Вся эта деятельность, сосредоточенная вокруг Индийского океана, осуществляется ввиду того, что экономика самой Африки в первое десятилетие XXI в. растет упорно и впечатляюще: на 6,5 % ежегодно с 2003 г. Это разительная перемена по сравнению с ранними 1990-ми, когда ежегодный экономический прирост менее 1 % значил: хозяйство Центральной Африки переживает значительный упадок, ибо население росло значительно быстрее. Экономическим успехам сопутствуют политические. Согласно выводам американской исследовательской компании Freedom House, число африканских государств, имеющих многопартийную систему, соблюдающих гражданские права и свободу печати, выросло с трех в 1977-м до 11, а число государств, не имеющих вообще никаких оснований зваться свободными, снизилось с 25 до 14. Другим фактором, способствовавшим превращению африканских обществ в открытые, стала техника: например, сети сотовой телефонной связи позволили Африке «перепрыгнуть» через нехватку проводной и кабельной инфраструктуры [7].
Вместе с притоком денежных средств из стран бывшего третьего мира – средневосточных и азиатских – техника наконец-то позволяет Африке вырваться из географической изоляции, что всегда была главной виновницей африканской нищеты. Пусть Африка – второй величайший континент, площадью впятеро больший, чем Европа, а все же длина африканских побережий к югу от Сахары почти в четыре раза меньше европейских. Вдобавок на этих побережьях мало хороших природных гаваней – исключение составляют восточноафриканские порты, искони оживленно торговавшие с Индией и Аравией. Лишь по немногим рекам Тропической Африки можно подняться со стороны моря – их воды изобилуют порогами и водопадами. На севере связям с остальным человечеством издревле препятствовала пустыня Сахара, поэтому Африка оставалась почти незнакома с великими средиземноморскими цивилизациями Античности и Средневековья [8].
В 1993-м, когда я странствовал по Западной Африке, будущее не сулило ничего, кроме невзгод, – особенно для Сьерра-Леоне, Либерии, Нигерии, Берега Слоновой Кости (Кот д’Ивуара) [9]. На закате 1990-х пришли кровопролитные войны и сепаратистские мятежи. В целом экономическое развитие на континенте пережило пасмурное десятилетие. Кое-где уже чувствовалось приближение нового экономического и политического цикла. Французский антрополог Жермен Тильон пишет: «Событиям надлежит идти своим чередом, а впоследствии они будут зваться историей – так что вся истинная история существует лишь постольку, поскольку она завершилась» [10]. Миновали десятилетия кровавые и смутные; постколониальная сага Центральной Африки окончилась, и это может означать интеграцию континента в систему всемирную и особенно индоокеанскую.
Столь положительной тенденции сопутствует устрашающее количество сложностей. Поразмыслите: в Кении, богатейшей восточноафриканской стране, у «средней» женщины – пятеро детей. Для богатых стран эта цифра в среднем равняется 1,6. В сопредельной Эфиопии 70 % молодежи безработны [11]. А над всеми невзгодами Черного континента монументально высится одна из главных: наличие государства-неудачника – Сомали, Африканского Рога, – граничащего с Кенией и с Эфиопией и выдающегося в Индийский океан от самой длинной материковой береговой линии. Эти обширные и неуправляемые края – источник одного из главных нынешних бедствий Индийского океана. Я говорю об африканском пиратстве.
В Индийском океане, пишет Алан Вилльерс, «пиратство – ровесник мореходства. Первый человек, оседлавший спущенное на воду бревно, вероятно, сразу сшиб второго такого же человека с другого бревна. И тем положил начало пиратству, которое продолжается поныне». Малаккский пролив и Аденский залив, Персидский залив, Макранский берег, Качский залив – по сути, все Аравийское море – кишели пиратами с незапамятных времен [12]. Ибн-Баттута, сам сделавшийся жертвой морских разбойников у западного побережья Индии, сообщает: в XIV в. суда отваживались пересекать Индийский океан, лишь хорошо вооружив экипажи, и только целыми флотилиями [13]. Когда ближе к концу XV в., после заключительного плавания Чжэн-Хэ, китайская династия Мин перестала высылать свои корабли в Индийский и Тихий океаны, моря переполнились тысячами разбойников, стекавшихся отовсюду [14]. Несколько раньше Марко Поло упоминал о многих десятках пиратских кораблей возле гуджаратского побережья: там пираты проводили на воде все лето, прихватив с собой жен и детей – и, разумеется, грабя купеческие суда. 20–30 пиратских парусников выстраивались в охотничью линию; растояние между кораблями равнялось 9–11 км; сигналы подавались огнем или дымом. «Среди стольких невзгод, – говорит историк Джордж Гурани, – купец и мореход истово призывали Божью помощь: в морских летописях эпохи то и дело упоминается имя Господне». Ибо, как с горечью сетовал некий средневековый араб, «корабельщик среди хлябей подобится муравью, плывущему на щепке» [15].
Фернан Бродель зовет пиратство «особой разновидностью войны», обычно вспыхивающей тогда, когда сражения между великими державами временно стихают. Эта разновидность войны «обычно поощряется каким-либо городом: или взявшимся действовать по собственному почину и усмотрению, или слишком слабо связанным с большим и крепким государством» [16]. Ученый Ричард Дж. Нортон зовет подобные пиратские базы «зверскими городами» – видимо напоминающими нынешнее государство Сомали [17].
