Толпы чиновников нагрянули к нам, военный водолаз нырнул под Кехаар, для контрольного осмотра. Все были вежливы, но обескуражены и не понимали, что со мной делать. Других яхт я здесь не видел. Мне пришлось заполнить с дюжину бланков, никто не отвечал ни на один из моих вопросов. Капитан порта прислал пожилого полисмена с ещё одной стопкой бумаг, чтобы я их заполнил. Я бросил взгляд на верхний документ — Сборы за лоцманскую проводку. - Какова сумма сбора? - спросил я. - Не знаю. Подпишите здесь. - Постой, приятель. Я не подпишу пока ты не скажешь, сколько я должен заплатить. - Не подпишешь? Окей. - коп поднялся со своими бумагами и тут и начались мои неприятности. Нигде в мире невозможно поговорить с капитаном порта без того, чтобы не заплатить за это.
Я сидел за штурманским столом и клевал носом, когда, десять минут спустя, капитан порта появился собственной персоной, разъярённый тем, что я отказался подписать документы. Это был сухой, величавый тамил из высшей касты, саркастические тонкие губы, неподвижное лягушачье лицо - человек который не часто слышал «нет» в своей жизни. За его сдержанной внешностью кипела ярость. Я старался быть дипломатичным настолько, насколько это возможно. - Кто мой агент? - Вы не можете работать с властями напрямую в Шри Ланка. Вы должны заплатить агенту, чтобы он сделал это для вас.
Агента у меня не было. - Что? Нет агента?! Почему вы отказались подписать въездные документы?! Я объяснил, что ничего не имею против въездных документов, я просто не стал подписывать лоцманский сбор, пока не узнаю, сколько должен, на случай, если это больше, чем я имею. Он немного успокоился, снова стал вежливым и ясно дал мне понять, что в его порту мне не рады. Я был уверен, что проблема с документами всего лишь повод для более глубоких претензий. Садясь в свой лимузин с личным водителем и кондиционером, он бросил через плечо: - Я арестовываю вас за неподписание въездных документов.
Мне удалось вздремнуть ещё десять минут. Ещё пара бутс запрыгнула на палубу, юный Че Гевара в морском берете. Он проверил мой паспорт, осмотрел лодку и поинтересовался, сколько у меня есть денег. - Вы пойдёте со мной. Я предусмотрительно запер лодку, прежде чем мы её покинули. С вооружённой охраной меня отвели в полицейский участок. Я был арестован военными по приказу капитана порта и задержан полицией.
Была суббота, там почти никого не было. Дежурный офицер в караульной комнате скучая записывал цветными авторучками рапорт о моём аресте в толстый журнал. Че Гевара по прежнему пытался выяснить сколько у меня денег. Сквозь плотный туман усталости я видел, что попал в полное дерьмо. Я попросил, чтобы они связались с австралийским посольством. Это был первый и последний раз когда я делал это. - Приятель, мы ничем не можем помочь, это внутреннее дело правительства Шри Ланка. Мы можем известить твоих близких дома. Я поблагодарил их, повесил трубку и сел в кресло в оцепенении. Я не мог ничего сделать, поэтому ничего и не делал. Совсем ничего, несколько часов сидел без движения.
Ближе к вечеру появился Ахмед, шеф отдела уголовного розыска. Слегка навеселе, в выходном воскресном костюме, похоже его вырвали с весёлого пикника. Седеющий тамил с тонкими усиками, тридцать четыре года службы в полиции. Совершенно дезорганизованный, большой любитель цитировать архаичные определения на английском из Тамильско-английского словаря, который он держал на столе. Телефон начал звонить, дело пришло в движение. Часть звонков были на английском и я разбирал обрывки фраз: - Подозреваемый в сочувствии..., представитель министерства иностранных дел..., австралийский посол... Звучало всё это не очень хорошо, но Ахмед намекнул, что всё не так плохо. Похоже, он старался помочь мне.
В первую очередь он показал мне как правильно написать официальный рапорт. Он взял текст, который я написал и, с моего разрешения, слегка его поправил. Важнее всего не то, о чём нужно написать, а то, что нужно опустить. Я был представлен в наилучшем свете, как бестолковый яхтсмен, попавший в неприятную ситуацию из за полного невежества, что собственно было правдой. Постепенно я понял, что являюсь лишь пешкой в игре других персонажей и Ахмет является моим союзником, поэтому я сотрудничал. А происходило примерно следующее: У капитана порта нет в личном подчинении вооружённых людей. Для исполнения своих прихотей он опирается на полицию. По правилам он может отдать приказ любому полицейскому участка порта. Полицейские возмущены тем, что вынуждены выполнять приказы штатского и чинят ему препятствия во всём, в чём только могут. Когда военные, два месяца назад, пришли в порт, они стали подчиняться капитану порта, в конце концов он же был здесь главным. Таким образом он приобрёл силовую структуру, независимую от полиции. Теперь у него были вооружённые до зубов военные моряки, готовые выполнять его приказы и он пытался взять реванш над полицейскими. Стычки между двумя лагерями происходили постоянно. Ахмед считал, что в моём случае капитан порта был слишком суров и мне необходима помощь.
