Они были достаточно близко, чтобы прочесть на лице Гая раздражение и ярость.
— Ложись, Сара! — закричал он. — Если в тебя попадут, будешь виновата сама.
Том попытался стащить ее на палубу, но Сара обеими руками обхватила его за шею и цеплялась за него.
Залившись гневным румянцем, она смотрела на дау.
— Если тебе нужен брат, сначала придется убить меня, — кричала она Гаю.
Лицо Гая из торжествующего стало неуверенным.
Он посмотрел на своих людей. Мушкетеры лихорадочно перезаряжали оружие. Том видел, как движутся шомполы, загоняя пули в длинные стволы.
Даже опытному стрелку требуется не менее двух минут на то, чтобы перезарядить мушкет. К следующему залпу фелука пройдет перед носом дау, и суда окажутся на кратчайшем расстоянии друг от друга.
Самые проворные и опытные мушкетеры закончили заряжать. Четверо одновременно подняли джезейлы и направили длинные стволы на пару, стоящую на корме фелуки.
Гай по-прежнему колебался, но вот его мрачное лицо дрогнуло, и он взмахом шпаги выбил оружие из рук ближайшего солдата и закричал по-арабски:
— Стойте! Не стрелять! Вы попадете в женщину.
Один из солдат не послушался приказа и выстрелил. Из ствола джезейла вырвался столб голубого дыма, и пуля ударила в руль, который держал Том.
— Прекратить! — в ярости закричал Гай и ударил стрелявшего шпагой по запястью. Хлынула алая кровь, и солдат, сжимая раненую руку, зашатался на палубе.
— Прекратить!
Гай повернулся к другим солдатам, и они один за другим стали неохотно опускать оружие. Фелука прошла мимо дау и начала уходить от нее.
— Ты еще не победил, Том Кортни! — кричал им вслед Гай. — Отныне все против тебя. И когда-нибудь ты сполна заплатишь.
Не обращая внимания на гневные крики брата, Том смотрел вперед. «Ласточку» теперь отделяло от них всего кабельтов, но стрельба с дау насторожила экипаж. Моряки бегали по палубе и карабкались на ванты. Нед Тайлер не стал ждать приказа, чтобы подготовить корабль к отплытию.
Сара обняла Тома и оглянулась на флотилию маленьких лодок, идущую за ними.
— Это горячит кровь, — сказала она, и ее глаза сверкнули.
— Не смей выглядеть такой самодовольной, девчонка. — Том обнял ее. — Ты не подчинилась моему прямому приказу.
— Привыкай, — улыбнулась она. — Когда-нибудь это может случиться снова.
Тут она приняла деловой вид и кинжалом обрезала рукав Тома. Эту полоску ткани она использовала, чтобы перевязать рану и остановить кровотечение. Тем временем они быстро приближались к «Ласточке», и Том резко сказал:
— Подожди с этим и приготовься прыгать.
Гремел кабестан на носу шлюпа: Нед Тайлер поднимал якорь; едва лапы якоря оторвались от дна, шлюп начал разворот. Сара подобрала юбки и заткнула их за пояс, так что ее ноги были свободны и обнажены, и присела у борта.
Том увидел на борту над собой голову Аболи. Корпуса соприкоснулись, и Том опустил парус. Как большая черная пантера, поджидавшая газель в засаде на ветке дерева, Аболи прыгнул вниз. Его босые ноги ударились о палубу рядом с Сарой, и он подхватил ее на руки.
Она протестующее закричала, но он тем же движением прыгнул обратно, ухватился за ступеньку трапа, свисавшего с борта шлюпа, и перенес Сару на «Ласточку».
Том схватил мешок Сары, перепрыгнул узкую полоску воды, разделявшую корпуса, отпустив фелуку в свободное плавание, и последовал за Аболи наверх. И как только перенес ногу через поручень, Нед Тайлер торжественно приветствовал его от руля:
— Добро пожаловать на борт, капитан.
— Спасибо, мистер Тайлер. Думаю, у нас больше нет причин задерживаться здесь. Пожалуйста, приведите корабль к ветру.
Он опустил мешок Сары на палубу и прошел на корму. Когда «Ласточка» развернулась, дау Гая оказалась прямо за ее кормой в двухстах ярдах, но шлюп уходил так быстро, что дау как будто стояла на якоре.
Обнаженная шпага Гая висела у него на боку, он удрученно ссутулил плечи, его лицо было перекошено от злобы и ненависти.
Его солдаты, увидев Тома, наконец открыли лихорадочный огонь из мушкетов. Но Гай словно не замечал этого. Все его внимание сосредоточилось на брате.
Корабли быстро расходились, а они продолжали смотреть друг на друга.
Подошла Сара и остановилась рядом с Томом. Рука об руку они смотрели, как удаляется дау, и вот уже не могли разглядеть высокую фигуру Гая. Затем «Ласточка» легла на другой галс, гавань Занзибара исчезла из вида, а с ней и дау.
Дориан Кортни встал. Он на коленях молился богу своих отцов. Он прошел по краю утеса, наклонился и подобрал камешек, привлекший его взгляд. Облизал и поднес к солнцу. Это был розовый агат с голубыми прожилками, увенчанный кристаллами алмазной прозрачности. Прекрасный камень.