Из вышеизложенного явствует: исторически пиратство было явлением, для Индийского океана эндемическим, простираясь от Адена до Малакки, – особенно после европейского вторжения в эти воды, начало которому положили португальцы на заре XVI в. Пиратские сообщества, именовавшиеся иногда «морскими цыганами», делались все многочисленнее и дерзостнее по мере того, как расширялась торговля, – получается, пиратство зачастую служило косвенным признаком окружающего благополучия и зажиточности [18]. Пиратам лучше всего, пишет австралийский ученый Майкл Пирсон, «когда торговля процветает: подобно паразитам, они благоденствуют, лишь если не приходится долго искать источник свежей крови» [19]. В зените древнеримской торговой экспансии император Траян выслал карательную экспедицию против морских разбойников, заполонивших весь Персидский залив [20]. С европейской точки зрения, пишет Сугата Бозэ, в XVIII в. главной опорой исламского султаната Сулу в Юго-Восточной Азии было гнусное пиратство – хотя с точки зрения самого султаната пиратство явилось оправданным и справедливым ответом на бессовестную торговую монополию, учрежденную пришельцами. Воды вокруг Бахрейна и Объединенных Арабских Эмиратов были в свое время настолько опасны, что близлежащую сушу прозвали Пиратским Берегом [21]. До прихода британцев берега Восточной Африки от Сомали до Мозамбика на юге звались «пиратскими краями», где арабские фелуки нападали на корабли, похищали людей ради выкупа, грабили туземцев и забирали их в рабство [22]. Морской разбой служил вызовом общепринятому и чрезвычайно формальному понятию суверенитета, провозглашавшемуся европейцами и распространявшемуся на морские просторы: во время войны один честил разбойника пиратом, а другой называл патриотом. Недовольные этим голландцы, англичане и французы, находившиеся на высотах имперского благополучия, отряжали эскадры исключительно для борьбы с пиратством – и именно туда, где судоходству ныне грозят сомалийские пираты [23]. Нынешние пиратские действия в тамошних водах свидетельствуют: Индийский океан отнюдь не забывает минувшего, одной из характерных черт которого были хаотические скопища мелких племен, жавшихся к естественным гаваням: туда, где государственная власть оказывалась либо слабой, либо напрочь не существующей. Эти племена свято верили: всякое судно, плывущее под чьим-нибудь государственным флагом, – законная пожива.
Британский географ Дональд Б. Фримэн поясняет: «Пространства, насыщенные торговым судоходством», – узкий Малаккский пролив, где берега индонезийской Суматры и Малайского полуострова сближаются, вынуждая корабли, груженные товарами, осторожно и медленно двигаться среди предательских мелей, – на целые века обратились настоящим пиратским логовом. В начале XIX в. малайские пираты создавали целые флоты, насчитывавшие сотни легких парусных галер, веслами которых ворочали рабы. Экипажи облачались в «разноцветные крикливые доспехи», а для рукопашного боя вооружались копьями и ножами-крисами. Пиратские флотилии, стоявшие на острове Минданао и в архипелаге Сулу (Южные Филиппины), ежегодно кружили близ Малаккского пролива. Особенно охотились на опиумные клиперы, считавшиеся наиболее ценной добычей [24]. С таким бедствием даже британцы, обладавшие огромной военно-морской мощью, справлялись отнюдь не всегда. Положение улучшилось в 1830-х, когда пришла эпоха паровых котлов: англичане и голландцы получили преимущество перед тогдашними разбойниками [25].
Нынешнее возрождение пиратства – красноречивое подтверждение того, что всемирная торговля процветает, а государства не способны защитить ее по-настоящему. Сегодня пиратство стало огромной помехой мореплаванию, сделало судоходные пути опасными, привело к созданию новых международных коалиций, куда входят индийцы и пакистанцы, американцы и китайцы. Получается, что пиратство может косвенно послужить благому делу: пират являет собой всеобщего врага – по сути, служит олицетворением анархии, – и государства-соперники договариваются друг с другом о совместном противостоянии этому злу. Тем самым укрепляется всемирное управление, и равновесие сил в бассейне Индийского океана упрочивается. Англо-голландский договор 1824 г. подписали в том числе и для того, чтобы вместе бороться с пиратами в Малаккском проливе.
Что до романтики, издавна окутывающей похождения пиратов, ее породило XVII столетие – великая эпоха пиратства на просторах Карибского моря. Парусник, над которым полощется по ветру «Веселый Роджер» – череп и скрещенные кости. Экипаж, состоящий из благородных головорезов с черными повязками на глазах и в платках, обмотанных вокруг головы. Лихие налеты на испанские галеоны и приморские города… На заре XXI в. пираты Индийского океана чем-то отличаются от прежних карибских, а чем-то до боли с ними сходны. Только благодаря долгому истекшему времени можно считать карибских морских разбойников романтическими героями. Это были точно такие же звероподобные убийцы, что и нынешние их преемники, орудующие в Индийском океане. Слово Рори Берку, капитан-лейтенанту военно-морского флота США, столкнувшемуся с пиратами у сомалийского берега в январе 2006-го.