— Вот так, Дорри! Давай дальше!
Гнев Хэла обострил страх за ребенка. «Нужно было высечь его, когда он впервые исполнил этот трюк на снастях», — подумал Хэл, подошел к рулю и достал из скобы рупор. Но прежде чем он поднес его ко рту и окликнул мальчиков, к нему подошел Аболи.
— Сейчас неразумно пугать их, Гандвейн. Дориану нужны обе руки и голова, чтобы справиться.
Хэл опустил рупор и затаил дыхание — Дориан, перебирая руками, шел по рее.
— Почему ты не остановил их, Аболи? — яростно спросил он.
— Они меня не спрашивали.
— Даже если бы спросили, ты бы разрешил, — упрекнул Хэл.
— По правде сказать, не знаю, — пожал плечами Аболи. — Каждый мальчик становится мужчиной по-своему и в свой срок. — Он продолжал смотреть на маленького мальчика на рее. — Дориан не боится.
— Откуда ты знаешь? — рявкнул Хэл вне себя от страха.
— Посмотри, как он держит голову. Последи за его руками и ногами, когда он перехватывается и переступает.
Хэл ничего не ответил. Он видел, что Аболи прав. Трус цепляется за веревки и закрывает глаза, его руки дрожат, и от него несет ужасом. Дориан двигался, высоко подняв голову и глядя вперед. Все на корабле не сводили с него глаз и напряженно молчали.
Том протянул брату руку.
— Почти на месте, Дорри!
Но Дориан не принял его руки — с видимым усилием он подтянулся и сел рядом с братом. Несколько мгновений он переводил дух, потом закинул голову и издал торжествующий крик.
Том покровительственно положил руку ему на плечо и обнял.
Даже на таком удалении от палубы видны были их сияющие лица.
Экипаж разразился приветственными криками. Дориан снял с головы шапку и помахал ею.
Они с Томом уже были любимцами экипажа.
— Он был готов, — сказал Аболи. — И доказал это.
— Мой Бог, да он же еще ребенок! Я запрещу ему подниматься на ванты! — взорвался Хэл.
— Скоро в бой, а мы с тобой оба знаем, что самое безопасное место для парня — марс на грот-мачте.
Истинная правда. Когда Хэл был в таком возрасте, его позиция по боевому расписанию всегда была на марсе, потому что стреляет враг по корпусу, а когда корабль берут на абордаж, тот, кто наверху, оказывается вне опасности.
Несколько дней спустя Хэл изменил расписание, поместив Тома и Дориана на время боев на марс.
Что делать с Гаем, он не знал — тот не проявлял ни малейшей склонности покинуть безопасность главной палубы. «Может, сделать его помощником лекаря в лазарете?» — подумал Хэл. Но вынесет ли Гай вид крови?
В полосе штиля ветер играл с ними. Через несколько дней он окончательно улегся, и море стало маслянисто спокойным.
Жара давила на корабль, дышалось с трудом, из всех пор выступал пот.
Те, кто находился на палубе, искали защиты от солнца в тени парусов. Иногда гладкую поверхность воды на горизонте словно трогала лапой кошка, легкий ветерок наполнял паруса и час или день нес корабль.
Когда ветер, капризный и непостоянный, снова стихал и корабль замирал на воде, Хэл проводил боевые учения экипажа. Упражнялись с огнестрельным оружием, вахта соревновалась с вахтой в быстроте: зарядить, выстрелить, снова зарядить. Стреляли из мушкетов, а мишенью служил брошенный за борт пустой бочонок.
Потом Хэл доставал из стоек абордажные сабли, и Аболи и Дэниел упражнялись с командой в фехтовании. Том вместе со всей вахтой участвовал в этих учениях, и Дэниел не раз просил его продемонстрировать остальным какой-нибудь прием.
Хэл подобрал лучших моряков — почти все они уже побывали в боях и были хорошо знакомы с пистолетами и саблями, абордажными пиками и топорами, умели обслуживать пушки. Через две-три недели он понял, что это лучший боевой экипаж, каким ему приходилось командовать. Моряков объединяло качество, которое Хэлу трудно было определить; Хэл не нашел для него лучшего слова, чем рвение. Они были точно охотничьи псы, почуявшие запах добычи, и он с радостью вел их в бой.
Они оставили Мадейру и Канарские острова далеко за восточным горизонтом, но корабль углублялся в полосу штиля, и его продвижение замедлялось. Иногда он целыми днями стоял на месте под безжизненно повисшими парусами, а поверхность океана вокруг была гладкой и блестящей, как будто ее полили маслом; виднелись только обрывки саргассовых водорослей и рябь — это летучие рыбы взлетали над поверхностью. Солнце жгло непрерывно и безжалостно.
Хэл знал, какие болезни могут обрушиться на экипаж в этих нездоровых широтах, как они могут подорвать жизненные силы и решимость моряков. Поэтому он не позволял своим людям погружаться в трясину уныния и скуки. Помимо ежедневных учений с оружием он организовал гонки с палубы до верха грот-мачты и обратно, каждая вахта выставляла свою команду. Даже Том и Дориан принимали участие в этих гонках — к писклявой радости «отродья Битти», как прозвал Том Агнес и Сару.
