковин, но на пляже вы их не найдёте, за ними нужно идти на центральный рынок. Многие лавки там продают исключительно раковины. Я не претендую на звание специалиста по ним, я даже не серьёзный коллекционер, просто мне нравятся раковины. Как и большинство людей я не могу пройти мимо красивой раковины, чтобы не подобрать её. Я заметил, что даже люди без особых эстетических наклонностей восхищаются выброшенными на пляж раковинами. Я сам начинал коллекционировать их много раз, но все они пропадали в перипетиях моей жизни.
Моя первая коллекция была эффектной, но просуществовала недолго. Ситуация, чтобы увлечься раковинами тогда была более чем странная. Я был тогда в дороге, плыл пассажиром на грузовом судне в восточной Индонезии, единственный европеец среди более чем трёхсот индонезийцев. Весь мой багаж украли годом раньше на Яве, потом меня опоил и ограбил хозяин хостела, в котором я жил в Джаяпура, Западное Папуа. Моя индонезийская виза закончилась, попытка проникнуть в Папуа Новая Гвинея провалилась благодаря проводнику, который провёл меня тридцать миль по джунглям и добросовестно передал пограничникам.
Я вернулся назад через лес и отдал последние деньги капитану парохода, чтобы он взял меня обратно на Яву не задавая ненужных вопросов. Из имущества в этом мире у меня была старая тростниковая циновка, на которой я спал, одежда, что на мне, и английский паспорт с чужим именем и фото в нём. Я тогда был спокоен и умиротворён.
Мы остановились в одном порту на побережье Новой Гвинеи, экспортирующем древесину, и десять дней загружали лес, который подтаскивали к судну в плотах. В оговоренную со шкипером цену за переход входило также скудное двухразовое питание. Между приёмами пищи я отправлялся на берег на буксире, бродил по округе, исследовал окрестности.
Недалеко от посёлка обнаружил участок пляжа полностью сложенный из морских раковин.
Отложения были несколько метров в глубину и абсолютно не потревоженные. Течение, пройдя через Тихий океан, оставляло свой мусор у первого встреченного на пути большого препятствия, и этот участок был именно таким препятствием. Экземпляры, которые я собирал, были великолепны, в отличной сохранности, даже без царапин. Каждый день я приносил самые лучшие раковины на судно, выпросил у кока картонную коробку и начал свою коллекцию, мне казалось, что некоторые раковины могли иметь ценность. Коробка наполнялась и я проводил вечера сортируя и любуясь своими раковинами.
Однажды я вернулся и обнаружил, что они пропали, кто-то их украл, видимо просто так, чтобы украсть, так как позднее я видел выброшенные раковины валяющиеся в желобе на палубе. Но я не расстроился, так как находился тогда в каком-то странном, умиротворённом состоянии души, когда ничто не могло меня разозлить. Но с тех пор этот пляж завладел моими мыслями, за время всех путешествий мне не встречалось ничего подобного.
На Кехааре раковины хранились под основной банкой, в коробках и мешках. Дарвинский креветочный траулер, пляжи Занзибара, отливные зоны в Керимба — в некоторых местах можно найти отличные экземпляры. Раковины могут служить отличным небольшим подарком и их никогда не бывает достаточно. Я редко покупал их, Сандакан был исключением, предлагаемый ассортимент, качество и цены были очень заманчивыми.
Каждый раз, бродя по рынку, я покупал несколько штук. Одна из тётушек в особенности имела доступ к богатым источникам на Сулу. Она быстро перестала пытаться подсовывать мне некачественные экземпляры и путать названия. Свои раковины она знала очень хорошо.
Однажды утром, когда я проходил мимо её прилавка, направляясь вглубь рынка, она окликнула меня заговорщическим шёпотом. Я остановился, она махнула рукой, приглашая войти внутрь, за занавески, и достала узелок, развязала платок и осторожно развернула мягкую ткань. На ладони лежали самые редкие Conus Gloriamaris – Конус Гордость Морей.
Многие авторы пишут, что в самой раковине нет ничего особенного, просто она очень редкая, или была редкой. Но я позволю себе не согласиться. Её красота не магическая и не эффектная, она тонкая и изысканная. Узкий конус с мелкой коричневой сеткой, похожей на распространённый Conus Geographus. Увидев его раз вживую, а не в книге, вы всегда узнаете. его можно спутать лишь с Andaman Cone из Бирмы или Таиланда, которые ещё более редкие и дорогие. До 1969 года было известно о существовании во всём мире лишь пары дюжин Gloriamaris, по большей части потёртых и выщербленных. Они были настолько редкими, что вокруг них складывались легенды. Раковину выкрали из музея и никогда больше не разыскали, она стала героиней книги тайн. В 1957 году одну из раковин продали за две тысячи долларов. А потом дайверы открыли на Соломоновых островах место их обитания в глубоких подводных пещерах. Было добыто много экземпляров, но недостаточно, чтобы удовлетворить спрос.
Я спросил разрешения подержать раковину, она разрешила. Она знала что это за раковина, я тоже. И она знала, что я куплю её, нам нужно было лишь договориться о цене. Это не было так дёшево, как остальные ракушки, которые она продавала, но и не очень дорого.
Подсчитывая в голове рыночную стоимость, обменный курс и доход, который можно извлечь из продажи, в глубине души я знал, что не стану её продавать. Знал, что сохраню её среди своих самых ценных сокровищ, и храню до сих пор.
Я показал раковину Джорджу у него на кухне. Он слышал о них, но никогда не видел живьём. За сколько ты можешь продать её в Америке? - спросил он со свойственным китайцам прагматизмом. Я сказал ему, на что он отреагировал: - Чёртовы придурки!
Первый месяц в Сандакане я был не очень активен, чувствовал себя усталым, опустошённым, всегда вялым и сонным. Только когда начались острые боли в шее и верхней части тела, проснулся. Это был рецидив малярии, которую я подхватил на Мадагаскаре. Для организма год в тропиках идёт за два, вы обязательно чем нибудь заболеете, не важно, насколько вы осторожны. Примите это как плату за яркий образ жизни и не нервничайте по этому поводу.
Я не легко сваливаюсь от простуды, гриппа и прочего. Заболев, чаще просто жду, когда организм поправится и не являюсь большим спонсором фармацевтической промышленности.
На свете нет медика, который смог бы объяснить процесс выздоровления, они знают, как ему помочь и что может навредить, но сам механизм выздоровления остаётся загадкой.
Медикаменты не лечат организм, они лишь помогают ему выздороветь самому. Когда я вышел из Дарвина, моя аптечка состояла из пластыря, баночки тигрового бальзама и пачки презервативов, в Африке к ней добавились антибиотики и таблетки от малярии. На бинты я рвал старые футболки и тряпки, потом выбрасывал их.
Всего раз я обращался к местному врачу, двадцать лет назад в Индии, в Бомбее. Меня свалил гепатит, все мои товарищи по путешествию дезертировали, опасаясь инфекции.