Всякий раз как он уходил и в одиночестве плавал в океане, он чувствовал себя виноватым, и, хотя девочка больше не упоминала об этом, ее просьба постоянно звучала в его памяти.
В последующие недели он незаметно разведал местность за восточной стеной зенана и обнаружил между деревьями множество заросших развалин. Они почти целиком были покрыты растительностью, а у их подножия муссон намел холмы песка. Дориану потребовалось несколько дней, чтобы отыскать кусты и коралловые глыбы у входа в туннель. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он перебрался через развалины и оказался в углублении со входом в туннель.
Несколько часов он расчищал вход, чтобы сделать доступ к нему проще и безопаснее, потом снова закрыл его опавшими пальмовыми листьями и сухими ветками, чтобы суахили, собирающие дрова, его случайно не заметили.
У своего друга Мустафы, конюха принца, Дориан выпросил грязную потрепанную канзу, на которой заплат было больше, чем исходного материала, и такую же грязную кеффию, которую больше не носили даже конюхи. Все это он скатал и спрятал у выхода из туннеля. Подождал полнолуния и, когда все было готово, спросил Ясмини:
— Хочешь поплавать в океане?
Она удивленно посмотрела на него, и ее личико сморщилось.
— Не смейся надо мной, Доули, — попросила она.
— Сегодня вечером приходи ужинать со мной и Тахи. После молитвы Магриба поблагодари Тахи и скажи, что тебе нужно вернуться к матери. Но вместо этого приходи сюда и спрячься под цистерной.
Лицо девочки медленно просияло, глаза заблестели.
— Твоя мать будет думать, что ты с Тахи, а Тахи — что ты с матерью. Я вскоре приду сюда за тобой.
— Да, Доули.
Она энергично кивнула.
— Ты ведь не побоишься прийти сюда в темноте?
— Нет, Доули!
Она так отчаянно замотала головой, что та грозила сорваться с плеч.
— Шайтанку с собой не бери. Оставь ее в клетке. Обещаешь?
— Обещаю от всего сердца, Доули.
Весь вечер Ясмини была так беспокойна и разговорчива, что Тахи проницательно взглянула на нее.
— Что тебя тревожит, дитя? Ты болтаешь, как стая попугаев, и ерзаешь, будто у тебя в штанах горячий уголь. Ты снова ходила по солнцу с непокрытой головой?
Ясмини проглотила последний кусок и вытерла чашку пальцами правой руки. Потом встала.
— Мне пора, Тахи. Мама велела мне вернуться пораньше…
— Но ты еще не поела! У меня приготовлены твои любимые лепешки из кокоса с шафраном.
— Я не хочу есть. Мне пора. Я приду завтра.
— Сначала помолись, — остановила ее Тахи.
— Хвала и благодарность всемогущему Аллаху за то, что дал нам еду и питье и сделал нас мусульманами, — выпалила Ясмини и снова вскочила. И исчезла раньше, чем Тахи смогла ее остановить.
Дориан немного подождал, потом встал и небрежно потянулся.
— Погуляю по саду.
Тахи сразу начала заботливо поучать его:
— Будь очень осторожен, аль-Амхара. Не думай, что Куш простил тебя.
Дориан быстро ушел, чтобы избежать дальнейших наставлений.
— Ясси? — негромко окликнул он, поднимаясь по ступенькам на террасу. Голос у него ломался и звучал хрипло: так было уже какое-то время, особенно когда он нервничал или волновался. — Ясси?
На этот раз вышло совсем хрипло.
— Доули, я здесь.
Она выбралась из-за цистерны и побежала ему навстречу. Луна еще только вставала за внешней стеной зенана. В ее свете Дориан провел Ясмини к отверстию Дороги Ангела, как они стали называть между собой тайный проход. Он залез туда первым и отыскал лампу и огниво там, где их оставил.
Когда фитиль ровно разгорелся, он позвал Ясмини и подхватил ее маленькое тело, когда девочка скользнула по старой двери. Она уцепилась за его одежду, и он повел ее по туннелю.
Когда добрались до расчищенного Дорианом завала, он погасил лампу.
— Нельзя показывать свет, — предупредил он.
Последние несколько ярдов они двигались на ощупь и наконец сквозь растения, закрывавшие выход из туннеля, увидели лунное сияние. Дориан поискал сверток старой одежды, оставленный в нише в стене туннеля.
— Вот. Надевай! — приказал он.
— От нее воняет, — возразила Ясмини.
— Хочешь со мной или нет?
Она больше не возражала — зашуршала одежда; Ясмини сбросила платье и через голову надела канзу.
— Я готова, — возбужденно сказала она.
Он вывел ее на лунный свет. Одежда была ей велика, и на ходу она спотыкалась. Дориан наклонился и оторвал подол ее одеяния на уровне щикотолок, потом помог надеть на голову кеффию, чтобы скрыть длинные волосы.
— Подойдет, — сказал он наконец, осмотрев Ясмини.
Она казалась мальчишкой-обованцем, каких множество бегает по улицам города и по пляжам. Сын рыбака, может быть, или сборщик хвороста в мангровом лесу.
— Пойдем!
Они выбрались из развалин и чрезвычайно осторожно прошли по пальмовой роще к пляжу. Дориан хорошо знал эти места. Он выбрал уголок, где коралловые утесы с обеих сторон загораживали водоем, заполняющийся в прилив.