Я с трудом держал глаза открытыми, засыпая в кресле, Ахмед заподозрил, что я нахожусь под действием наркотиков, предложил вызвать врача. Я невесело улыбнулся: - При всём уважении, сэр, но мне нужен не доктор, мне нужно поспать. Я не спал последние четыре ночи. И пища, со вчерашнего завтрака я ничего не ел. - Как?! Не ел? - живо откликнулся он. Последовал шквал распоряжений на сингальском языке. - Вы едите рис? - Я ем всё. Опять последовала тирада на сингальском. Через пять минут передо мной была куча риса и различные виды Шри Ланкийского карри из полицейской столовой находящейся на другой стороне улицы. Я вымыл руки под краном и проглотил всё. Констебли смотрели на меня с удивлением, перешёптываясь друг с другом, белый человек не просил ложку и уплетал рис руками, так же, как это делают они. Мне принесли ещё риса и карри, и я опять очистил до блеска блюдо. Теперь они улыбались. Удивительно, как сильно некоторые простые детали в поведении могут повлиять на отношения людей разных культур.
Я немного расслабился и на меня навалилась апатия. Сев на скамью, привалившись спиной к деревянным панелям на стене, я терпеливо сидел час за часом практически неподвижно. Вежливо отвечал на одинаковый набор скучных вопросов каждому вновь пришедшему. До сего момента никто ещё не сказал мне прямо, что я нахожусь под арестом, всё говорилось лишь намёками и иносказаниями, так же как никто не сказал, что Кехаар конфискован в тот момент, когда военный катер подал мне буксирный трос.
В одиннадцать вечера стало ясно, что меня не отпустят и я спросил Ахмеда, где я могу лечьспать. Он позволил мне лечь на деревянной лавке в караульной комнате, вместо камеры за решёткой.
Утром снова был рис и карри, полицейские были веселы и приветливы, но проблемы были не шуточные. В тот же вечер были арестованы три местных рыбака, за то же нарушение, что и я. Их дело пошло на самый верх и им сразу влепили три месяца тюрьмы в ожидании расследования. Они прошли мимо меня в ожидавший их фургон, небритые и босые.
За ночь я достаточно отдохнул, чтобы читать местные газеты на английском. В воскресном выпуске целых две страницы были заняты чем-то вроде частных объявлений. Родители организовывали свадьбы для своих отпрысков, о которых сообщались всего две вещи: положение в сложной иерархической системе каст и гороскоп. Остальная часть газеты — новости, успокаивающие, подвергнутые жестокой цензуре.
Согласно британскому праву, сохранившемуся в бывших колониях, через двадцать четыре часа после ареста я предстал перед судьёй для вынесения обвинения. Ко мне приставили двух молодых полицейских, хорошо говорящих по английски. Шива и Ратнаяки стали моими тенями на последующие два дня.
Хороший ночной сон поставил меня на ноги настолько, что я начал проявлять интерес к окружающей действительности. Мы ехали в фургоне по грязным, многолюдным улицам Коломбо. Выхлопные газы, пыль и смрад, муссонные дожди ещё не начались, водохранилища гидроэлектростанций были пусты, отключения электричества достигали 10…12 часов в день, маленькие бензиновые генераторы тарахтели у входов в магазины. Правительственные здания напоминали тюрьмы с усиленной охраной, опутанные мотками колючей проволоки, окружённые блок постами, контрольно-пропускными пунктами, касками, укрытыми мешками с песком пулемётными гнёздами. Порт Коломбо похож на гарнизон в осаде, ожидающий нападения в любую минуту. Для защиты от подводников смертников военные моряки взрывают в порту подводные заряды два-три раза в час. За две недели они убили всю морскую живность выросшую на днище Кехаара. Коломбо мы покинули с чистым корпусом.
Люди на улицах одеты в однообразную серую западную одежду, редко увидишь цветное сари или индусскую набедренную повязку, их носят только бедняки. Дороги покрыты колдобинами, стоки сливаются на улицу. Город-сад Коломбо, о котором я вспоминал с ностальгией, превратился в чёрную дыру Калькутты.
Было воскресенье и судьи были выходные. Меня повезли во временно действующий магистрат для суда. Мы доехали до зелёного пригорода у самых холмов, у особняка нас уже ожидал судья. Некоторые бумаги были на английском и как я понял, пока не было выдвинуто никакого обвинения. Полиция хотела передать меня в тюрьму, пока они всё не выяснят. Судья был очень старый человек с длинными снежно-белыми волосами и безупречными английскими оксфордскими манерами. Он взглянул на меня слезящимися глазами и приказал полиции держать меня ещё двадцать четыре часа в участке а не в тюремной камере, в ожидании окончания расследования. Таким образом я вернулся на свою лавку в караульном помещении, опять был рис и карри и удалось немного поспать.
Позже вечером ситуация изменилась, кто-то, где-то пришёл к выводу, что я не представляю угрозы безопасности Шри Ланка. Ахмед много раз намекал, что меня отпустят, но закостеневший монолит азиатской бюрократии уже включился в работу. Ни одна из структур участвовавших в моём аресте не имела права меня освободить. Полиция, военные и капитан порта могут вас арестовать, но не могут освободить. Только магистрат, в судебном порядке может сделать это. Меня должны были отвезти в суд на следующий день, это означало ещё одну ночь в караулке.