Три месяца моей визы истекли быстро и я снова сел на паром в Корею, чтобы продлить её.
На этот раз я подготовился лучше. Вице командор яхт клуба Токуяма, Нагаура Сан, тоже учился в школе вместе с Цуда Сан и был частью пьющей компании, зависавшей в фугу- бистро Ишиды. Он был владельцем и директором индустриальной судоверфи. Очень отдалённая связь с яхтами, если она вообще есть. Он имел дело со ржавыми баржами и разваленными буксирами, к которым никто другой не захотел бы и прикоснуться даже десятифутовым шестом. Я попросил его сделать мне липовую смету на работы, которые якобы должны быть сделаны на Кехааре. Мы оформили всё так, будто Кехаар был поставлен на слип за несколько дней до моего визита и должен находиться там ещё месяц, так что у меня была уважительная причина вернуться в Японию. В качестве финального штриха Нагаура Сан написал смету на 40.000 долларов, сумму в три раза превышающую стоимость всей лодки. Естественно Кехаар никогда не появлялся на его верфи, а стоял в рыбацком порту.
В Корее я опять обратился в консульство. Опять пришлось писать три письма с объяснениями, почему я хочу поехать в Японию. Мне сказали прийти на следующий день утром. А на утро, с ехидной улыбкой мне объяснили, что мне нет необходимости получать визу, так как в паспорте уже есть годовая виза, позволяющая многократный въезд в течении года. Все эти условия содержались в коде, который мне никто не объяснил.
Но виза это одно дело, а разрешение на въезд в страну, совсем другое. Остаётся на усмотрение иммиграционного офицера, впустить ли вас, и на сколько. Иногда бывает везёт, иногда попадается реальный ублюдок. Пожилой мужик на терминале в Симоносеки мне показался нормальным. Я выложил перед ним документы, письмо Нагауры сверху.
Выглядело оно очень официально, гербы, печати, визитные карточки. Он прочитал его, дошёл до конца и ахнул: - 40.000 долларов! Он повернулся ко мне, глядя с уважением: - Вы капитан? Я ответил с уважительным поклоном: - Я владелец. Бамс! Штамп на девяносто дней шлёпнулся в мой паспорт. Я вылетел оттуда пулей.
С компанией «Signland» мы много работали в сельской местности, доставляя и устанавливая вывески, которые делали в своей мастерской. Иногда мы проводили по три четыре дня в дороге, добираясь до западной оконечности Хонсью, до Хиросимы, до Японского моря. Сему любил ездить по маленьким дорогам и я мог наблюдать великолепные пейзажи, словно из прошлого века. Прибрежные дороги узкие, перегруженные транспортом, так что почти все игнорируют лимит скорости в пятьдесят километров в час. В паре миль от берега проходит платная автострада, она быстрее, но до неприличия дорогая. Она редко идёт по естественной поверхности. Половина её проходит в тоннелях или по мостам, остальная часть скрыта в прорытых разрезах. Чуть дальше, в горах шумит Синкансэн, главная железнодорожная магистраль. Её назвали так по аналогии с английским «Bullet trains» - скоростные поезда, - они ходят по этой линии. Непрерывные, сваренные рельсы, прямые, как линейка, практически совсем не проходят под открытым небом. На них тестировали новое поколение поездов, достигнув скорости в пятьсот километров в час. Чтобы проехать сто километров от Токуямы до Хиросимы по прибрежной дороге, нужно два часа, по автостраде — один час, поезд Синкансен доезжает за двадцать семь минут.
Как иностранный работник я зарабатывал намного меньше, чем местные, примерно пятьдесят пять долларов в день. Когда рис стоит три доллара за килограмм и чашка кофе примерно столько же, пятьдесят пять долларов, это не много. Мне не были положены бонусы, так что реально я получал примерно половину от нормальной оплаты. Приходилось компенсировать это дополнительными льготами, материалами, которые я приносил домой, вещами, которые делал на работе. На «Signland» было отличное оборудование для работы с металлом. После нескольких недель работы, когда я увидел, что меня приняли и ценят, я спросил разрешения использовать его во время обеденного перерыва. Заглотив быстро полуденную лапшу я сразу бежал резать, варить, точить. Купил в ломбарде свою собственную маленькую угловую шлифмашинку и коробку электродов, на велосипеде привёз стальную полосу и пруток, которые отыскал на свалке металлолома рядом с Кехааром. Я изготовил три якоря — Белфаст и два Брюса (20 и 16 килограммов), плюс аккуратный рифовый якорь из высокопрочных болтов. Они были настолько прочные, что мы не могли согнуть зубья даже гидравлическим прессом. Они пружинили, но не гнулись.
Я увеличил и усилил узел головки руля, добавив щёчки для крепления триммера. Нового «Джереми», ветровой автопилот, я сваял из массивных нержавеющих труб. Руль на Кехааре из массива дерева, поэтому там не будет контакта чёрного метала корпуса с нержавейкой автопилота. Плюс на нём установлен свой собственный цинковый анод. Я подготовил множество деталей и заготовок, которые должны быть приварены прямо к корпусу. Мне очень нравится работать руками, создавая новые вещи. Прелесть самодельного стального корпуса состоит в том, что он всегда готов к модификациям, улучшениям и экспериментам.
Один день со шлифмашинкой и сварочным аппаратом могут изменить характер лодки.