В стене утеса была неглубокая пещера, полная теней; эти тени скрывали детей, когда они сидели рядом на плотно утрамбованном влажном песке и смотрели на бухту, залитую серебряным лунным светом. Отлив обнажил коралловый песок. Он был совершенно белым, а тени от резных коралловых столбов на плоском, без единой отметины песке казались резкими, синими. С внешней стороны рифа фосфоресцировал слабый прибой, попеременно освещая их лица.
— Как красиво, — прошептала Ясмини. — Никогда не поверила бы, что может быть так красиво.
— Пойду искупаюсь, — сказал Дориан и встал. Он стащил канзу и сбросил сандалии. — Идешь?
Не дожидаясь ответа, он прошел по берегу. На краю воды остановился и оглянулся.
Ясмини вышла из пещеры. Она походила на олененка со слишком длинными для детского тела ногами. Рваное платье она сбросила и, как и он, осталась нагишом. Дориан видел на невольничьих рынках рабынь, но ни одна из них не обладала такой волшебной грацией. Волосы свисали девочке на спину, доходя до маленьких круглых ягодиц, черная полоска волос серебрилась в лунном свете.
Подойдя к нему, она невинным жестом взяла его за руку. Маленькие груди едва наметились, но соски поднялись, возбужденные прохладным дыханием муссона. Дориан смотрел на них и испытывал странное чувство, какую-то незнакомую тяжесть внизу живота.
Рука об руку они вошли в воду. Вода была теплее ночного воздуха, теплой, как их кровь.
Ясмини окунулась, и ее длинные волосы поплыли вокруг нее, словно листья лотоса. Она рассмеялась от радости.
Луна была на полпути к зениту, когда Дориан наконец сказал:
— Больше нельзя оставаться. Уже поздно, надо возвращаться.
— Я никогда не была так счастлива, — ответила она. — Никогда в жизни. Я бы хотела оставаться здесь вечно.
Но она послушно встала; серебристая вода стекала с ее стройного тела. Они пошли к пещере, и на песке за ними оставались две цепочки следов, как двойная нить бус.
У входа в пещеру Ясмини повернулась к нему:
— Спасибо, Доули.
И неожиданно обхватила его обеими руками и прижалась.
— Я так тебя люблю, брат.
Дориан неловко стоял в ее объятиях.
Прижавшееся к нему маленькое тело, тепло кожи сквозь прохладные капли воды — все это снова вызвало непривычное ощущение в паху.
Но вот Ясмини отстранилась и рассмеялась.
— Я вся промокла.
Она сжала прядь своих волос и скрутила ее. Вода закапала на песок.
Дориан подобрал свою канзу.
— Повернись, — сказал он, и она послушно подставила стройную, чуть изогнутую спину. Он растер ее полами своей одежды.
— Теперь другая сторона!
Она повернулась к нему лицом, и он вытер маленькие холмики на ее груди, а потом низ живота.
— Щекотно!
Живот Ясмини был гладким, впалым; эту гладкую поверхность нарушали только впадина пупка и маленькая вертикальная безволосая щель между ногами.
— Надевай канзу, — приказал Дориан, и она повернулась и подобрала с песка одежду. Он увидел ее ягодицы, маленькие и круглые. И почувствовал, как сжимается грудь, так что следующий вдох дался ему с трудом.
Ясмини распрямилась и через голову надела грязную канзу; когда она просунула голову в вырез, Дориан продолжал стоять и смотреть. Она улыбнулась, как маленькая фея. Потом, сворачивая волосы толстым жгутом и пряча их под головной повязкой, продолжала откровенно и без чувства вины или греха разглядывать его тело.
— Ты такой белый там, где не коснулось солнце, и посмотри! У тебя внизу тоже есть волосы!
Она удивленно показала.
— Того же цвета, что на голове. И сверкают в лунном свете, как шелк.
Как красиво, — удивлялась она.
Он совсем забыл, что за последние месяцы у него вырос мягкий пушок. И впервые почувствовал стыд, почти вину. Дориан быстро накинул на себя влажную одежду.
— Нам пора! — напомнил он, и девочке пришлось бежать за ним вдогонку, когда он направился в зенан. В безопасности туннеля она сбросила грязную канзу и переоделась в свое платье.
— Готова? — спросил Дориан.
— Да, Доули.
Но прежде чем он зашагал по туннелю, Ясмини схватила его за руку.
— Спасибо, брат, — прошептала она. — Я никогда не забуду, что мы делали сегодня вечером, никогда, никогда!
Он пытался разжать ее руку. Собственные чувства смущали его, и он почему-то сердился на Ясмини за то, что она их вызвала.
— Мы сможем прийти сюда еще раз? — взмолилась она.
— Не знаю. — Он высвободил руку. — Может быть.
— Пожалуйста, Доули. Было так хорошо!
— Посмотрим.
— Я буду хорошей. Я сделаю все, что ты скажешь. Никогда не буду дразнить тебя или твоего петушка, ты только скажи да. Пожалуйста, Доули.
— Хорошо, Ясси. Мы придем снова.
Через несколько дней после похода по Дороге Ангела, но раньше, чем Дориан сумел выполнить свое обещание, к ним в дом пришел Куш.
Он явился рано утром, еще до восхода солнца, а с ним два раба-евнуха. Тахи встретила их у входа и попыталась помешать им войти.