Дориан наклонился, выпустил камень из пальцев и проследил, как он пролетает пятьсот футов с крутого утеса. Камень быстро уменьшился в размерах и исчез раньше, чем коснулся поверхности моря. Ни всплеска, ни ряби на поверхности — никакого свидетельства, что он когда-то существовал. Неожиданно впервые за семь лет Дориан вспомнил о маленькой Ясмини, которая исчезла из его жизни точно так же.
Ветер рвал и развевал его одеяние, но ноги Дориана были широко расставлены, и его не пугала открывающаяся перед ним пропасть. Справа от него суровый красный утес возвышался над прорезавшим его узким ущельем. В глубине цеплялись за берега пальмовые рощи и виднелись крыши и белые дома селения Шихр. Люди Дориана стояли лагерем среди низких колючих акаций и пальм дальше в ущелье. От их костров маслянистыми щупальцами поднимался синий дым — поднимался прямо, потом его подхватывал ветер, пролетающий над вершиной утеса, и уносил к запретным холмам и барханам пустыни.
Дориан заслонил глаза и посмотрел на море. Теперь корабли были ближе. Четыре величественные дау с высокими полуютами и плетеными парусами, флотилия принца аль-Малика. Они видны с рассвета, но ветер встречный и заставляет их все время менять галс.
Дориан сощурился, оценивая продвижение кораблей. Он видел, что пройдет еще немало часов, прежде чем они войдут в залив и встанут на якорь у берега.
Его охватывали нетерпение и тревога. Он очень давно не видел принца, своего приемного отца. Дориан повернул от края утеса по тропе к древнему мавзолею. Мавзолей стоит на вершине утеса, за сотни лет его купол побелел на пустынном солнце.
Здесь молятся аль-Аллама и шейхи племени соар, их молитвенные коврики расстелены в тени мавзолея; все они обратились в сторону священного города, который лежит в сотнях миль севернее этих пламенеющих земель. Дориан замедлил шаг: он не хотел возвращаться, пока они не кончили молиться.
Соары не знают, что он не мусульманин. По приказу принца он скрывал это все то время, что провел среди них. Иначе они не приняли бы его с такой готовностью в свое племя — если бы догадались, что он неверный. Соары считали, что он дал обет молиться только в одиночестве и должен поклоняться Аллаху в уединении. В часы молитв он неизменно оставлял их и уходил в пустыню.
Преклонив колена в дикой пустыне, в одиночестве молился он богу своих отцов, но со временем слова молитв вспоминались все с большим трудом, а поклонение становилось поверхностным. Постепенно Дориана одолевало сознание того, что Бог его родины оставил его. Он терял детскую веру, терзался сомнениями и страдал.
Спустившись с холма, он остановился, глядя на людей, простертых в тени мечети. Не впервые Дориан позавидовал непоколебимости их веры. Он ждал поодаль, пока они окончат молитву и начнут расходиться. Большинство садились верхом и уезжали в деревню внизу. Вскоре у мавзолея остались только двое.
Батула, его копьеносец, был с двумя верблюдами; с бесконечным терпением ждал он в тени, которую отбрасывали эти животные. К седлу ездового верблюда Дориана был привязан бронзовый боевой щит; в кожаном чехле — джезейл и длинное копье; острие блестит на солнце, зеленый вымпел развевается. Это все вооружение воина пустыни.
Ждал его и аль-Аллама — он сидел на камне в защищенном от ветра месте. Дориан направился к нему.
В бороде муллы блетят первые серебряные нити, но кожа у него гладкая, без морщин, и, несмотря на долгие часы езды верхом и скудную пищу, он не похудел. Глядя на подходящего аль-Салила — Обнаженный Меч, — мулла наклонил голову набок.
Аль-Салил теперь высок и под длинным просторным одеянием худ и жесток, его тощая плоть закалена пустыней. Ходит он раскачиваясь, как ходит верблюд, а в его фигуре и развороте плеч, в посадке головы видны властность и привычка командовать.
«Ему подобрали подходящее имя», — сказал себе аль-Аллама. Когда Дориан подошел, мулла сделал приглашающий жест, и молодой человек сел рядом с ним на камень. Он подогнул под себя ноги и сидел грациозно и ловко, как воин племени соар, положив на колени кривой меч в кожаных с серебром ножнах. Только глаза Дориана оставались видны, остальное лицо было прикрыто концом кефии, закрывавшей нос, рот и подбородок. Дориан медленно развернул ткань, скрывавшую лицо, и улыбнулся мулле.
— Приятно снова тебя видеть. Я скучал по тебе, святой человек, — сказал он. — Не с кем было поспорить, жизнь моя была поистине скучна.
— Скучна? — с улыбкой переспросил аль-Аллама. — Шейхи говорили мне совсем другое о твоем пребывании у них. На твоем копье — шестнадцать врагов.
Дориан погладил завитки бороды, которая заскользила под его пальцами, треща в сухом пустынном воздухе, яркая, как только что выплавленная медь.
— Воинов Оттоманской империи легко убивать, — пренебрежительно ответил он, но на его губах оставалась улыбка.
«Он по-прежнему красив так же, как тот ребенок, которого я впервые увидел на острове Двери Шайтана». Аль-Аллама разглядывал лицо Дориана: высокий благородный лоб ученого, хотя жесткая линия рта и челюсти выдавала воина и властелина.
— Зачем ты привел меня сюда, святой человек? — спросил Дориан, наклоняясь и вглядываясь в лицо муллы. — Ты ничего не делаешь без причины.