Хэл приказал плотникам и их помощникам на обоих кораблях подготовить весла и вставить их в уключины. Спустили шлюпки, и команда гребцов с «Серафима» состязалась с командой «Йомена»; шлюпки должны были дважды обогнуть дрейфующие корабли. Призом служила красная лента и дополнительная порция рома победителям. После первой гонки ленту привязали к бушприту «Серафима», и она, ставшая предметом гордости, постоянно переходила от корабля к кораблю.
Чтобы отметить очередную победу в гонке, Хэл пригласил Эдварда Андерсона отобедать с ним и с пассажирами в кормовой каюте. Подумав, он включил в число приглашенных и сыновей, чтобы добавить веселья, потому что мастер Уэлш предложил устроить после обеда концерт. Уэлш сыграет на флейте, Гай на цитре, а Дориан, обладатель замечательного голоса, споет.
Хэл подал лучший кларет, и обед получился шумным и веселым. Из-за такого количества гостей сидеть, а тем более переходить с места на место было почти негде, и когда наконец Хэл попросил тишины и предложил мастеру Уэлшу начинать, Том, которого нисколько не интересовала музыка, оказался оттесненным в самый угол каюты; за резной перегородкой, отделяющей ее от спальни отца, его никто не мог видеть.
Уэлш и Гай для начала исполнили несколько старых песен, в том числе «Зеленые рукава» и «Испанок», чем восхитили всех, кроме Тома, которому стало так скучно, что он принялся вырезать кортиком на переборке свои инициалы.
— А теперь споют мисс Каролина Битти и мастер Дориан Кортни, — объявил Уэлш.
Каролина встала и с трудом пробралась по переполненной каюте туда, где сидел Том. Она бросила на него холодный взгляд, полуотвернулась и прижалась бедром к переборке; теперь она стояла лицом к Дориану, который устроился у другого конца переборки.
Начали они с арии Пёрсела. Голос у Каролины оказался чистым и приятным, хотя немного жеманным, а Дориан пел с природным мастерством. Божественные звуки, исходившие из горла мальчика, вызывали у слушателей слезы.
К этому времени Том ерзал, стремясь быстрее покинуть душную каюту, вызывавшую у него клаустрофобию. Ему хотелось на палубу, под звезды, спрятаться за орудийным лафетом с Аболи или Дэниелом — а может, с обоими — и слушать рассказы о диких странах и таинственных морях, которые ждут впереди. Но он не мог уйти.
Тут он заметил, что когда Каролина берет высокую ноту, она привстает на цыпочки; юбка ее приподнимается настолько, что открывает лодыжки и икры. Том мгновенно перестал скучать. У девушки оказались красивые ноги. Она была в темно-синих чулках, линия щиколоток изящно переходила в изгиб икр.
Почти помимо воли рука Тома выскользнула из кармана и устремилась к лодыжке Каролины.
«Ты с ума сошел? — спросил он себя. И с усилием остановился, не притронувшись к девушке. — Стоит мне к ней прикоснуться, и воплям конца не будет».
Том виновато осмотрелся.
Каролина стояла прямо перед ним, так близко, что закрывала его от остальных. Он знал, что все теперь смотрят на Дориана. Но Том еще колебался. Он начал убирать руку, чтобы сунуть ее в безопасность кармана.
И вдруг ощутил запах девушки.
Среди других острых запахов каюты — жареная свинина с капустой, винные пары и дым отцовской сигары — он уловил запах тела Каролины.
Сердце его словно стиснули в кулак, от желания заныло в животе. Он с трудом подавил стон, рвавшийся с губ.
Том наклонился вперед и коснулся ее лодыжки.
Всего лишь легчайшее прикосновение пальца к синему шелку чулок. Он тут же отдернул руку и выпрямился, готовясь принять невинный вид, если она повернется к нему.
Каролина, не пропустив ни такта, подхватила мелодию вслед за Дорианом, и Тома удивило такое ее безразличие. Он снова протянул руку и на этот раз коснулся лодыжки двумя пальцами. Каролина не шевельнула ногой, а ее голос продолжал звучать ровно и ясно.
Том погладил ее ногу, потом медленно обхватил пальцами лодыжку.
Она была такая маленькая, такая женственная, что у него сдавило грудь. Синий чулок был на ощупь гладким и скользким. Очень медленно, осторожно Том провел пальцами по изгибу икры, наслаждаясь мягкой выпуклостью, пока не достиг верха чулка с бантом на ленте, завязанной под коленом. Тут он помедлил, но в этот миг песня кончилась великолепным слиянием двух молодых голосов.
Недолгую тишину нарушил взрыв аплодисментов и крики «Браво!» и «Спойте еще!» Потом голос отца:
— Мы не должны затруднять мисс Каролину. Она и так была очень добра к нам.
Темные кудри Каролины задрожали на плечах.
— Это ничуть не затруднительно, сэр Генри. Мы рады, что вам понравилось. Мы споем еще, и с большим удовольствием. Споем «Моя любовь живет в башне Дурхема», Дориан?
— Можно, — без особой радости ответил Дориан, Каролина раскрыла хорошенький ротик, и полилась песня. Том не убрал руки, и теперь его пальцы переместились выше чулка и принялись гладить мягкую кожу под коленом. Каролина пела, и, казалось, ее голос только набирает силу. Уэлш, который аккомпанировал на флейте, одобрительно и восхищенно покачал головой.
Том поиграл сначала с одним коленом, потом с другим. Он приподнял край юбки и смотрел на блестящую кожу, такую мягкую и теплую под его пальцами. Теперь, когда стало ясно, что Каролина не закричит, не обвинит его перед всеми, он осмелел.