Весной, после того как оставил работу, я арендовал на два дня сварочный генератор. Кран опустил его на причал, я подтянул Кехаар и пришвартовал его бортом. Первым делом я заварил надоевший люк на фордеке. Его часто накрывали волны, вода капала внутрь и в каюте, впереди мачты всё было постоянно влажным и ржавело. Я срезал люк и приварил квадратную заплатку. Ещё заварил иллюминаторы в бортах. Много. Шестнадцать чёртовых текущих окошек. Чикама Сан дал мне немного прочного, акрилового стекла в пол дюйма толщиной. Я вырезал из него четыре световых лючка и установил на палубе. Сделал новый люк поменьше, рядом с мачтой. Я замечал, что этот участок палубы волны заливают редко.
Новый люк представлял собой небольшое шестиугольное отверстие, как раз достаточное, чтобы я проскользнул внутрь. Крышка из толстой нержавейки с массивным запорным болтом внутри, абсолютно несокрушимая. На главном люке срезал верхние два дюйма и приварил нержавеющую трубу, согнутую с помощью кувалды в кольцо. Теперь я мог сидеть в люке с комфортом и острый ржавый обод не резал мне зад. В следующий сизигийный отлив я осушил Кехаар в уголке порта и прикрутил нового «Джереми». Это были самые большие изменения Кехаара с момента как я его построил, и всё это заняло два дня.
Эту главу я написал почти два года спустя, когда уходил из Японии. У меня очень избирательная память. Похоже, она удерживает лишь приятное и интересное, тогда как всё раздражение, разочарование и откровенное высокомерное зло проваливаются в трещины забытья. Всё что я написал о Токуяме звучит почти забавно, на самом деле это было совсем не так. Шесть месяцев я, кроме сухого перечисления фактов в бортовом журнале, вёл альтернативный журнал. Это был злобный документ, полный циничных жалоб, ядовитых излияний, с шокирующей коллекцией гадких рисунков, что то в стиле брюзжания Пола Теру (Paul Theroux)[8] об островах Тихого океана - повседневная жизнь в индустриальной дикости центральной Японии.
Любой долго живущий в Японии знаком с резкими сменами настроения, отношения к этой стране, меняющегося от любви до ненависти. Похоже никто этого не избежал. У этого явления есть даже название — синдром Сиденстрикера, по имени известного учёного и переводчика, который впервые открыто написал о нём. Ваши первые восторженные впечатления остывают, угасают, начинают пробираться сомнения, неприятные эпизоды происходят всё чаще. Чем больше вы здесь живёте, тем резче становятся эти переходы.
Почему же мы не уезжаем?
Не смотря на ограничения конфуцианской смирительной рубашки, Япония, крайне либеральное общество. Гражданских свобод здесь больше, чем в любой западной стране.
Здесь нет воинской повинности, нет удостоверений личности, законов о бродяжничестве, ограничений по алкоголю, появлению в пьяном виде в общественном месте и нищенству. Нет никакого минимального дресс кода для появления на публике. Обнажение, натуральное состояние человеческого тела, секс, натуральная функция и потребность, он не носит социального клейма. Умеренная супружеская неверность приемлема безо всяких комментариев. Секс скандалы, дестабилизирующие американское правительство, в Японии невозможны. Кто вам делал минет, это ваше личное дело и ничьё больше. Религия играет очень незначительную и очень формальную роль при заключении брака (у христиан) и похоронах (у буддистов). Она не диктует повседневную мораль. Как иностранец вы находитесь вне конфуцианской системы обязанностей (giri), которая контролирует большую часть поступков японцев. К вам относятся как к чужаку, но вы вольны делать всё, что вам захочется, соблюдая известную осторожность.
Там нет публичного насилия, нет оружия, а мафия занимает свою нишу. C Японцами очень легко ладить, люди здесь наивные и честные... А их женщины! Их тонкая сдержанность, без ложной стыдливости, их горячая восточная страсть, замаскированная изящной невозмутимостью. Когда же огонь пробивается наружу и пускает цвет... Берегись моряк! Это запросто может стать концом твоей одинокой жизни.
Японцы люди очень пылкие, но их с детства приучают сдерживать свои эмоции, скрывать чувства, постоянно носить на лице неподвижную улыбку. В конце концов они теряют естественную способность к самовыражению, превращаются в эмоциональную бутыль. Ни малейшей ряби на поверхности, ни волн, всё выдаётся наружу строго дозировано. Каждый умеренно счастлив. В строго определённых рамках они достигли значительной изощрённости, но они постоянно в напряжении, как бы не выйти за границы предписанного им счастья. Им незнакомо безудержное веселье и сокрушительная горечь печали.
Спонтанные эмоции сначала моделируются на компьютере, потом тщательно репетируются до совершенства. Они смотрят на жизнь, но не участвуют в ней, слушают музыку, но не танцуют. Они напряжённые и скучные, принимают концепцию что гражданин имеет обязанности, но не имеет прав. Даже их мечты устанавливаются в узких границах, которые общество считает правильными. У молодых людей могут быть мечты, не подходящие под установленные правила, но они не бунтуют, а ждут пенсионного возраста, когда их социальные обязанности будут выполнены и им будет позволено отклониться от строгостей работы и семейной жизни. Не многие могут лелеять мечту так долго, и не у многих после шестидесяти хватает здоровья, чтобы осуществить свои мечты. И они боятся. Боятся быть не такими как все. Быть отличным от других, значит быть плохим. В японском языке слово «chigau» имеет два значения — не такой и неправильный.